ЗАГАДКИ ТАЙНЫХ ОБЩЕСТВ
Глава 1
ВСЕ ТАЙНЫ ГРААЛЯ
Если вы хотите понять, что же такое Грааль, точнее, что под Граалем подразумевали тысячу лет тому назад, то нет ничего разумнее, чем заглянуть в эпоху Грааля. Именно этим мы и займемся.
Поскольку материя мифа имеет, некоторым образом, иную структуру, чем научные исследования, то точных указаний получить невозможно. Или возможно? Это уж зависит от того, как мы будем вчитываться в старинные тексты. И что мы, собственно говоря, из них вычитаем. Ведь за сказочными намеками встает замечательно далекая от нас жизнь, с ее географией, политикой и религией.
Мы пройдем тропами памяти и посмотрим, как и откуда явились к нам легенды о Граале.
Итак, что же есть Грааль? Откуда вообще пришли к нам сведения о Граале и почему он — Святой? В целом, все наши сведения о Граале почерпнуты из средневековых рыцарских романов. Начиная с первого из них — «Персиваля» Кретьена де Труа — и пошла гулять по миру легенда о Граале. То есть, как бы это парадоксально ни звучало, в XII веке жил популярный автор де Труа, который использовал какие-то одному ему ведомые легенды, чтобы создать приключенческий роман для тогдашней публики.
А что, собственно говоря, назвал он Граалем? Что и где? Оба вопроса важны, и мы постараемся на каждый из них ответить.
Но прежде чем обратиться к тексту Кретьена де Труа, придется сказать немного о главном герое этого эпического действа. Именуют его Персиваль, он совсем еще мальчик и живет вместе со своей матерью в глуши, не зная ни других людей, ни другого мира. Весь его мир замыкается на доме, матери, слугах. Можно сказать, Персиваль — дитя, воспитанное в условиях строгой) изоляции и поэтому находящееся в крайнем неведении обо всем, чего он не видел и не знает. То есть это по сути tabula rasa, «чистая доска», невинная душа. И как всякое дитя, не подвергшееся общеобразовательному процессу, Персиваль растет среди густого леса как трава, оставаясь в неведении даже сугубо обязательного в ту эпоху предмета — веры. Точнее — догматов веры. Поскольку воспитан он с огромной любовью, не зная запретов, то это своего рода мальчик-Адам, проживающий в райском саду Эдеме. Из немногих известных ему книг он знает о Боге и ангелах, но не имеет ни малейшего представления о каком-либо зле. Просто потому, что зла он не видел, поэтому и отличить зло от добра не может.
И вот однажды в этот райский уголок заносит несколько всадников, глядя на которых, наш неопытный герой приходит к мысли, что это ангелы. С глазами в поллица наш герой валится на колени с одним только вопросом, который он задает командиру этого конного разъезда: «Ты, вероятно, Бог?» Чем, собственно, вызывает здоровый смех у чужих всадников. Однако оказывается, ничуть это не Бог с Его ангелами, а обычные рыцари. Те самые, от знакомства с которыми и мечтала изолировать его мать, потерявшая на разного рода войнах и своего мужа, и остальных сыновей — старших братьев Персиваля. Уж лучше бы несчастная женщина избрала другой метод воспитания, не изоляцию, поскольку теперь, познакомившись с рыцарями и получив от них минимальные сведения о рыцарском кодексе поведения, Персиваль осознает, какого счастья он был лишен все эти годы. Свобода, плащ, развевающийся по ветру, резвый конь, меч, щит, война — все это становится для него идеалом, затмившим ангелов и Бога. С этой минуты наш герой пропал: он отправляется в путешествие, от которого его не может удержать ни материнская любовь, ни страх перед неведомым. Он увидел воплощение своей мечты — рыцаря, похожего на ангела. Поэтому он бросает дом и отчаявшуюся мать и начинает свой путь.
Кретьен де Труа, не завершивший повествования, так и оставляет своего героя в поисках приключений. Впрочем, о самых первых приключениях Персиваля мы все-таки узнаем.
