Таню уговаривают разбудить отца. Она пока не осмеливается. В 10 часов вечера по пути домой Таня звонит Барсукову и требует немедленно освободить Лисовского и Евстафьева. Коржаков, по его воспоминаниям, в этот момент сидит с Барсуковым в президентском клубе на улице Косыгина. Директор ФСБ после ее звонка начинает нервничать, но Коржаков его успокаивает: «Миша, не волнуйся. Мы пока никому ничего не говорили, доложим завтра президенту, и пусть он сам решает, как поступить».
Пока Чубайс, Березовский и Гусинский обсуждают, что именно говорить по телевизору, Малашенко звонит главному ведущему НТВ Евгению Киселеву и просит предупредить сотрудников, чтобы не разъезжались, – возможно, нужно будет выйти в эфир: «Мы должны быть готовы прервать программы экстренным сообщением».
Киселев признается спустя 25 лет, что к моменту звонка он уже был дома и выпил два стакана виски. «Я по тону понимаю: объяснять Малашенко, что я чуть-чуть не в форме, совершенно бесполезно, – рассказывает Киселев. – Вспомнил, что надо делать, чтобы быстрее протрезветь. А сделать надо страшную вещь – разломить ампулу нашатыря и выпить его с водой. Гадость страшная, но ты трезвый почти мгновенно». Киселев едет в Останкино. Малашенко мчится туда же и придумывает, как сформулировать экстренную новость, – диктует Киселеву, тот редактирует.
«Малашенко объяснил мне на пальцах, – вспоминает Киселев, – что это игра ва-банк, потому что, условно говоря, Коржаков и компания пытаются сейчас раскрутить громкий скандал и рассказать Ельцину завтра о том, что они разоблачили банду преступников, которая присваивала, прикарманивала деньги, предназначенные на его предвыборную кампанию. И это ближайшие люди Чубайса. "Мы же вас предупреждали, с кем вы имеете дело". И Коржаков может просить все, вплоть до санкций на задержание, на арест. И будет опять, с высокой долей вероятности, проталкивать идею какой-нибудь чрезвычайки. Вплоть до отмены второго тура выборов».
Более того, Малашенко придумывает объявить все произошедшее попыткой государственного переворота. Использовать прием, который только что применил Лебедь, обвинивший своих противников в некоем заговоре. Теперь можно воспользоваться его терминологией и объявить зачинщиками этого несуществующего заговора Коржакова и Барсукова, а Лебедя привлечь на свою сторону.
«Неожиданная для меня конструкция, не очень логичная, но на тот момент гениальная», – рассказывает Чубайс. «Игорь, переворот где?» – так вспоминает он свой диалог с Малашенко. «Вы что, не понимаете? Сейчас сделаем, включайте телевизор», – смеется гендиректор НТВ.
Чубайс звонит в Белый дом своему бывшему подчиненному, главе Госкомимущества Альфреду Коху: «Ну, что-нибудь удалось разведать?»
«Да похвастаться нечем… Но вроде они еще здесь, в Белом доме», – так передает свой ответ Кох в книге «Ящик водки».
«В Белом доме, говоришь? Это важно. Значит, торговаться будут. Это хорошо. Ну, смотрите телевизор. Сейчас мы начнем отвечать. Нам уже терять нечего», – обещает Чубайс.
«А какой канал смотреть-то?»
«НТВ, экстренный выпуск. Сейчас Киселев выступит», – анонсирует Чубайс.
«А что не ОРТ?» – иронизирует Кох.
«Ну, тут сложности. Березе, видите ли, неудобно Коржакова иметь по каналу, который тот ему дал».
«Ишь как неказисто. И РТР по этой же причине?» – смеется Кох.
«Ну, вроде того. Государственный канал. Неудобно. А вдруг не мы победим. Отвечай потом».
«Ясно. В общем, все как обычно. А Гусяра – молодец. Не зассал».
