Он снова замолчал, глядя теперь на многочисленные курительные приборы, расставленные возле дивана на низком индийском столике.
«Вот чем пахнет в комнате! – догадался Ник. – Необычным сортом табака».
– А… вы не могли бы… – робко произнесла Вика, – показать нам… портрет? Видите ли, я… работаю в музее, в Велино. Как раз там было имение Баскаковых, и мы… то есть я… очень хотела бы…
– Разумеется, – кивнул рыжий хозяин. – Почему бы и нет? Такой красивой девушке грех не показать! Одной красавице-е покажем другую красавицу-у… – чуть ли не нараспев затянул старик, вставая с дивана и направляясь к двери.
– Гортензия! – позвал он. – Принеси лампу! Мы идем смотреть портрет!
Глава 17
Вернувшись в Москву, Ник сразу попал из огня да в полымя. Не успел он открыть дверь квартиры и раздеться, как позвонил отец. Пантелеймон Андреевич, вне себя от волнения и досады, сообщил сыну, что на ломбард совершено бандитское нападение.
Двое вооруженных громил в масках ворвались под конец рабочего дня в его кабинет, все перерыли… заставили открыть сейф и отдать им дневную выручку. Денег, к счастью, было совсем немного. Да и не в этом дело…
– А в чем? – спросил Ник, предчувствуя недоброе.
– Думаю, бандиты не собирались грабить ломбард. Они… требовали у меня серьгу с рубином! Пришлось рассказать им про Ковалевского…
– Папа! – пискнул Ник, холодея от ужаса. – Зачем ты сказал им? Евгений убит, и они возьмутся за меня! Что ты наделал?!
У Ника зубы стучали от страха. Отец продал серьгу ювелиру, которого уже нет в живых, Вален пропал… Единственный, кто знает, где второй рубин, – это Ник. Все! Ему кранты! Надо бежать, скрыться, как Вален! Друг оказался гораздо умнее… сразу понял, чем может для них кончиться эта история. Не зря он всегда был предводителем в их детских играх.
– Прекрати истерику, – неприязненно оборвал его причитания Пантелеймон Андреевич. – Я сейчас приеду к тебе, поговорим.
Ожидая отца, Ник метался по комнатам, не находя себе места. Им овладело лихорадочное возбуждение, граничащее с психозом. Он то молился Богу и всем святым, то проклинал все на свете – Валена, себя, отца с его ломбардом, Баскаковых, склеп, собственную жадность. Он не знал, что ему делать. Второй рубин они с Валеном достать не успели, потом подвал обвалился от взрыва… Но кто же ему поверит? У него потребуют, чтобы он сказал, где прячет драгоценность. Его будут зверски избивать и подвергать мучительным пыткам, как «они» это умеют!
В его воображении разыгрывались сцена за сценой, одна кошмарнее другой. А вдруг… за камнем явится сам призрак? От этой мысли Нику стало совсем худо. Тут уж ничто и никто не поможет! И прятаться бесполезно. Что для призрака стены и замки? Он всюду проникнет, и тогда…
Пантелеймон Андреевич открыл дверь своим ключом, и Ник бросился к отцу, сотрясаясь от нервной дрожи:
– Папа! Зачем ты им рассказал? Ты…
– Выпей воды, – брезгливо произнес владелец ломбарда, увлекая Ника на кухню и наливая ему минералки. – Сядь! Чего ты трясешься? В конце концов, напали на меня, а не на тебя. Успокойся, ради бога.
– Нет… ты не понимаешь! Они… охотятся за рубином. Они не отстанут, пока не добьются своего. Вален сбежал! Он чувствовал…
– Мне пришлось признаться, что я продал рубин Ковалевскому. Но ювелир убит, а камень исчез. Такая вещь не могла затеряться бесследно. Если бы серьга всплыла на рынке, я бы знал. Но после смерти Ковалевского рубин исчез. Никто камень не продавал, не покупал, не воровал… – Пантелеймон Андреевич невесело улыбнулся. – Вот во что втянул нас твой дружок! Он мне сразу не понравился.
– Какая разница, папа, – заскулил Ник. – Надо что-то делать, надо спасаться…
Он вспомнил, как Инна Аркадьевна предупреждала их с Валеном не ворошить прошлое… Почему они ее не послушали?!
– Я предполагаю, что Ковалевский мог рубин подарить, – сказал отец. – Или надежно спрятать. Квартиру ювелира обыскали, но… Женя был умным человеком. Думаю, следует поинтересоваться его любовницей, Валерией. Красивая женщина… Такая вполне могла вскружить ему голову.
– Ты все это рассказал бандитам?
– Я не хочу закончить жизнь раньше времени. Ты помнишь, как они расправились с ювелиром? У меня не было выбора…
Ник немного успокоился. Отец поступил правильно. Теперь эти страшные люди будут искать Валерию. Рубин наверняка у нее. О втором камне грабители вообще ничего не знают. Во всяком случае Ник очень на это надеялся. Он уже пожалел, что возобновил знакомство с Викой, водил ее в коломенский дом… Лучше было сидеть тихо, как мышка, и не высовываться.
– Оставайся ночевать у меня, – взмолился Ник, боясь, что отец бросит его и уедет домой.
Пантелеймон Андреевич уходить не собирался. Он видел, что сын не в себе от страха, и лучше не оставлять его одного.
Он принял душ, выпил и улегся на диван. Ник беспокойно крутился в постели, ежась от холода. Не помогли ни рюмка водки, ни второе одеяло. Пантелеймон Андреевич громко храпел, а Ник не мог сомкнуть глаз. Он завидовал отцу – крепкие нервы.