Персиваль уезжает из дома, расположенного в лесу. Перед отъездом он выспрашивает у смирившейся с бедой матери, что нужно сделать, чтобы стать рыцарем, причем даже не просто рыцарем, а одним из рыцарей короля Артура (каковыми, собственно, и являлись встреченные им незнакомцы!). Вот и приходится бедной женщине популярно объяснять, как положено вести себя юноше его происхождения в мире вне изоляции — то есть как подобает слушать и отвечать на вопросы, как подобает вести себя в обществе мужей и обществе дам, а также как положена верить в этом непостижимом внешнем мире. Естественно, наставления, которые не связаны с практикой и опытом, никакой ценностью не обладают. Вот почему наш Персиваль постоянно попадает в ситуации, где надо бы действовать от чистого сердца и где он действует по «указаниям матери», то есть неправильно.
B русской традиции существует несколько сказок, где герой столь же неопытен или лишен умения связывать поступок (или слово) и его последствия, почему он в итоге оказывается осмеянным или даже битым. Вот и наш Персиваль точно в таком же положении! Начиная свой путь, он заглядывает в шатер к прекрасной девушке и строго следует материнскому совету (из области «как вести себя с прекрасной дамой» — получить поцелуй и взять на память какой-либо предмет, который даст ему право защищать означенную даму). Он целует незнакомку и отбирает у нее кольцо, чем и кладет первый камень в здание ошибок.
Оставив несчастную наедине с ревнивым возлюбленным, он держит путь дальше, ко двору Артура. Но, прибыв к этому двору, Персиваль, конечно же, оказывается в неловком положении. Все над ним потешаются, а король решает придержать юношу при дворе, чтобы тот немного освоился и заслужил честь посвящения в рыцари. Только наш герой ждать не желает, а сносить насмешки не может, так что он уезжает из дворца, прослышав, будто бы один нехороший рыцарь в красном похитил из замка кубок, а тот, кто этот кубок у него отнимет и вернет обратно, станет рыцарем! Персиваль решает, что именно он и должен сразиться с похитителем, и он на самом деле встречает этого красного рыцаря и требует отдать ему и кубок, и доспехи. Рыцарь, гораздо более опытный, не принимает мальчишку всерьез (ведь у того нет даже настоящего оружия!); это-то его и губит. Совершенно необученный военному искусству Персиваль просто втыкает ему дротик прямо в глаз. После чего он, тщетно попытавшись снять доспехи с мертвого рыцаря, волочит его за собой, покуда не встречает оруженосца из Артурова замка, который и помогает ему решить эту проблему. Тому приходится объяснять юному победителю, как снимать и надевать доспехи, но на все уговоры вернуться ко двору наш неуч отказывается — даже победив противника, он боится насмешек сенешаля, которого записал в свои враги. Именно так он и заявляет обескураженному оруженосцу: «Вернусь, когда Кай (его обидчик. — Авт.) попросит прощения за насмешки».
Так Персиваль и уезжает прочь, стремясь уехать подальше. На счастье Персиваля, у него на пути оказывается еще один замок, хозяин которого, старый рыцарь, берет Персиваля себе в ученики. Но, научившись владеть оружием и получив посвящение в рыцари, наш герой тут же покидает гостеприимный замок. Он жаждет рыцарских подвигов. Разве не из-за них он некогда покинул свой дом?!
Следующий замок, в который попадает Персиваль, находится в беде. Его хозяйка, юная дама Бланшфлор (фр. — белая лилия), осаждена сенешалем своего жестокого поклонника, и Персиваль решает спасти ее и избавить замок от осады. Сначала он бьется с сенешалем и одолевает его, затем — с поклонником дамы. Обоих побежденных Персиваль в качестве пленников отправляет ко двору короля Артура. Однако вместо того, чтобы остаться с прекрасной Бланшфлор, он вспоминает о матери и теперь уже изо всех сил стремится вернуться домой, чтобы доказать, что он стал взрослым, и в то же время поглядеть, как обстоят ее дела.
