м, еще существующим в мире, с той проблемой, которую не сумела решить ни одна предыдущая администрация. То, чего не смогли добиться Никсон и Киссинджер, что не подчинилось отчаянным усилиям Картера, нерешительным попыткам Рейгана или Буша и его собственному предшественнику, действовавшим из лучших побуждений, — короче говоря, в чем все потерпели неудачу, теперь удалось Бобу Фаулеру. Сердце всякого теплеет при мысли о таком успехе. Он не только навсегда войдет в учебники истории, но и оставшиеся годы его пребывания на посту президента пройдут намного спокойнее. Это сделает бесспорным избрание на второй срок, гарантирует поддержку сорока пяти штатов, поддержку конгресса, а также осуществление широких социальных программ. Вместе с такими историческими достижениями завоевываются колоссальный международный престиж и безграничное влияние внутри страны. Это самая лучшая, самая надежная власть, достигнутая самым благородным способом, власть, которую можно использовать в самых лучших целях. Одним росчерком пера — в действительности несколькими перьями, ибо таков теперь обычай, — Фаулер станет великим, превратится в гиганта среди людей доброй воли и в человека доброй воли среди сильных мира сего. И никто не сумеет отобрать у него этот миг славы.
Самолет летел на высоте сорока трех тысяч футов со скоростью 633 узла. Спальня президента была размещена так, что он мог смотреть вперед, как и подобает президенту, а также вниз — на тот мир, проблемы которого он решает так успешно. Полет проходил тихо и плавно, и Боб Фаулер приближался к цели, которая внесет его имя в анналы истории. Он посмотрел на Элизабет. Она лежала на спине, правая рука под головой. Одеяло и простыни сползли до поясницы, обнажив ее прелестную грудь. Большинство пассажиров самолета не находили покоя в своих креслах, пытаясь уснуть, а он любовался женской грудью. Фаулеру больше не хотелось спать. Еще никогда он не чувствовал себя таким мужчиной — великим мужчиной, разумеется, но в этот момент он чувствовал себя просто мужчиной. Его рука опустилась на ее грудь. Глаза Элизабет открылись, и она улыбнулась, словно прочитав в сновидениях его мысли.
Совсем как дома, подумал Расселл. Только хижина была не из камней, а из блоков и крыша плоская, а не остроконечная, однако пыль точно такая же и унылый маленький огород ничем не отличался. И старик вполне мог быть из племени сиу, с усталостью во взгляде, сутулой спиной, изуродованными работой пальцами человека, побежденного другими.
— Это, должно быть, и есть то место, — сказал он, когда грузовик остановился.
— Сын старика воевал с израильтянами и получил тяжелые раны. Они оба наши друзья.
— Друзьям нужно помогать, — согласился Марвин. Ему пришлось выпрыгнуть из кабины, чтобы Госн смог спуститься на землю.
— Пошли, я познакомлю тебя со стариком.
К изумлению американца, все проходило очень официально. Он, разумеется, не понимал ни единого слова, но этого и не требовалось. Он с удовлетворением заметил, с каким уважением разговаривал его друг Госн со старым крестьянином. После нескольких фраз старик посмотрел на Расселла и поклонился, чем изрядно смутил его. Марвин пожал протянутую руку, как это принято у американцев, и пробормотал слова приветствия. Госн перевел, затем старый крестьянин проводил их в огород.
— Черт побери, — заметил Расселл при виде бомбы.
— Американская, марки 84, вес две тысячи фунтов, по-видимому, — сказал Госн и тут же понял, что ошибся: нос бомбы был каким-то другим… разумеется, он смялся при падении… но как-то странно… Он поблагодарил старика и знаком попросил его отойти к грузовику. — Сначала нужно откопать ее. Но осторожно, очень осторожно.
— Позволь мне, — попросил Расселл. Он сходил к грузовику и выбрал складную саперную лопатку.
— У нас есть люди…
Американец оборвал Госна:
— Разреши, прошу тебя. Я буду осторожен.
— Не прикасайся к бомбе. Обкопай вокруг, а землю, прилегающую к ней, удали руками. Марвин, предупреждаю тебя, это очень опасно.
— Тогда отойди к грузовику. — Расселл посмотрел на него и усмехнулся. Ему нужно было показать Госну, что он не боится. Убить полицейского оказалось легко и не потребовало усилий. Здесь все было по-другому.
— Значит, мне уйти, оставив товарища в опасности? — риторически спросил Госн. Он понимал, что было бы разумно поступить именно так, и обязательно отошел бы в укрытие, если бы откапывали бомбу его люди, да и его, Госна, умелые руки были слишком ценными, чтобы подвергнуть их глупому риску, но в присутствии американца ему не хотелось показаться трусом. К тому же, стоя рядом, он мог следить за его действиями и убедиться, действительно ли американец был таким бесстрашным, как казался.
Госн не был разочарован. Расселл разделся до пояса, опустился на колени и начал копать грунт вокруг бомбы. Он даже постарался нанести огороду как можно меньший ущерб, о чем люди Госна никогда не подумали бы. Понадобился час, чтобы прокопать неглубокую траншею вокруг бомбы; по сторонам появились четыре аккуратные кучки земли. И Госн уже понимал, что в бомбе есть что-то странное. Это явно не модель 84. Она была примерно того же размера, но вот форма была совсем иной, да и кожух выглядел… как-то необычно. У модели 84 оболочка изготавливалась из литой стали, поэтому при взрыве заряда внутри она превращалась в миллион острых, как бритва, осколков, способных рвать людей на части. Но эта бомба была не такой. В двух местах кожух проломился, и его толщина была явно меньше, чем нужно для бомб такого типа. Так что это такое?