Сон сморил Ника уже под утро, когда солнце легло оранжевыми полосами на стены и ковер на полу. Ему снилась длинная галерея второго этажа, куда рыжий хозяин привел их с Викой. Портрет висел на том же самом месте, что и при Инне Аркадьевне.
Красавица, утопающая в пене белоснежных кружев и лент, гордая и прекрасная, как бы выходила из небытия, из черного бархата неба… Два кроваво-алых рубина горели в ее ушах…
Вика впилась ногтями в руку Ника, не в силах отвести глаз от жуткого и восхитительного зрелища…
– Вставай завтракать, – прервал сновидения сына Пантелеймон Андреевич. – Я пожарил яичницу с ветчиной, чай заварил.
– А ты?
Ник спросонья никак не мог сообразить, что к чему.
– Я на работу. Ты отсыпайся… Никому не открывай дверь! – крикнул отец из прихожей.
Ник услышал, как хлопнула дверь, и закрыл глаза. Есть не хотелось. Может, позвонить Вике? Или не стоит?..
Доктор Борис Иванович пришел на работу пораньше. Когда он шагал по улице, еще горели фонари. В темном проходном дворе мелькнула чья-то тень, и доктора обдало жутью.
В последнее время он много внимания уделял духовному и телесному очищению, молился и соблюдал посты. Однако… душевное равновесие и вожделенная гармония почему-то не наступали. Наоборот, Борис Иванович ощущал разочарование и опустошение, которые иногда сменялись негодованием по поводу окружающих его людей.
«Неправедно живут, – думал доктор, глядя на коллег-врачей, на соседей по дому, на пациентов. – А потом сетуют и жалуются на судьбу, теряют здоровье…»
Борис Иванович направился к своему кабинету и увидел нескольких человек, ожидающих приема. С одной стороны, это хорошо. Поликлиника, где вел прием доктор, была платная, и наличие пациентов означало, что Борис Иванович имеет авторитет и популярность у больных, а следовательно, и солидное вознаграждение за свои услуги. С другой стороны, очередь у кабинета вызвала у доктора легкую досаду. Чего они притащились ни свет ни заря? Теперь он не успеет попить чаю, посидеть над научными трудами…
– Здравствуйте, – с мученическим выражением на лице ответил Борис Иванович на нестройное приветствие пациентов. – Одну минуточку! Я только переоденусь.
Через пару минут над дверью его кабинета загорелась надпись: «Входите». Доктор не мог себе позволить заставлять людей ждать, он отдавался работе с самоотверженностью, граничащей с жертвоприношением. Больные – прежде всего.
К обеду Борис Иванович устал. Выслушивать жалобы, осматривать изношенные, нездоровые тела было утомительно и неинтересно. По опыту он знал: люди все равно не будут выполнять его рекомендации. Ограничивать себя в чем-то для них невыносимо. Они хотят вкусно есть, много пить, развлекаться и при этом быть здоровыми и счастливыми! А так не бывает.
Доктор уже решил, что пора объявить перерыв на обед, когда дверь в очередной раз приоткрылась и в нее бочком проскользнул маленький рыжий старичок, нелепо разодетый.
«В его возрасте так вырядиться!» – неприязненно подумал Борис Иванович.
Придется принять еще этого пациента, раз он вошел без приглашения, – и все. Хватит. Пусть ждут, пока закончится обед. Доктор тоже человек и нуждается в пище и отдыхе.
Старичок в малиновом пиджаке и зеленых брюках, заправленных в высокие лакированные сапоги, уселся на стул и заложил ногу на ногу. Это не понравилось Борису Ивановичу.
Рыжий пациент молча, не мигая смотрел на доктора маленькими сверкающими, как угольки, глазками. От его взгляда у Бориса Ивановича мурашки побежали по коже, но он не подал виду. Показывать свою слабость перед больными не в его правилах.
– На что жалуетесь? – спросил он уверенным, хорошо поставленным голосом.
– Одышка замучила, – проскрипел старик. – И сон плохой.
«Какой же у тебя может быть сон, дружочек?» – подумал Борис Иванович, глядя на его отекшее лицо, синие мешки под глазами и желтоватую бледность.
Но эти мысли доктор оставил при себе. Внешне он демонстрировал безукоризненную вежливость и всепрощающую терпимость.
– Курите? – проникновенно спросил он рыжего пациента.
– А как же! – обрадовался тот. – Без этого жизнь скучна и пресна!
Старик, не спрашивая позволения, полез в карман, достал оттуда старинную, отделанную серебром трубку, разжег и засунул в рот, пуская к потолку кольца вонючего дыма.
Борис Иванович едва сдерживал бешенство. Как он посмел? Сидеть и дымить как паровоз, когда другой человек вынужден дышать этим ядом!
– Видите ли, – стараясь быть доброжелательным, сказал доктор, – в вашем возрасте некоторые… э-э… излишества могут повредить здоровью. Ваш образ жизни…
Пациент так оглушительно захохотал, что доктор замолчал на полуслове. Он был в недоумении.
– Возраст… – посетитель перешел на хихиканье. – Насмешили вы меня, дражайший! Давно я так не веселился!
Клубы дыма от его трубки попали Борису Ивановичу в нос, и он закашлялся. Доктор продолжал молчать, вдыхая сизые клубы дыма, от которых уже не только першило в горле, но и слезились глаза. Он негодовал, но слова возмущения словно застряли у него внутри. Это все дым! Пары табачных смол отрицательно влияют на психику. Он неустанно твердил это больным, но те его не слушали. И вот он на своем собственном примере может наблюдать вредное воздействие: вместо того чтобы вышвырнуть нахального посетителя вон, он сидит как приклеенный, вдыхает отраву и губит свой здоровый организм. Его головной мозг явно тормозит…