Споры о Евхаристии — это целая эпоха становления католицизма. Первые разногласия обнаружились еще до собора 1054 года, окончательно разделившего церкви на Восточную, православную, и Западную, католическую. В Восточной церкви установленное причастие кровью и телом Христовым так и осталось единым для всех верующих — от простых мирян до церковного клира, а в Западной церкви восторжествовала идея отмены причащения кровью Христовой. Споры были затяжные, яростные и безнадежные. В конце концов, появилась идея так называемого пресуществления, иными словами, вино и гостия после освящения «пресуществлялись», то есть превращались в духовную кровь и духовное тело. Противники этой идеи возражали так: если духовная кровь и духовное тело съедаются верующим, они не могут быть абсолютно духовными, а должны быть реальными, поскольку их впитывает не мозг, как это происходите восприятием мысли, не душа, как это происходит с ощущением благости, а желудок. Желудок, как известно, мыслить не умеет, а все его ощущения сводятся к насыщению, как же тогда может вообще появиться благость? Не путаем ли мы утоление голода тела с утолением голода духа? Сохранились даже документы, рассказывающие о еретическом причастии, когда в сектах причащали настоящей кровью и настоящим мясом, произведя над ними освящение именем Христа. И это было совсем нехорошо. Поэтому некоторые служители церкви выступали против любого причастия, отмечая, что с благословения священников прихожане занимаются чем-то напоминающим людоедство (а иногда, признаем, и настоящим людоедством). Очевидно, чтобы споры о форме причастия среди простого народа не возникали, а также чтобы не появлялись опасные членовредительские ереси, причастие в виде крови Христовой было дня мирян отменено. Но тут уж появились недовольные среди прихожан, они видели в этом своего рода дискриминацию и откровенно жаловались, что «недобирают» благости. Причем в эту компанию попали как темные невежественные крестьяне, так и цвет общества — рыцари. Поскольку они не были священнослужителями, им полное причастие тоже было заказано. Его отменили даже в монашеско-рыцарских орденах.
Наш текст как раз и связан с этой запутанной историей о пресуществлении крови и тела Христовых. Грааль сам осуществляет пресуществление, в нем происходит таинство. Недаром автор Перлесвауса описывает Грааль как церковный потир. И этот Грааль сопровождают видения примерно такого же характера, какие бывали у крестоносцев в Палестине, то есть совершенно символические.
Даже в самом начале поисков Грааля рыцарь Говейн видит не тот простой и обычный, хотя надежно защищенный от непрошеных гостей замок, а некое удивительное сооружение: в воротах замка лежит настоящий лев, у противоположной стены стоят две медные фигуры, снабженные хитроумным механизмом — они могут метать стрелы из арбалетов: изобретение, достойное Роджера Бэкона, которому приписывалось создание механических людей. А на стенах рыцарь увидел множество людей, как ему подумалось, святых, потому что это все были священники в сизарях и старые рыцари с седыми волосами в балахонах, подобных монашеским. Башни замка были украшены крестами, а над стеной виднелась часовня с тремя крестами над куполом, и на каждом кресте — по золотому орлу. В часовню то и дело входили люди, вставали перед ней на колени, воздевали руки к небу, словно видели в этом небе Богородицу и Христа. Наш Говейн оробел, поняв, что в такой замок ему будет трудно попасть, но тут заметил идущего навстречу священника, у которого он и попросил разрешения въехать в ворота, по получил отказ. Говейну коротко пояснили, что сначала он должен найти меч, которым был обезглавлен Иоанн Креститель. Если до Перлесвауса наш меч был не слишком знаменит, то теперь он получил совершенно четкую библейскую прописку. Только с огромным трудом отыскав этот священный меч, Говейн наконец-то был допущен в замок и увидел, как говорится, чудеса Грааля вблизи. Сам вынос Грааля происходит по хорошо отработанному сценарию: сначала идет первая дева с Граалем, а следом вторая дева — с копьем.
Идут они рядом друг с другом, и все озаряется неземным светом. Кроме того, появляется райское благоухание, и непривычный к такому зрелищу Говейн вдруг понимает, что видит перед собой не дев, а двух ангелов, и все помыслы рыцаря устремляются к Богу. Так что, если сидящие за трапезой рыцари думали, что сэр Говейн задаст нужный вопрос, то они ошибались — душа его была на небесах. Он все глядел на Грааль и двух дев, но ему мнилось, что видит он уже трех ангелов, а в сердцевине Грааля — Младенца, а когда его окликнули, то на скатерти прямо перед собой он заметил три капли крови от Святого Копья, и все на них глядел, и даже попробовал, как сообщает автор, «прикоснуться к ним смиренным лобзанием», но капли тут же от него отстранились, он хотел их хотя бы пальцами тронуть, но и от пальцев они ускользнули. Потом девы снова внесли Грааль, и тут сэр Говейн увидел уже над Граалем самого Христа, как называет его автор, Венчанного Короля, пригвожденного копьем к кресту. Он даже видел, где именно наконечник вошел под ребра. И это вызвало в нем такую печаль, что ни о чем, кроме крестной муки, он и думать больше не мог. Остальные рыцари меж тем трапезничали и пытались оторвать сэра Говейна от созерцания, но куда там! Наш рыцарь ничего не слышал, ничего не видел, он был в мыслях с Христом, так что даже не заметил, что все вышли из залы и он там остался один.
