Но — откуда? Да все из тех же текстов, которые были признаны церковью негодными! Если одни из этих текстов рассказывали про Христа такое, что лучше бы никому не знать, то другие давали рецепты, как достичь уровня Христа, развивая должным образом свой дух. Уж поверьте мне, для Средневековья это была гремучая смесь.
Отголоском этой эпохи поиска можно считать слова Парацельса, сказанные им о символах в трактате «Магический архидокс»: «Не должны мы также доверять ни символам, ни словам, ибо в них премного упражняются поэты и чародеи, испещряющие ими свои колдовские книги, всецело и опрометчиво извлекая их из собственного воображения, безо всякого на то основания, и измышляют их вопреки истине, тогда как многие тысячи из словес этих не стоят и выеденного яйца. Но пока я умолчу об их символах, которые чертят они на бумаге и пергаменте, бессмысленно обремененные такими пустяками. Среди подобных людей бытовал обычай, сохранившийся доныне лишь у немногих из них и состоявший в том, что, накладывая эти символы на людей, они заставляли их обожать себя, произносить такие слова, что для меня прекрасны и о коих никто никогда и не слыхивал; а, тем не менее, они говорят, что слова эти рождаются сами собой. Потому необходимо иметь совершенное знание, дабы различать эти буквы, слова и символы.
Среди них обнаруживают много слов, не имеющих никакого сходства с идиомами латинского, греческого или еврейского языков, также и ни с какими иными; и ни один человек не может ни трактовать, ни переводить их на другой язык. А потому я не без основания утверждаю, что мы не должны доверять всем буквам, символам или словам, но придерживаться лишь тех, что истинны и часто доказывались на основании истины и извлекались из нее. Но чтоб могли мы к ним приступить и поведать, какие слова или символы правдивы и истинны, необходимо сперва выявить и разъяснить два из них.
И хотя много других может быть найдено, все же эти надо особо ценить и почитать прежде всех иных символов, пантаклей и печатей, Обратите же внимание на изображение оных.
Две скрещенные треугольные фигуры рисуют или гравируют таким образом, что они заключают и себе и подразделяются на семь внутренних частей, образуя шесть внешних углов, в которых чертятся чудесные буквы величественного Имени Божиего — «Адонай» — сообразно их истинному порядку. Это один из тех символов, о которых мы уже говорили.
Есть и другой, превосходящий предыдущий в мощи и силе. Он имеет три скрещенных угла, изображающихся таким образом, что взаимопересекаясь, они включают и себя шесть внутренних частей и пять внешних углов, в которых чертятся пять слогов высшего Имени Бога, то есть «Тетраграмматон», также сообразно их истинному порядку.
Я бы нарисовал эти фигуры, но поскольку их можно легко найти во многих других местах и книгах, то я предпочел опустить их. Некоторые израильтяне и нигроманты иудеи многого добились этими двумя символами. И ныне они высоко почитаются многими и оберегаются как величайшие тайны, ибо обладают столь большой мощью и силой, что если только нечто возможно совершить посредством каких-нибудь символов или слов, то это можно сотворить и ими или же одним из них. Мне бы хотелось знать, где и в каком месте в книгах нигромантов можно найти какой-либо другой символ, которым можно было бы творить подобное против злых духов, Дьявола и колдовства магов, посредством всех уловок и ухищрений чародеев. Ибо они воистину освобождают того, чей дух и разум околдованы настолько, что вынужден он действовать против собственной волн или природы. А если ему причинен ущерб или же терпит он телесную боль, то фигуры эти, изготовленные в должный день и час, взятые в рот имеете с облаткой, блином и тому подобным, в двадцать четыре часа избавят его от колдовства».
Истоки символов и понятий, о которых упоминает Парацельс, как раз в каббалистике и учениях гностиков. А ходившие тогда по миру Евангелия так и называются гностическими. Так что у Кретьена речь идет, скорее всего, о «гностическом христианстве», когда его святой отшельник пользуется странной своей молитвой — заметьте, тайной молитвой, которой разрешает воспользоваться самому Персивалю только в самом крайнем случае. Но ведь и Иосиф Робера де Борона идет путями гнозиса: благодать Грааля сходит только на тех, кто может ее воспринять. Откуда это у него? Во времена Борона в Европу стал и проникать идеи арабского Востока, в частности тексты шиитских гностиков. Одной из них была книга «Язык муравьев» Шихаб-ад-дин Яхъя бен Хабаш бен Амирак Сухраварди, родившегося в 1165 году и убитого по приказу Саладдина за ересь в 1191 году. И судьба, и тексты этого философа не могли быть неизвестными любознательным крестоносцам. Так вот, в «Языке муравьев» Сухраварди приводит такую притчу (а он, как Христос, рассуждает притчами): «Несколько быстроногих муравьев из низших пределов мрака, возможно утвердившихся в своем положении, препоясалось и направилось в сторону поля, чтобы найти себе пищу. Вдруг они увидели пару побегов зелени, на поверхность которых утром осели капли росы. Один из муравьев спросил у своего спутника, что это за капли. Тот ответил, что начало этих капель — в земле. Другой же, вмешавшись, сказал, что они — от моря, и таким образом начался спор. (Умнейший из муравьев) сказал: «Подождите немного (чтобы увидеть), в какую сторону направлено влечение их! Ведь всякая вещь имеет влечение к своему началу и страстно желает возвратиться к своему источнику. Разве не видели вы, как ком земли, когда его бросают вверх, — поскольку начало его — низкое, и правило «всякая вещь возвращается к своему началу» подчиняет себе все вещи — падает (опять) вниз на землю. То, что стремится к полному мраку, от него и произошло. И, относительно Света Божественности, есть посылка о необходимо-желанной сущности; воображаемое соединение (с нею) невозможно, (если только) всякий, кто ищет свет, сам не принадлежит к миру света». И, пока муравьи были увлечены этим спором, солнце согрело воздух, и роса на побегах стала (испаряться и) подниматься вверх. И муравьи поняли, что она — не от земли, и, поскольку выпала она от воздуха, то и испарилась в нем — «Свет к свету! Бог ведет к своему свету, кого хочет. Бог вразумляет людей сравнениями»; «Господь твой есть крайний предел», «к которому восходит и благое слово, и доброе дело».