Тут же забыв о Бланшфлор, он устремляется к родному дому, но доезжает только до реки. Река — увы — глубока, а рыбачья лодка не может перевезти на ту сторону рыцаря и его коня. Оказавшись в сумерках без надежды на переправу или ночлег, Персиваль спрашивает рыбака, неведомо литому хоть какое-то пристанище, где можно провести ночь. Рыбак отвечает, что Персивалю не обойтись одним ночлегом, я приглашает его в свой дом, дорогу к которому тут же и поясняет: путь к этому дому идет по тропке, теряющейся в скалах. С вершины его отлично видно. Персиваль поднимается по узкой тропе на вершину, однако не видит ничего — только небо и землю, и он начинает подозревать старика в обмане. Но, приглядевшись внимательнее, Персиваль внезапно замечает башню. Это как раз и есть одна из башен потаенного замка, где хранится Грааль!
Замок Грааля, по Кретьену де Труа, состоит из трех башен и примыкающего к ним строения. Башни имеют квадратное сечение и сложены из серого камня. Возблагодарив судьбу и пославшего его сюда рыбака, Персиваль пускает коня в долину и подъезжает к спущенному мосту. Проехав по этому мосту, он оказывается во дворе замка, где им тут же начинают заниматься слуги. Двое помогают ему спуститься с коня и забирают доспехи и оружие, третий ведет коня в стойло, четвертый накидывает на него алую мантию, и затем все четверо сопровождают молодого господина в отведенные ему покои. Через какое-то время за ним приходят двое слуг и сопровождают в квадратную залу. Посреди залы установлено ложе, на котором восседает седой и благообразный муж в собольей шапке, подбитой атласом цвета тутовых ягод, и в такого же цвета одеянии: Этот человек подзывает Персиваля к себе и приказывает ему сесть рядом, после чего начинает выспрашивать о путешествии. Персиваль отвечает на вопросы, и в этот момент входит слуга и приносит меч. Хозяин немного выдвигает меч из ножен, и наш герой видит клеймо на мече, понимая, что это дорогой и очень хороший меч. Тут слуга сообщает, что этот меч прислала племянница хозяина, которая надеется, что столь отличный длинный и широкий меч попадет в достойные руки, поскольку это последняя работа одного великого мастера, а тот за всю свою жизнь выковал лишь три подобных меча. Почему-то хозяин тут же решает, что именно Персиваль — самый достойный, и вручает ему этот меч.
Судя по описанию меча, он византийской или арабской работы — во всяком случае, его эфес сделан из восточного золота, но ножны украшены венецианской вязью. Заполучив меч, попробовав и ощутив его силу, Персиваль тут же передает его слуге, которому ранее сдавал оружие, и сидит рядом с хозяином, наслаждаясь беседой. Со стен льется яркий свет, Персивалю уютно и спокойно.
Тут краем глаза он замечает, что в залу входит слуга, который держит за середину древка белое копье. Он проходит точно между очагом и сидящими поближе к теплу людьми. С конца копья ниспадает кровь — капля за каплей. Алые капли на белоснежном наконечнике. Одна из капель скатывается на руку Персивалю. Персиваль понимает, что столкнулся с каким-то чудом, и ему хочется спросить, что бы все это значило. Но старый рыцарь, учивший его владеть оружием, на прощание сказал, что нужно быть вежливым и терпеливым и не задавать лишних вопросов, а поскольку Персиваль чувствует себя обласканным в этом доме, он делает вид, что ничего не заметил. Копье уносят.
Следом входят двое юных оруженосцев с подсвечниками из червленого золота в руках, в каждом горит по 10 свечей. За ними шествует прекрасная юная дева с Граалем в руках. Кретьен де Труа более ничего не говорит о Граале, указывает только, что когда дева вошла в залу, то от Грааля исходил такой чистый и яркий свет, что свет свечей мгновенно померк, и был этот Грааль сделан из чистого золота и обильно украшен драгоценными камнями. Грааль пронесли мимо Персиваля также, как и копье, но, хотя ему очень хотелось узнать, кому служит этот Грааль, он снова ничего не спросил, вновь последовав совету старого рыцаря.
Поскольку нужных вопросов задано не было, слуги вносят полотенца и подают воду, чтобы приготовить гостя к трапезе. Двое юношей устанавливают резной костяной стол, который тоже поражает Персиваля, ибо тот замечает, что он сделан из цельного куска. Еще двое слуг вносят пару козел из эбенового дерева, на которые укладывают столешницу.