«А ему тоже, как и нам, до фени. Его все равно, если что, Коржаков приморит. Ты же знаешь, они давнишние друзья», – иронизирует Чубайс.
«Ну, хоть повеселитесь напоследок. Уж не подкачайте. Ждем серьезную развлекуху», – язвит Кох.
В Останкино, по словам Константина Эрнста, в это время ждут едва ли не штурма: «Мы забаррикадировались – были готовы к тому, что приедут люди брать под контроль телеграф – телефон – вокзалы».
Разбудить папу
Около полуночи Таня снова звонит Коржакову. Он в это время вместе с Барсуковым подъезжает к дому на Осенней улице в Крылатском – там квартиры семьи Ельцина, а также Юмашева, Коржакова и Барсукова.
«Передай своему Березовскому, – говорит он, – что я его указаний выполнять не намерен. Пусть успокоится, утром разберемся».
«Тогда я вынуждена разбудить папу», – отвечает Таня.
«Если ты папу разбудишь, то это будет самый плохой поступок в твоей жизни. Ты же знаешь, как мы бережем его сон, он для нас священный, а ты из-за пустяка хочешь папу беспокоить».
«Я разбудила папу, – вспоминает Таня, – и рассказала ему, что произошло, что все это грозит срывом избирательной кампании, что Коржаков ведь сам отвечал за финансы и был обязан контролировать их, а теперь такую провокацию устроил».
Коржаков и Барсуков подъезжают к дому. Время – начало первого. Вдруг звонит Ельцин. «Что там у вас произошло?» – так передает его слова Коржаков.
«Борис Николаевич, я вас прошу, утро вечера мудренее, отдыхайте. Мы разбираемся, информация от нас в прессу не попадет. Завтра мы вам обо всем доложим».
«Ну ладно, давайте отложим до завтра», – говорит президент.
Коржаков подвозит Барсукова на Осеннюю и сам едет к себе на дачу. А Таня направляется в Дом приемов ЛогоВАЗа. Сидящие там уже основательно накрутили себя, и многие всерьез опасаются, что Коржаков начнет штурмовать здание и всех арестовывать. Приезд Тани их очень подбадривает. «Я понимаю, что, пока я там, вряд ли Коржаков на что-то решится», – объясняет она. «Очень мужественный поступок, – говорит Чубайс. – Она могла спокойно сидеть дома и ждать, пока папа проснется. А она все бросила и приехала».
Одновременно с Таней приезжает еще несколько сочувствующих: например, нижегородский губернатор Борис Немцов и ведущий ВГТРК Николай Сванидзе. «Ноги сами принесли», – вспоминает он.
Поскольку президент снова уснул, в Доме приемов ЛогоВАЗа одни готовятся к эфиру, а другие ищут потенциальных союзников – в первую очередь надо, чтобы генерал Лебедь выступил на стороне тех, кто его взрастил и вывел на третье место в первом туре. Но дозвониться до Лебедя не получается. Подключают Таню, а она поднимает на ноги свою маму Наину Иосифовну. Первая леди присоединяется к поискам, но по мобильному секретарь Совбеза не отвечает. «Он что, в лесу, что ли, ночует?» – раздраженно спрашивает Таня.
Младшая дочь президента Татьяна Дьяченко, старшая дочь Елена Окулова и жена Наина Ельцина в июле 1996 года
Личный архив Сергея Зверева
«Я квартирного его не знаю. У него, наверное, и нет квартиры», – рассеянно отвечает Наина Ельцина.
«Ну как это так, если надо с ним связаться! Такого не может быть! Мам, тебе не кажется странным, что спецкоммутатор не может найти секретаря Совета безопасности?!» – сердится Таня. Мама советует ей связаться с Барсуковым.