«Ничто не возникло помимо его воли, — вторит этому тексту одно из гностических Евангелий. — Итак, он Отец, желающий явить свое богатство и свою славу. Он устроил это великое состязание в этом мире, желая, чтобы явились участники состязания. чтобы нее сражающиеся оставили то, что возникло во времени, и стали презирать это в возвышенном, недостижимом знании и устремились к тому, который существует вечно. И те, которые сражаются с нами, будучи противниками, сражаясь против нас, мы побеждаем их незнание нашим знанием, поскольку мы уже узнали недостижимого, от которого мы вышли. У нас нет ничего в этом мире, чтобы не удержала нас власть мира, возникшая в мирах, которые на небе…. если этот пребывает в незнании, он весь — темнота и материальный. Так и душа принимает логос каждый час, чтобы дать его своим глазам как целебное средство, чтобы она смогла прозреть и чтобы ее свет сокрыл врагов, которые воюют с ней, и чтобы она сделала их слепыми своим снегом и заперла их своим присутствием и вовлекла их в бессонницу и чтобы она уверенно действовала своей силой и своим скипетром. В то время как ее враги взирают, устыженные, на нее, она устремляется к небу, и свою сокровищницу, и которой обитает ее ум, и в свое надежное хранилище, поскольку ничто из того. что произошло, не захватило ее, и она не взяла чужого в свой дом. Ибо многочисленны рожденные в ее доме, сражающиеся против нее и день и ночь, не зная отдыха ни днем ни ночью, так как их желание мучает их. Поэтому мы теперь не спим и не забываем о сетях, которые скрыто распростерты, готовые схватить нас. Ибо если нас поймают в одну сеть, она затянет нас в свою пасть, причем вода польется на нас, устремляясь нам в лицо, и мы будем взяты неводом вниз и не сможем вырваться из него, потому что над нами много воды, истекающей сверху вниз, погружая наше сердце в яму грязи. И мы не сможем освободиться от них: ибо те, кто схватит нас и проглотит, — людоеды, радующиеся, как рыбак, бросающий в воду крючок. Ибо он бросает разные приманки в воду, так как ведь каждая рыба имеет свою пищу. Когда она учует ее, она устремляется на ее запах. А когда она начинает есть ее, крючок, скрытый внутри приманки, хватает ее и с силон выносит из глубины: ведь ни одному человеку невозможно схватить эту рыбу на глубине кроме как хитростью, которую применил рыбак: при помощи приманки он подцепил рыбу на крючок. Точно так же и мы пребываем в этом мире, как рыбы. А противник бодрствует, замышляя против нас, ища нас, как рыбак, желая поймать нас и радуясь, что может нас проглотить. Ибо он проносит перед нашими глазами множество пиши, принадлежащей этому миру, и хочет, чтобы мы возжелали одну из них, и попробовали только немного, чтобы он схватил нас при помощи своего скрытого зелья и вырвал нас из свободы и забрал нас в рабство. Ибо если он схватит нас какой-то одной приманкой, ведь неизбежно, чтобы он пожелал и остальное…. Таким образом, наконец, это становится пищей смерти. Но это — приманки, на которые дьявол ловит нас. Сначала он роняет печаль в твое сердце до тех пор, пока ты не начнешь мучиться какой-нибудь мелочью этой жизни и пока он не схватит нас своим зельем, а после этого внушит страстное стремление к одежде, чтобы ты гордился собой в ней, и любовь к деньгам, гордость, высокомерие, зависть, которая завидует другой зависти, красоту тела, мошенничество, а более всего этого незнание и беспечность. Эти все приманки противник таким образом искусно подготавливает и раскладывает перед телом, желая, чтобы сердце души обратилось к одной из них, и наконец топит ее. Как крючком, он насильно тянет ее в незнание, обманывая ее до тех пор, пока она не забеременеет злом и не породит плоды материи и не будет жить и скверне, устремляясь за многими желаниями и корыстями, причем плотская сладость влечет ее в незнание. А душа, которая попробовала это, поняла, что сладкие страсти — скоротечны. Она получила знание о зле. Она удалилась от них и стала жить по-новому. После этого она презирает эту жизнь, поскольку она преходяща, и взыскует пищи, которая возьмет ее в жизнь, и остав