– Между прочим, мама никак не может до тебя дозвониться.
– Я уже поговорил с ней, так что не беспокойся, – на ходу придумал Роберт. – Через четверть часа буду.
На двери подъезда, где жил Ник, было четыре звонка: три с именами хозяев, четвертый, верхний, – безымянный. На него Роберт и надавил. Он не был здесь с тех самых пор, как они с Кэтрин помогали Нику переехать, то есть три месяца. Ему представилось, как сын спускается вниз на четыре пролета. Дверь, наконец, открылась. Вид у Ника был хмурый.
– Ну что, пошли? – Роберт расплылся в улыбке, словно компенсируя таким образом недостаток энтузиазма со стороны Николаса.
– Я еще не собрался.
– Ничего страшного. Поднимемся, я подожду. – Роберт последовал за сыном, соизмеряя свой широкий шаг с медлительной походкой Ника; в глаза ему бросились его голые ноги с грязными подошвами; валяющиеся на полу передней газеты; ковер, покрытый пятнами и прожженный в разных местах сигаретами. Роберт подождал в гостиной и заглянул в кухню: раковина, забитая немытыми тарелками, почерневшая от сажи сковородка на плите, мусорная корзина, которую давно следовало бы очистить от пустых пакетов молока и сока да объедков, выбивающихся из черных бумажных оберток. А чего еще ждать от квартиры, в которой теснятся студенты, успокаивал себя Роберт. Да вот только Ник – единственный из жильцов, который не являлся студентом. Его соседей нет дома, вся квартира пропахла гашишем. Роберт надеялся, что это они покуривали, не он. Только бы снова не пристрастился к травке. Но раздражать сына было бы слишком рискованно, и он промолчал.
– Готов? – Роберт открыл дверь в спальню, и желудок его снова взбунтовался. Брюки, тарелки, джинсы, чашки – все валялось в грязи. На пуховом одеяле виднелось желтоватое пятно – там, где отпечаталась вмятина от щеки Ника. Сам он сидел на кровати и натягивал носки. Роберт смотрел, как Ник засовывает ноги в лоферы – те, в которых он ходит на работу, и в нем снова поднялась злость на Кэтрин. Это она во всем виновата. Это она оттолкнула от себя Ника. Это она убедила Роберта, что сыну будет полезно пожить отдельно от родителей. Даже абажура на лампе нет. У Роберта запершило в горле. В глаза ему бросилась игрушка, которая сохранилась у Ника с детства. Она висела на крюке, явно предназначенном для чего-то другого, – крылья самолетика из папиросной бумаги упирались в стену, здесь для них было слишком мало места.
– Ладно, приятель, пошли. – Он поощрительно улыбнулся сыну. Он был преисполнен решимости сохранять спокойствие весь вечер.
Отец и сын. Бутылка красного вина. Стейк с жареной картошкой. В принципе, горячее уже не подавали, но Роберт уговорил хозяина, чтобы кухня обслужила их внеурочно. Любящий отец, которому давно уже следовало пригласить сына поужинать. Да и вообще превратить это в привычку. Он спросил Ника про работу, но ответ слушал вполуха. Продавец-стажер в универмаге «Джон Льюис» – не та карьера, о которой они с Кэтрин мечтали для сына, тем не менее Николас нашел что сказать, чтобы убедить отца, что у него все в порядке. Перекусив, он оживился. Он явно проголодался. Рассказал Роберту про работу, про премиальные. Неужели это и вправду то, чего он хочет от жизни? Этого достаточно? Неужели ему нравится жить в таком убожестве?
– Ну и как тебе там? Я имею в виду квартиру, – спросил Роберт.
Николас пожал плечами, потом губы его изогнулись в легкой улыбке.
– Вообще-то я не часто там бываю в последнее время, – сказал он, втыкая вилку в картошку на тарелке Роберта.
– Ах вот как?
– Да я тут с одной девушкой познакомился. Ну и большую часть времени провожу у нее.
– Может, расскажешь про нее? – Хорошая новость.
– Ну, что там рассказывать. Боюсь, мама была бы от нее не в восторге…
– При чем здесь мама? – Удивленный тоном, Николас поднял голову и посмотрел на отца. – Так что она собой представляет? – продолжал настаивать Роберт.
– Славная. Мы собираемся летом съездить куда-нибудь вместе, если, конечно, денег наскребем.
– Да ну? И куда же?
– Так, чтобы вышло подешевле. Может, в Испанию. Или на Майорку. – Ник ухмыльнулся.
Итак, в Испанию. Отлично.
– Слушай, а ты помнишь, как мы ездили в Испанию на отдых, когда ты еще был маленьким?
Похоже, Нику не понравилось, что отец сменил тему.
– Нет. Не помню.
– Тебе было лет пять. Мне тогда пришлось через какое время уехать, по работе. И вы с мамой остались вдвоем. – Он внимательно смотрел на Ника, надеясь уловить хоть какой-то знак, но его не было. Из чего с очевидностью следовало, что, если что и было, из его памяти это стерлось.
– Да, кажется, что-то такое припоминается. Но смутно. Толком нет, не помню.
– Речь идет всего о нескольких днях. – Роберт попытался заставить сына хоть что-то вспомнить, но так, чтобы не вспугнуть его. – Мне до сих пор не по себе из-за этого. Не следовало мне оставлять вас. Одних. Тебя и маму.
Николас посмотрел на отца и пожал плечами:
– Говорю же тебе, папа, не помню. И не переживай ты так.
Роберт снова вгляделся в лицо сына в поисках хоть тени тревоги, но не уловил ничего подобного. Что бы он ни пережил тогда, это похоронено глубоко, не доберешься.
