– Короче, вот заключение эксперта о смерти. Пойду работать.
– Иди, – вяло откликнулся Лямзин и, как только за Уфимцевым закрылась дверь, уставился в окно.
На душе заскребли кошки. Видимо, как метко выразился кто-то из остроумцев, зарывали нагаженное. Теперь Лямзину казалось, что он был слишком строг с подозреваемым. А был бы чуть помягче, трагедии бы не случилось. И ведь мелькнула тогда мысль, что нужно приглушить тон, слишком эмоционально подавленным выглядит парень. Но мысль мелькнула – и скрылась. А он тут же забыл о своих намерениях. И вот теперь – пожалуйста, человека не стало.
Дверь вдруг открылась без стука, и на пороге возникла старуха в теплых вязаных носках, черных ботинках, похожих на мужские, и в аляповатом дождевике, надетом поверх пальто. Не говоря ни слова, старуха проследовала к стулу, села на него, держа прямо спину, и оперлась вытянутой рукой на клюку.
«Мать-королева в гневе, ни дать ни взять», – подумал Лямзин, разглядывая посетительницу.
– Вы кто? – спросил мрачно.
– Кудимова, – сквозь сжатые зубы, едва шевеля губами, ответила бабка.
– Ага, соседка Каранзиной. Где ж вы пропадали все это время? Разыскиваем который день.
– В больнице я была. Разве невестка не сказала? Все бы ей только грязь на меня лить, никогда слова доброго не скажет. Ждет, когда помру, чтоб квартиру к рукам прибрать. А вот фигу ей, я еще поживу! А вы вызовите невестку, вызовите, пусть вам ответит, почему не сказала, что в больницу меня загнала…
– Скажите, не замечали ли вы чего-нибудь странного в поведении Каранзиной последнее время?
– Проститутка, – припечатала бабка и сжала губы в узкую полосу.
– Это вы про кого? – опешил от неожиданности Лямзин.
– Катька Каранзина. Проститутка. Все время к ней мужики разные ходили. И мужа себе моложе на пятнадцать лет нашла. Педофилка.
– То есть вы хотите сказать, что за время, прошедшее с момента возвращения Каранзиной из-за границы, ее посетили несколько мужчин? Могли бы вы их описать?
– Да что я, смотрю на них, что ли? Мужик и мужик. В штанах. А разглядывать всякого у меня времени нет.
– Но вы же разобрали, что к ней разные мужчины приходили, значит, внешность видели. В таком случае можете описать и мужчину, который приходил к Каранзиной перед ее смертью.
– Все они у нее на одно лицо. Смазливые да богатые. Один приличный человек был, и того она удержать не смогла. Дурная кровь.
– Вы мужа имеете в виду? – догадался Лямзин.
– Алкоголика?! Еще не хватало пьянчугу-бездельника приличным человеком называть. Художник – это разве ж профессия? Мужчина должен деньги зарабатывать, добытчиком быть.
– Ну, допустим, некоторые художники очень неплохо зарабатывают и считаются состоятельными людьми.
– Глупости это все. Баловство. Работать надо как следует, вот тогда чушь всякая не будет в голову лезть.
– Давайте вернемся к нашему приличному незнакомцу. Вы знаете его?
– Нет.
– Как же вы тогда могли понять, что он приличный?
– Молодой человек, когда вам будет столько лет, сколько мне, – повысила голос старуха, – вы тоже с первого взгляда будете определять, где нормальный человек, а где бездельник. Я с ним раз только в подъезде столкнулась, а он сразу запомнил, как меня зовут. И в следующий раз вежливо мне говорит: «Здравствуйте, Маргарита Павловна». Я же говорю – приличный человек. Высокий такой, худощавый, с военной выправкой. – Бабка сладострастно закатила глаза. – И машина у него большая, красивая. Видно, что сам заработал, не чета нашим оболтусам дворовым.
– Какого цвета машина?
– Черная.
– Номеров, случайно, не помните?
– Очки с собой не ношу номера-то разглядывать.
– Может быть, все-таки припомните что-то еще?
– Антон ее приходил, чего-то хотел.
– Когда?
– Недавно. Не помню я точно.
– Может быть, вчера? – начал терять терпение Лямзин.
– Может быть, и вчера.
– Так он же четыре дня назад умер, как же он мог появиться в вашем подъезде вчера живой?
Посетительница дико взглянула на Лямзина, судорожно перекрестилась и испуганно спросила:
– А кого же я тогда в подъезде видела?
Лямзин с тоской подумал, что как свидетель старуха явно несостоятельна. Точнее, бабка наверняка больна, сейчас у нее началось осеннее обострение, и ее показания можно смело выкинуть в корзину, потому как если она даже и не признана еще недееспособной, то во время суда это сразу станет понятно.
– Ты что, надумал шутить со мной? – повысила голос старуха и поднялась, грозно проведя перед носом Лямзина клюкой.
Майор с тревогой проследил глазами траекторию движения палки и поспешно подписал пропуск.
– Спасибо, можете идти, вы нам очень помогли, – пробормотал он дежурную фразу. Затем, поскольку бабка не сдвинулась с места, поднялся, подхватил ее под локоть и, рассыпаясь в любезностях, вытолкал за дверь.