Стол накрывают богатой белоснежной скатертью, затем подают блюла. Сначала идет оленья ножка со специями, разного рода сладкие вина в золотых кубках, поджаренные ломтики хлеба, и все это прекрасно сервировано. Во время трапезы перед Персивалем снова проносят Грааль, и тут Кретьен де Труа уже упоминает его как чашу: Персиваль задается вопросом, кто же пьет из этой чудесной чаши, но снова не решается спросить. Любопытство мучает его все сильней и сильней, но, стараясь показать себя человеком воспитанным, Персиваль превозмогает себя, надеясь позднее расспросить о Граале слуг. Пока же он просто наслаждается едой и вином. Откушав, он снова ведет беседу с хозяином, но ни единого вопроса о копье и Граале не срывается с его уст. Слуги приносят необычайные заморские фрукты, которых наш герой никогда не видел, а в довершение этого чревоугодия — золотой александрийский мед, имбирь, сладостные вина восточного происхождения. В конце концов, поняв, что юноша так ни о чем и не спросит, хозяин предлагает ему отправиться спать: сам он жалуется, что не чувствует ног, поэтому его отнесут в опочивальню слуги, а юноше предлагает либо лечь в его покоях, либо остаться в зале. Персиваль остается в зале.
Хозяина уносят на простыне, как на носилках. Слуги раздевают Персиваля, укладывают его и накрывают белоснежным льняным покрывалом. Он засыпает. Утром, хотя и не слишком рано, он пробуждается и видит, что никого вокруг нет. Персиваль пытается позвать слуг, но никто из них не отзывается. Он хочет пройти к хозяину в соседние покои, но все двери заперты.
Как пишет Кретьен де Труа, накричавшись вволю, Персиваль вынужден одеваться самостоятельно. Свои одежду и доспехи он находит лежащими на столе. Когда он выходит на двор, двор пуст, но к стене прислонены его оружие и щит. Подъемный мост опушен. Персиваль решает, что слуги отправились в лес, чтобы проверить, не попалась ли дичь в силки, поэтому он седлает коня и выезжает со двора гостеприимного замка. Про себя он думает, что, как только этих слуг увидит, сразу же расспросит их и о копье, и о Граале. Но что-то заставляет его обернуться, и, обернувшись, он вдруг видит; что мост снова поднят!
Конь Персиваля, сделав чудовищный прыжок, буквально зависает в воздухе, стремясь преодолеть пустоту под ногами. Персиваль, понимая, что мост не мог подняться сам по себе, взывает, но тщетно, ибо никто так и не показывается и не откликается на его зов. Персиваль внезапно осознает, что поступил неправильно: он должен был спросить, но так и не спросил, а значит, не исполнил своего долга! Хозяин замка, король, ждал от него участия и помощи; не задав нужного вопроса в нужное время, Персиваль обрек его на страдания. Все это Персиваль уже понимает, так сказать, задним числом. Вернуться в прошлое и изменить ход событий он не может, остается только стремиться вперед, положась на волю случая.
И случай этот не заставляет себя ждать, поскольку снова сталкивает его с несчастной дамой (Бланшфлор), которую из-за него обвинили в неверности, и с сенешалем, который его высмеивал. Персиваль получает шанс исправить допущенные ранее ошибки: даме он возвращает злополучное кольцо, а в поединке с сенешалем ловко выбивает того из седла.
При яворе короля Артура он чуть погодя встречает некую деву, которая открывает, точнее, приоткрывает ему тайну Грааля и замка Грааля. Она сообщает: из-за того, что Персиваль не задал нужного вопроса, Король-Рыбак, хозяин замка, будет испытывать страдания и не сможет полноценно управлять своими землями, из-за чего пострадает народ: рыцари погибнут, дамы лишатся мужей, дети — отцов, а сами земли придут в запустение. Причиной этому — рана, которую король получил в честном бою и от которой Персиваль мог избавить его, если бы задал нужный вопрос. Странная дева обращается с просьбой к королю Артуру, чтобы его рыцари пришли на помощь леди Монтеклер, а практически в то же время приехавший гонец обвиняет племянника Артура сэра Говейна в предательстве.