– Знаешь, стоило бы тебе свозить свою девушку в какое-нибудь действительно хорошее место. Если надо, помогу. А то с такой зарплатой, как у тебя, особо не разгуляешься.
Николас потрясен. Это было явно против правил, против маминых правил, но, конечно, он с радостью примет все, что даст ему отец.
– Спасибо.
Добросив Николаса до дома, Роберт долго кружил по улицам, выжидая, пока Кэтрин ляжет и уснет. Он поставил машину рядом с домом и посмотрел на окно спальни. Свет погашен. Он вынул из портфеля книгу, и, направив на первую страницу светящийся экран мобильного телефона, прочел: «Вокзал Виктория в серый дождливый полдень четверга. Если хочешь исчезнуть, лучше дня не придумаешь…»
Он слишком устал, чтобы читать дальше, да к тому же сердце ему разорвали фотографии. Завтра прочитает. Он вошел с телефона в Интернет, набрал в поисковой строке название «Идеальный незнакомец». Как и Кэтрин, он не нашел ничего, что пролило бы свет на личность автора – мужчина это или женщина, возраст. Наверное, мужчина, подумал он, моих лет. Прочел отклик. Чей, интересно? Выбрался из машины, захлопнул дверь, зашел в дом. На мгновение остановился, прислушался, затем, стараясь не производить ни малейшего шума, направился в комнату для гостей.
Глава 23
2013, начало лета
Вторую ночь подряд Кэтрин ложилась одна. Вчера она долго бодрствовала, ожидая возвращения Роберта, но в конце концов не выдержала и уснула. А проснувшись наутро, не обнаружила ни единого признака его возвращения. И лишь услышав, как он хлопнул входной дверью, сбежала вниз и убедилась, что дома он все же был, но ушел, не желая будить ее.
Верно, он совсем завален делами, раз приходит домой так поздно и уходит так рано. Она хотела поговорить с ним, спросить, почему он не позвонил, не сказал, в чем дело, отчего не вернулся к ужину. Он ведь обычно такой заботливый. Да, заботливый. Настолько заботливый, что лег в комнате для гостей, лишь бы не потревожить ее. Наверняка рад, что бессонница у нее прошла, и не захотел будить. И утром, когда уходил, должно быть, тоже. Так что ей следовало бы быть благодарной, но благодарности она не испытывала. Ей было не по себе. И на протяжении дня беспокойство только усиливалось, когда на звонки он не отвечал вообще, а на эсэмэски – не сразу и сухо.
И вот сейчас, вновь оставшись одна в постели, она вслушивалась, не раздадутся ли шаги в доме. Скоро полночь. Она слышала стук колес проходящего поезда, шелест шин на влажной дороге, скрип тормозов подъезжающего такси. Хлопанье двери. Кэтрин села в постели. Наверное, он. Она ждала, что в замке повернется ключ, но услышала лишь, как вдали пробил полночь церковный колокол. Она встала и вышла на лестничную площадку. И только тут услышала, как звякнула связка ключей на столике в холле – так тихо, что, если бы она не напрягала слух, ни за что бы не услышала. И если бы лежала в постели, как, должно быть, думал Роберт, не узнала бы, что он вернулся и находится внизу. А теперь она слышала лишь, что он старается скрыть свой приход. Она ждала, что он поднимется, и, так и не дождавшись, направилась вниз, на ходу затягивая пояс халата и усмиряя внезапно возникшую боль в желудке.
Роберт не произнес ни слова, лишь, не сводя взгляда, смотрел, как Кэтрин приблизилась, подвинула стул и села рядом с ним за кухонный стол. Он отпивал виски и все смотрел, смотрел на нее.
– Роберт, – мягко произнесла она. Кроме его имени, больше она ничего сказать не смогла.
Он отставил бокал, полез в карман пиджака и извлек из него конверт. Нащупав фотографии, стал раскладывать их на столе, точно собираясь показать карточный фокус. Она смотрела на них, поначалу в недоумении, как и он, когда увидел их впервые. Потом до нее дошло. Она видела снимки. Слышала звук. Тук, тук, тук.
– О Господи. – Невольную путешественницу во времени, ее отбросило назад. Она не прикасалась к фотографиям, только смотрела.
Он стиснул ее запястье, заставил взять их в руки.
– Смотри. Как следует посмотри. На себя.
Она повиновалась. К глазам ее подступили слезы, в горле пересохло, она задыхалась. Прижала к глазам рукав. Плакать она не могла – если заплачет, уж не остановится, будет рыдать и рыдать и в конце концов потонет в слезах. Они все потонут. Это и есть худший миг? Нет, и она знала это.
– Смотри, я сказал. – Он никогда не говорил с ней таким тоном, никогда от его голоса не пронизывало холодом все ее тело. Голоса он не повышал, но в нем не было и тени любви, лишь ярость. – Смотри, смотри, все смотри.
И ей пришлось подчиниться, она начала рассматривать снимки, один за другим.
Когда черед дошел до фотографии, на которой она изображена мастурбирующей, он остановил ее. Таких снимков было несколько, и он не хотел, чтобы она лишь бегло взглянула на них и принялась за другие. Нет, пусть рассмотрит получше. Затем он выхватил у нее снимки и выложил все три в ряд. Триптих: жена-бесстыдница. Его жена, в глянце, в цвете, лежала на кухонном столе, с влажными пальцами, запущенными внутрь себя. Легкие, проворные пальцы. И тут Роберт не выдержал и заплакал, от чего сердце Кэтрин разрывалось.