– Веселенькое начало дня, – пробормотал он, тяжело опускаясь в кресло. – Особый контроль начальства за расследованием, известие о самоубийстве Геннадия, полусумасшедшая старуха… Хорошо бы, на том вся суета и закончилась, иначе сумасшествие начнется уже у меня.
Кажется, он произнес последнюю фразу излишне раздраженно и громко, потому что возникший вдруг на пороге покойный таксист Геннадий с укором уставился на него. Лямзин перекрестился и прошептал:
– Началось…
– Здравствуйте, – глухо заговорил дух умершего, – мне нужен Эдуард Петрович Лямзин. Вы будете?
– Я… буду… – глупо улыбаясь, пробормотал Лямзин. – А мне сообщили, что вы эээ… того, покойник. Простите.
– Мы с Геной близнецы. Были. – Парень нервно сглотнул. – Мне сказали, вы можете объяснить, что заставило брата свести счеты с жизнью.
– О, господи! – Лямзин вытер испарину со лба. – Как же вы похожи, я уже в собственном рассудке усомнился.
– Да, нас всегда путают. Путали. – Посетитель постарался сдержать слезы. – Не могу привыкнуть к тому, что его больше нет. Гена всегда был слишком нервным и ранимым, я чувствовал, что когда-нибудь это случится.
Он вдруг побледнел и схватился за сердце, размахивая рукой в попытке нащупать стул.
Лямзин вскочил, подхватил оседающее тело и, распахнув дверь, заорал в коридор:
– Вера! Кто-нибудь! О, черт… Принесите воды! И капли сердечные захватите, у меня посетителю стало плохо!
Майор расстегнул ворот рубахи мужчины и замахал перед его лицом газетой.
Вокруг них засуетились выбежавшие из соседних кабинетов сотрудники. Дознаватель Вера Максимова одновременно умудрялась орать в трубку, вызывая «Скорую», и капать капли в стакан с водой.
После того, как «Скорая помощь» уехала, позвонил Плановой.
– Давай-ка ко мне сейчас. Срочно.
Лямзин поднялся в кабинет к начальнику, и тот без предисловий подвинул к нему лист бумаги:
– Я для тебя список лиц, обладающих способностью к гипнозу, подготовил. Среди них известный психотерапевт и гипнолог профессор Павел Львович Примак, мой хороший знакомый, можешь обратиться к нему за консультацией от моего имени. Что у тебя за версия?
– Предполагаю, что преступник, которого мы ищем, обладает гипнотическими способностями. Хочу проверить.
Плановой молчал, задумчиво крутя в руках карандаш, потом встал и, налив воды в стакан, жадно выпил.
– Ты же понимаешь, что его может в списке и не оказаться? – произнес полковник, вытирая губы рукой. – Нет резона преступнику о своих способностях властям сообщать.
– Я понимаю, шанс невелик. Но все-таки мне кажется, я должен проверить. Шкурой чувствую – что-то в этой версии есть.
– Интуиция? Ладно, пробуй. Даю два дня.
Лямзин заперся у себя в кабинете и принялся изучать список, делая пометки на полях.
Потом снял трубку телефона, позвонил профессору Примаку и договорился о встрече на следующий день.
Уже дома, достав с полки книгу по криминалистической психологии, Лямзин улегся поудобней на диван и открыл томик на главе о серийных убийцах. От первой фразы типового портрета – «большинство серийников принадлежат к белой расе» – особого толка не было – в России и так большинство населения белые. Вот если бы было наоборот! Зато следующая – «половина из них профессиональные военные и медработники» – давала какую-то пищу для размышлений. Лямзин задумался и начал механически грызть карандаш, вспоминая показания свидетелей. Кажется, где-то что-то проскальзывало в показаниях свидетелей о военной выправке…
Майор потянулся к торшеру и включил свет.
«Иногда такие убийцы озлоблены против всех женщин и даже против общества в целом, ведут замкнутый и уединенный образ жизни, проживая либо с родителями, либо одиноко…»
Лямзин потер переносицу и зажмурил глаза – сказывалась усталость, накопленная в течение напряженного трудового дня. Он встал, принял контрастный душ, отфыркиваясь и вдохновенно вопя под струями холодной воды, потом, толком не вытершись, прошлепал на кухню и налил себе крепкого чаю. С чашкой устроился полулежа на диване и, прихлебывая, принялся читать дальше.
«Характерно, что у серийных убийц не наблюдается пристрастий к алкоголю и наркотикам. Выдающийся специалист в области биоэнергетики, заведующий кафедрой биофизики Казахского университета В.М. Инюшин объясняет это так: «Гормональные вспышки, которые происходят у них при актах насилия, усиливают их психоэнергетику. Хищник, уничтожая жертву, выделяет из нее биоплазмоид, поглощает его, резко увеличивая свой биоэнергетический потенциал. Это колоссальная энергия химического типа, она питает организм преступника, но разрушает его личность. Такого рода химическая подпитка – замена наркотиков и алкоголя…»
Книга выпала из руки и шлепнулась на пол с громким стуком, но что не помешало Лямзину продолжать спать. Снились ему безжалостные глаза, в упор глядящие на него, и лицо мужчины, постепенно превращающееся в маску зверя.
На следующий день профессор Примак ждал майора у себя дома, на проспекте Вернадского.
– Проходите, молодой человек, на кухню, я как раз собрался пообедать. Не откажите, составьте компанию. Попробуйте вот икорку, очень рекомендую. Водочки?