— Ничего история. А что, часто вы с дружками своими старыми общаетесь?
— Встречаюсь, когда на материке. Здорово-здорово — и пошел. Знаете, поговорить особо не о чем. Только прошлое вспоминаем — как мы сидели, как нас клопы жрали, как чифирили, а нельзя было. Раньше ведь за чифирь — сразу в карцер. Понимаешь ты? Говорят, что сейчас и магнитофоны в камерах, и телевизоры — пожалуйста. Я диву даюсь, что в тюрьме делается. Что это за тюрьма?
И вот недавно искал деньги на книгу. Это до того, как Масик, простите, Сергей Борисович приехал. Пришел к своим старым друзьям — как принято говорить, к бандитам. А мы давно не виделись. Книжки им подарил. Потолковали. Говорю: ну что, братва, надо книгу. Они: запросто. И прямо дают деньги наличкой. Я говорю: мне так не надо, я не хочу так брать деньги. Я так рассуждаю: ведь они завтра могут воли лишиться за эти же самые деньги, которые мне на книгу сейчас отстегивают. Понимаешь ты? Не надо, говорю, вы за эти наличные деньги свою свободу подставляете. Я лучше приду к вам с письмом от издательства, с просьбой дать деньги на книгу, как положено, официально. Атак не хочу, потому что это их собственные деньги, а когда официально — это деньги другие.
— А в дело не зовут?
— Не-а. Они же знают, что я теперь писатель. И потом, я уже отстал от жизни. Все по-ихнему делать разучился. И о бандитах — вот тоже интересно. Их предприятие в городе считается бандитским. Вот я к ним пришел, а они знаете чем занимаются? Сидят и разбирают, как сделать, чтобы их столовая, где обедают рабочие, была лучше, чем у соседей. Не идут туда, не поджигают, а думают, что нужно сменить повара и дать ему большую зарплату, чтобы соседи к ним ходили, потому что у них кормить должны лучше. И это бандиты нашего города! Понимаешь ты? Вот. А может, они и не бандиты уже вовсе? И мне их так жа-а-алко ста-а-ало, потому что им бандитское клеймо поставили. И они меня не тянут никуда, а, наоборот, говорят: пиши, хорошее дело делаешь, и чтобы был на воле. Но денег все-таки дали — на мелкие расходы. Я на такси тогда проехал в первый раз за последние годы. Машину, кстати, тоже предложили. Зачем мне машина? Чтоб я опять разбился? Было уже и такое. И потом ведь надо будет с ними общаться. Постоянно же — надоедим друг другу. Вот такая ерунда, Василиса Васильевна. Тюрьма ведь — как шрам на лице. Видно.
— Я не заметила.
— Вы привыкли.
— А Масик?
— Что Масик? Нравится мне Масик. Он чистый.
«В каком-то смысле — да», — подумала Вася. В домик просочился Лера.
— И где эти уроды наши, интересно?
— Да уж не заблудятся. — Бориска встал, дав понять, что разговор закончен.
В это время на темнеющем горизонте появилась группа спортсменов. Бодрые и веселые, они обнаружили кайфующую Васю, трогательно запеленатую заботливыми борискиными руками.
— Ну что поделывали? Не скучали?
— Мы вспоминали молодость, — созналась Вася.
— Да что вы? И как?
— Была хороша. А мы были красивы.
— Бориска к тебе не приставал?
— Он за мной ухаживал, — мечтательно протянула Вася. Скворцов бросил лыжи, распеленал ее и, подхватив, занес в домик. Лера уже организовал стол и ужин.
С мороза в тепле Васю не разморило, наоборот, на нее напала неописуемая живость. Она сама хлопнула водки, никому не предложив.
— Масик, ты знал, ты знал! Ты все знал.
— Да, знал. — Масик был собой доволен.
— Ты все подстроил?
— Подстроил.
— Вы о чем? — Скворцов тоже выпил один. Компания пьяниц как-то здесь не составлялась.
— О Бориске. Он гений. Так и хочется его обнимать и целовать. — И она действительно подбежала к Бориске и действительно поцеловала его в лысую голову. — Юрочка, я тебе потом все-все расскажу. Все. Ты не поверишь. Он мне столько рассказал. Столько интересного там на магнитофончике. Как бандиты стали бизнесменами и жизнь людям налаживают, и все такое. — Все сделали вид, что «бандитов» не заметили. — Налей скорее, надо за него выпить. — Она тараторила, как всегда в сильном возбуждении.
Бориска застеснялся.
— Пойду проверю, как там все устроились. — И вышел.
— Юрочка, это такая прелесть, ты не поверишь.
— С тобой я верю во всякие истории.
— Масик, скажи, а откуда у уголовника такой русский язык? — Вася успокаивалась.
— Он филфак закончил. Потом — судьба-индейка. Стал бомжом. Завербовался сюда. Плавал. С рыбаками. Страшное дело, между прочим. Путины-фигины. Сыр-бор. Взятки-гладки. Суд да дело. Это коротенько.
— Я прямо заслушался, — встрял Скворцов. — Что ж — это наша родина. Полна чудес. Давайте за нее и выпьем. Жаль, Масик, ты не пьешь.
— Я потом свое возьму.
— Масик, слушай, а где ты их таких берешь обычно? Таких чудесных? — Вася настаивала.
— Там же, где и ты.
— Не скромничай, Вась, — Лера подал тихий голос с другого конца стола. — Ты нашла Масика. А он тебе все остальное.
— Ага, в том числе и Юрия Николаевича, — пошутила Вася.
— Я сам нашелся. — Скворцов обиделся. — Один на всех, между прочим.
Васе даже пришлось его поцеловать в ухо:
— Сам, сам. Ты находчивый.