Рыцари отправляются с Артуром на подвиги, Говейн — восстанавливать свою репутацию, а Персиваль дает обет не ночевать дважды под одной крышей и не вступать ни с кем в поединок, пока не откроет тайны Грааля и не узнает тайны копья.
Персиваль странствует, причем он так углубился в свои поиски Грааля, что забыл буквально обо всем. Со слов Кретьена де Труа мы знаем, что далее проходит 5 лет. Персиваль за все эти годы ни разу не зашел даже в церковь. Известно только, что, несмотря на обещание не сражаться, он взял в плен 60 рыцарей и всех их отправил ко двору Артура. И так бы ему не помнить времени и дальше, то есть жить ради одной только цели, если бы по прошествии этих пяти лет он вдруг не повстречал знакомых рыцарей, которые в сопровождении десятка дам шли босыми, совершая паломничество. Рыцари весьма удивились, что Персиваль в такой день вооружен. На что сам Персиваль спросил: «А какой сегодня день?» Оказалось — канун Пасхи, Страстная пятница, то есть день крестной смерти Христа!
Встреченный Персивалем рыцарь, уязвленный отсутствием у молодого человека благочестия, прочел ему целую лекцию о крестной смерти Спасителя, но не пробудил в нем большого интереса. Выслушав всю эту тираду, Персиваль лишь поинтересовался, откуда идут паломники, и узнал, что от святого отшельника, который напрямую общается с Богом. Вот к нему-то Персиваль, вмиг пробудившись от сплина, и поспешил. Возле жилища отшельника он снял доспехи, оружие, привязал коня и смиренно, рыдая, вступил под своды часовни. На вопрос отшельника, чем он так расстроен, Персиваль ответил, что повинен в страшном грехе. На исповеди он поведал отшельнику, что заночевал однажды в замке у Короля-Рыбака, где видел престранные вещи: копье, которое кровоточило, и чашу Грааля, но не решился спросить, кто вкушает из чаши и почему кровоточит копье. С тех пор, добавил юноша, он ни разу не обращался к Богу и не просил у Него прощения, к тому же и не совершил он ничего такого, чтобы это прощение заслужить.
Услышав столь странный рассказ, отшельник спросил имя юноши. Тот назвал себя. И тогда отшельник вздохнул и сообщил ему, что задать нужного вопроса он не смог не по причине сомнения, а потому, что его отъезд из дома принес огромный вред: мать Персиваля, не выдержав обрушившегося на нее горя, сразу же, как он отъехал, упала и умерла подле моста, где они простились. Именно этот поступок и не позволял Персивалю в должный момент задать свои вопросы. И только молитва матери хранила его все это время. Отшельник также добавил, что на вопросы Персиваля он вполне может ответить: из Грааля дано было вкушать лишь немногим избранным, среди них были брат отшельника и сама мать Персиваля, а также Король-Рыбак и его отец. Однако, заметил отшельник, Грааль не предлагает вкусить щуки, лососины или баранины, в нем содержится гостия (облатка), которая способна поддерживать жизнь в теле. Король-Рыбак, по его словам, целых 12 лет вкушал только гостию из Грааля, другая пища стала ему ненужной. Поскольку Персиваль — с точки зрения церкви — нарушил все мыслимые и немыслимые правила, отшельник наложил на него епитимью и объяснил, как следует ему впредь исполнять свой долг верующего. Два дня юноша должен был оставаться вместе с отшельником и питаться только хлебом и водой.
Поскольку Персиваль был не приучен молиться, отшельник научил его одной правильной молитве, в которой «звучали многие из имен Господа Нашего, в том числе и самые величайшие и грозные, которые язык человеческий не должен произносить, за исключением страха смерти!» Отшельник об этом особо упомянул, запретив ему использовать такую молитву, за исключением особых случаев, когда он окажется в крайней опасности.
Наш герой честно выдержал двухдневный пост, питаясь вместе с отшельником водой и простой растительной пищей, а затем получил Святое причастие. На этом месте история Персиваля завершается, зато теперь ему на смену приходит другой герой — рыцарь Говейн, который отправился, как вы помните, доказывать свою невиновность. И далее в книге идет речь лишь о его похождениях. Грааль в тексте также больше не появляется.