Расселл подкопался вплотную к бомбе и теперь удалял грунт с ее корпуса. Он действовал умело и осторожно. Американец изрядно вспотел. Выпуклые мускулы играли у него на руках, и Госн смотрел на него с восхищением. Ему не приходилось встречать такого сильного человека. Даже израильские десантники проигрывали по сравнению с ним. Он уже перебросил две или три тонны грунта, но по-прежнему в нем не было видно признаков усталости, и он продолжал работать методично, словно машина.
— Остановись на минуту, — произнес Госн. — Мне нужно принести инструменты.
— Хорошо. — Расселл сел на землю и принялся рассматривать бомбу.
Госн вернулся с рюкзаком и фляжкой, которую передал Расселлу.
— Спасибо, дружище. Здесь действительно немного жарко. — Он выпил пол-литра воды. — Что теперь?
Госн достал из рюкзака кисть и начал обметать остатки земли с поверхности бомбы.
— Тебе лучше уйти, — предупредил он Расселла.
— Не беспокойся, Ибрагим. Если ты не против, я хочу остаться.
— Сейчас начинается самое опасное.
— Но ведь ты не ушел, — напомнил ему Расселл.
— Как хочешь. Я ищу взрыватель.
— Разве он не в носовой части бомбы?
— Там его нет. Обычно в носу находится один взрыватель — но здесь что-то не так. Вместо него заглушка. Второй устанавливается в середине и третий — в хвостовой части.
— А почему у нее нет стабилизатора? — поинтересовался Расселл. — Разве у бомб нет стабилизаторов — как оперения у стрелы?
— Его, наверно, срезало при падении. Мы часто находим бомбы именно в таком виде, потому что стабилизатор отваливается и остается на поверхности.
— Хочешь, я очищу хвостовую часть?
— Только осторожно, Марвин. Очень, очень осторожно.
— Ладно, приятель. — Расселл обошел своего друга и продолжил извлекать грунт из ямы у хвоста бомбы. Он уже заметил, что Госн на удивление хладнокровен. Сам Марвин никогда раньше не испытывал такого страха, как сейчас, рядом с полутонной взрывчатки, но он готов был скорее умереть, чем показаться испуганным в компании Госна. Ибрагим выглядел пареньком с тонкой, как спичка, шеей, но чтобы вот так работать с бомбой, нужно иметь бесстрашное сердце. Он видел, как Госн сметает землю легкими, нежными движениями, словно касается груди девушки, и старался действовать так же. Через десять минут хвостовая часть бомбы обнажилась.
— Ибрагим?
— Что, Марвин? — Госн даже не повернул головы.
— Здесь ничего нет. Одна дыра.
Госн поднял кисть и повернулся к Расселлу. Действительно, странно. Но оставалось еще много работы.
— Спасибо. Больше ничего не надо. Я все еще не нашел взрыватель.
Расселл отошел, сел на кучу грунта и допил остальную воду из фляжки. Затем он встал и направился к грузовику. Шофер и два бойца стояли вместе с крестьянином. Старик не сводил глаз с бомбы, зато остальные оказались более осторожными — они наблюдали, стоя за каменной стеной дома. Расселл бросил одному из них пустую фляжку и получил обратно полную. Поднял вверх большой палец, показывая, что все идет хорошо, и вернулся к бомбе.
— Оторвись на минутку и выпей воды, — сказал Марвин.
— Отличная мысль, — отозвался Госн и положил кисть рядом с бомбой.
— Нашел что-нибудь?
— Штыковой контакт и ничего больше. — И это необычно, подумал Госн, откручивая пробку. На бомбе не было маркировки, всего лишь серебристо-красный знак в носовой части. Вообще-то принято маркировать бомбы цветными кодами, но ему никогда раньше не встречалось такое. Так что же это за штука? Канистра с зажигательной смесью? Скорее всего нечто настолько старое и снятое с вооружения, что больше не встречается. В конце концов, эта штука лежит здесь с 1973 года. Может быть, уже давно вышла из употребления. Тогда дело обстоит очень плохо. Если это устройство, никогда прежде не попадавшееся, на нем может быть взрыватель неизвестной системы. Наставление, что учило обращению с подобными вещами, было составлено русскими, хотя и напечатано на арабском языке. Госн давным-давно запомнил его наизусть, но там не было описания подобного устройства. И это пугало. Госн сделал несколько глотков из фляги и вылил холодную воду на лицо.
— Не волнуйся так, приятель, — заметил Расселл, видя напряжение на лице Госна.
— Такая работа никогда не бывает простой, и всегда приходится испытывать страх.
— Но ты выглядишь таким спокойным, Ибрагим. — Это не было ложью. Сметая кистью землю с бомбы, Госн походил на врача, делающего нечто очень трудное, подумал Расселл, но все-таки выполняющего свой долг. У этого сукина сына, такого маленького, поразительное самообладание, подумал Марвин.