Все, что изложено автором Перлесвауса, — это в чистом виде то самое «пресуществление» тела и крови Христовых. На миниатюрах того времени именно таким образом оно и изображалось: церковная чаша (потир), а над нею в облаке славы Младенец-Христос. Сэр Говейн так и не смог выполнить своей миссии, сэр Ланселот нарушил клятву, Урпрот-Рыбак умер, замок Грааля захватил король замка Смерти, Грааль исчез. Далее в нашу историю включается Перлесваус, ибо только он может отыскать Грааль. Перлесваус тут же отправляется захватывать замок, и это ему удается, а король замка Смерти кончает жизнь самоубийством, тут же в часовне снова является Грааль, а с ним имеете и Меч, которым обезглавили Иоанна Крестителя, и Копье, которое вошло в подреберье Иисуса. И над этой землей был установлен «Закон господа Нашего». Однажды в замок Грааля приезжает король Артур, и спустя некоторое время к замку подходит шестеро людей в белых балахонах, несущих огромный крест, а следом за ними идет человек с трещоткой и колокольчиками. Они входят в часовню вместе с Перлесваусом и королем Артуром и начинают «славную и святую» службу. Далее автор сообщает, что Грааль «явился на освящение в пяти образах, но о них не подобает говорить, ибо таинства святого причастия не следует открывать никому, кому Бог даровал особую милость. Но король Артур узрел все перемены, и последним был явлен потир. И отшельник, совершавший мессу, обнаружил на покрове, покрывавшем чашу, таинственную надпись. Ее буквы гласили, что сам Бог желает, чтобы Тело Его было принесено в жертву в такой чаше в воспоминание о Нем». Отшельники, оказывается, пришли в замок Грааля потому, что в лесу появился злой Черный Отшельник и справиться с ним может только Перлесваус, что он и делает. После того как лес освобожден, Перлесваусу дается откровение, что теперь святые отшельники могут возвращаться, но каждый должен взять себе по одной святыне из замка. Голос сообщает ему, что больше Грааль не появится в замке, но очень скоро ему дадут весточку, где он находится, и пришлют ладью. Именно так все и происходит. Перлесваус уплывает на ладье, а над замком Грааля водят хоровод ангелы.
Таким образом, сугубо богословский спор стал поэмой о Пресуществлении.
Во всех изложенных выше историях о Граале, чем бы он ни был, речь идет о чаше и только о ней. Но проходит буквально несколько лет, и появляется еще одна великая поэма о Граале. И ней он внезапно предстает в иной форме. Теперь наш Грааль — камень.
ЧАСТЬ ВТОРАЯ
КАМЕНЬ. ЗАМОК. КОВЧЕГ
По направлению к Гиоту
Теперь из области кельтской мифологии и апокрифического Востока переместимся на южные земли Франции. Именно там стоит искать корни поэмы Вольфрама фон Эшенбаха «Парцифаль». Считается, что она написана немногим позже Перлесвауса, между 1205 и 1220 годами. И написана она не французом, а немцем. Причем, что очень интересно, немец изо всех сил стремится вернуться к первоначальному тексту «Персиваля», то есть даже не к тексту самого основоположника этой суеты вокруг Грааля, а источникам этого текста, дополнив его своими сведениями. Здесь речь идет не еще об одном сюжете Грааля, а о структуризации сюжетов как таковых: ко времени Вольфрама сказаний о чаше появилось столько, что стала теряться, как он считал, подлинная история Грааля. Вольфрам был остроумным, веселым и искренним человеком, и вряд ли его устраивало то дидактическое направление, которое стали принимать поэмы о Граале. К тому же, зачтем ему это как высшее из средневековых достоинств, он не был фанатиком. Скорее наоборот: к любому фанатизму он относился с крайним неприятием. Так что превращение Граали и песни о Евхаристии было противно этой бурной и честной душе. Совсем не случайно его современники, видевшие в истории о Граале отличный дидактический материал дли полной христианизации Грааля, называли его текст темным и предлагали искать разъяснения в книгах по черной магии — они чувствовали, что поиски Вольфрамом истоков легенд о Граале уводят его в совершенно нежелательную сторону. Куда же вели его эти поиски?
На землю Прованса. Ведь Вольфрам сам считал себя миннезингером, а родные братья миннезингеров — трубадуры — были родом из Южной Франции: Лангедока, Аквитании, Прованса. Если учесть, что эти южные корни были у Кретьена де Труа, то вполне понятно, почему Вольфрам несколько раз уточняет, что рассказанная им история ближе всего к оригиналу, вся беда — незавершенная. Так что спустя сорок лет после рождения первого литературного Грааля немецкий поэт Вольфрам фон Эшенбах написал книгу с завершенным сюжетом о Граале. В ней есть все: и мотивация поступков героев,