— Ладно, Вася, садись. Все счастливы, что ты счастлива. Масик, слушай, ты мне все рассказал, когда на лыжах катались? Что-то ты затемнил, по-моему. — Юрий Николаевич, как всегда быстро, закрыл Васину самодеятельность.
— Как вы все чувствуете, Юрий Николаевич? Нет, не все рассказал. Хотел досказать здесь, чтобы вместе с Лерой.
— Это такая же гадость, как та?
— Не такая. В смысле — другой специфики.
— Ну? Вася, угомонись наконец, — Скворцов спихивал ее с колен, — не видишь, что ли, серьезный разговор? Выпила — веди себя прилично. Сядь, ляг, поделай что-нибудь. Вон, посуду помой, чтоб у мальчиков не копилась. Давай, проваливай на кухню. Ну что еще? Или это к Лере?
— Все равно. Короче. Мы собрали первые образцы для начальной экспертизы и отправили на базу.
— Ну?
— Они пропали.
— Как? — Скворцов опешил.
— А вот так. Украли их. Наши конкуренты. Чтобы первыми подать документы в экспертизу, используя наши пробы, между прочим.
— Козел! Что ж ты сразу не сказал?
— А это ничего уже не меняет.
— Это меняет все! Мы завтра можем закрывать эту лавочку. Ну ладно, пару дней еще покатаемся на лыжах. Черт! — Скворцов бегал по комнатке, запустив руки в волосы. Вася на кухне пела песенку. — Ну ты и довалил до кучи. Это же все, все меняет. Все.
— Не-а. — Масик торжествовал. Он медленно налил себе минералки, выжал туда привезенный Скворцовым лимон и закинул ногу на свободный табурет. — Не меняет. Образцы мы отправили, да не те отправили. Говна какого-то накидали в пакетики. А те улетели на день раньше. Оформили как вывоз мусора.
— Правда, что ли? — Юрий Николаевич не верил своим ушам.
— Правда-правда. А там дружбаны как раз Леркины все это богатство и приняли.
— Какая прелесть… — Из-за занавески торчала Васина голова. Она подслушивала.
— Но теперь для вас задачка. Надо все это очень аккуратно забрать, чтоб ребят не подставлять. И потом очень аккуратно. Очень. Вывезти, чтоб погранцы не задержали.
— Ха-ха. — Скворцов выдохнул. — Ха-ха. А эти конкуренты следят теперь, значит, за движением нашей руки.
— Они еще об этом не знают. Экспертиза только у нас прямо на месте организована. У них она — в столице, чтоб здесь перед нами не подставляться.
— А я ничего никуда и не повезу. Зачем? Я все экспертизы здесь сделаю — нагло и открыто! А повезу уже бумаги. Не хрена козлам прыгать в чужой газон! Молодцы! Горжусь знакомством. Сверху всего получите по машине, когда вернетесь.
— С нашими производственными фантазиями в конце командировки у нас будет целый автопарк. — Лера вдохновился.
— Надо — будет!
— Ладно, Юрий Николаевич, на самом деле не такие уж мы и умные. Пошутить просто хотели. И бах — очко!
— Фигли разница. И потом — просто ничего не бывает. Все сложно. Разве просто ты в вагон-ресторан приперся и Ваську снял? Не водки же нажраться? Хотя со стороны всем кажется, что именно нажраться. Пусть так все дураки и думают. А мы-то знаем правду — чтобы здесь сейчас сидеть. Ха-ха. Черт, на брудершафт даже не выпить с тобой, Масик, за родственные связи. Что за дела?
— Со мной выпей, — выступила вперед Вася.
— С тобой? Ну иди сюда. — Он привлек ее к себе. — Даже и пить не стану, водку на тебя еще переводить. Сразу целоваться.
И до края их сознания донеслось:
— Мы к мужикам в вагончик. До завтра. Пока. — И хлопнула дверь.
В маленькой комнатке-спальне была одна большая кровать.
— Смотри. Одна кровать, как-то все это странно. — Вася раскидывала руки по ее краям, измеряя ширину.
— На двух им, что ли, ютиться? Все же люди, честное слово.
— И что они там с мужиками делают?
— А ты не знаешь, что делают с мужиками?
— Не-а.
— Сейчас я тебе покажу.
— Мама дорогая…
Когда открылись Васины глаза, они увидели незанавешенное окошко.
— Смотри, а вдруг за нами подглядывали?
— Бог с тобой. Кто? И что мы им могли показать такого новенького?
— А что? — Вася удивилась.
Юра посмотрел на нее с неподдельным интересом.
— А зачем ты Масику про Виноградова сказал?
— Сказал и сказал.
— Ты всегда так делаешь, ты больно делаешь. Ты испытываешь…
— Ну ладно, Вась, хватит лечить. Просто посмеяться захотел. Ну глупость сделал.
— Смотри, чтоб над тобой никто не посмеялся — наверное, тоже есть над чем. Вот бы все вокруг покатывались со смеху.
— А ты вот так не шути. Это я тебе советую.
Вася, затаившись, взгляд его выдержала. Струйка дыма, вдруг вырвавшаяся из ее рта, запуталась в его щеке, и она увидела щетину. Провела рукой по ней. Щетина затрещала.
— У тебя щетина.
— Побриться?
— Не надо. Тебе идет. И потом есть в ней, — она хмыкнула, — какой-то шарм. Оставь, пожалуйста.
— Правда?
— Я всегда правду говорю.
— Тогда скажи мне, дорогая Вася, — глаза его сузились и мгновенно утратили мягкость, — а почему так получается, сколько мы с тобой знакомы, а ты ко мне ни разу не… пристала? — Вася попыталась освободиться, но у нее ничего не вышло. — Почему? Я спрашиваю.