«Мама, это бесполезно, понимаешь? – говорит Таня. – У папы единственная возможность, чтобы выиграть выборы, – это уволить их обоих. Мам, ты понимаешь?! И на самом деле это и для страны будет лучше, потому что так невозможно. Я на этих выборах насмотрелась. Решает все один только человек, так нельзя. Еще ладно бы был какой-то супер. Ну ужасно это. Ты понимаешь?! Мам, у папы выход только один!.. Значит, постарайся его убедить в этом, и ничего страшного в этом нет…»
«Ну я же не могу», – оправдывается Наина Иосифовна.
«Почему?»
«Он ругается».
Таня вновь начинает упрашивать: «Мама! Другого выхода у него нет. Ему там уже накрутили вот на этих ребят… Я кампанией этой занимаюсь не два дня и не неделю даже. Я все это вижу на протяжении месяца. Да как Барсуков смел мне такое говорить: "Вы что, хотите быть причастны к этому делу?" Запугивание прямое…»
Таня просит маму позвать к телефону своего мужа, Леонида Дьяченко: «Леш, папа заснул?»
«Да. У него приступ».
«Значит, Леш, когда утром папа придет в себя…» – начинает инструктировать Таня.
«Я буду ждать этого момента, я спать не буду», – с готовностью отвечает муж.
«Значит, ты жди этот момент. И нужно сказать, что это будет лучше и для него, и для страны, если он уволит обоих. И ничего страшного в этом нет… Скажи, пожалуйста, папе и все, что ты думаешь, и про того, и про другого, и про Шамиля. Вот они где!»
«Они меня грохнут!» – отвечает Танин муж.
«Леш, я тебя прошу. У папы это единственный выход, иначе кампанию мы проигрываем… Устали все от этих людей, они правят страной, а не он…»
«Валюшку отстранили?»
«Не знаю, Валюшка выехать не может», – говорит Таня.
Переворот Киселева
В 1:20 на НТВ выходит экстренный выпуск программы «Сегодня». Евгений Киселев говорит, что «была предпринята акция, которая является первым шагом в осуществлении сценария по отмене второго тура президентских выборов» и которая грозит «свертыванием демократии». Свое трагическое включение Киселев заканчивает фразой: «Похоже, страна находится на грани политической катастрофы».
Реакция аудитории разная. Кто-то в восторге от величия замысла.
«В голове: "Какой переворот? Что он несет?" – описывает свои эмоции Альфред Кох. – Боже мой, какая чушь! А потом мысль: все правильно. Содержание не имеет значения. Главное – жути нагнать. Эти Шопенгауэры в погонах должны услышать то, что они ни в коем случае не предполагали услышать. То, что они заговорщики, станет для них новостью. Такого хода они не просчитывали. Теперь они должны быть в состоянии ступора. Они ведь как думали? Что повяжут этих коробейников. И Чубайс приползет на брюхе их спасать, все сдаст и тихо отвалит. Вот и славненько, вот и чудненько. Катись колбаской… Уноси ноги, пока жив… Скотина. Или все-таки посадить? Или так… А тут на тебе: где "на брюхе"? Нет "на брюхе"! Где "все сдаст"? Нет "все сдаст"! Что-то мы не так рассчитали… Что теперь делать?»
Часть аудитории испытывает ужас от того, до чего докатилась российская журналистика.
«Я, конечно, узнала о случившемся не по телевизору, а по телефону – от Миши Леонтьева, кажется. Он рвал на себе волосы, – вспоминает журналистка Татьяна Малкина. – А потом мы все смотрели эту злосчастную передачу Киселева про неудавшийся переворот, и прямо было неловко. Даже для Киселева и НТВ это было, по-моему, чересчур. Это очевидная непристойность. И еще хуже, что она имела прямое отношение к тому, что делали мы сами, – только это было еще омерзительнее. Мы-то помогали Ельцину с чистым сердцем, потому что он наш мужик, наш кандидат. Но все же мы прикидывались приличными журналистами и держали марку с разной степенью успешности».