У Кретьена де Труа Грааль — это богато украшенная чаша, в которой покоится гостия и которая излучает волшебный свет, поскольку отмечена высшей благодатью Неба. Копье же источает не просто кровь, а кровь Иисуса Христа! Оба предмета в совокупности очень сильно напоминают элементы Святого причастия: гостию, дарующую божественное насыщение, иными словами — тело Христа, и сладкое вино для причастия — саму кровь Христову. В первоначальном изводе никаких других христианских мотивов не фигурирует. Все остальное — продукт совершенно иных временных пластов.
А теперь поглядим, какие легенды были положены в основу творения Кретьена де Труа. Вне сомнения он использовал кельтские легенды, объединенные в единую книгу мифов — «Мабиногион», а также легенды о короле Артуре. Исследователи, которые пытались выяснить, насколько сам Артур является исторической личностью, пришли к такому выводу: «В этом образе отразилась случайная контаминация славных деяний двух разных Артуров, что привело к появлению единого полуреального-полумифического персонажа, сохраняющего, однако, черты обоих своих прототипов.
Одним из них явно был бог по имени Арта, почитание которого было в большей или меньшей степени распространено на землях кельтов, — вне всякого сомнения, тот самый Артур, которого надпись ex veto, обнаруженная в развалинах на юго-востоке Франции, упоминает Меркуриус Артайус (Mercurius Artaius).
Другой — вполне земной Артур, вождь, носивший особый титул, который в эпоху римского владычества именовался Комес Британнаэ (Comec Britannae). Этот «граф Британии» выполнял функции верховного военного вождя. Главной его задачей было обеспечить защиту страны от возможных вторжений иноземцев. Слава Артура-короля объединилась со славой Артура-бога, и общий синкретический образ получил широкое распространение на землях, на которых уже в наше время были обнаружены следы древних поселений бриттов в Великобритании. Это создало почву для многочисленных диспутов относительно местонахождения «Артуровых владений», а также таких городов, как легендарный Камелот, и локусов 12 знаменитых сражений Артура».
Иными словами, вполне реальное историческое лицо — племенной вождь Артур, или, в другом прочтении, Урсус (Медведь), живший в реальной Британии, приобрел посмертно божественную историю (то есть к нему был отнесен ряд ранее существовавших легенд, измененных и переосмысленных).
То, что судьба этого героя легенд интересовала современников Кретьена, — факт установленный и общеизвестный. О нем сообщается сразу в нескольких британских хрониках. Естественно, современники Кретьена не жили с реальным Артуром в одно время, их разделяют несколько веков, однако в английском монастыре Гластонберри была открыта могила короля Артура, о чем имеется соответствующая запись, причем изыскания могилы можно считать едва ли не первым археологическим исследованием в Средние века. Именно Гластонберри и стало наиболее признанным кандидатом на звание замка короля Артура — его Авалон. В этот замок, как вы помните, и приезжает юный Персиваль.
Что ж это за место такое — Гластонберри? В переводе название означает «стеклянный остров», или «стеклянная гора», или «стеклянная крепость» — от глос — стекло и бери — город, крепость. Ранее, до завоевания Гластонберри саксами, местечко называлось на языке бриттов Инис Гутрин, что значит «стеклянный остров», то есть перевод был буквальным.
Считается, что еще раньше Инис Гутрин, (Инис Ветрин) именовался Инис Авалон, то есть «остров яблок» (инис — остров, аваль — яблоко). По легенде, на Авалон Артур был послан своей родственницей феей Морганой, чтобы там, в тихих и безопасных условиях смог он залечить свои тяжелые раны. Местечко и вправду было тихим — оно располагалось посреди болот, действительно, точно на острове. Когда в наше уже время Гластонберри посетила археологическая партия, открылось, что на этом месте и в древности было поселение, а в 15 милях на плато они отыскали и древний город. Сейчас это место называется Кэдбери-Касл. «До свидетельству Дж. Леланда, — пишут историки, — местные жители, которых он опрашивал в 1542 году, называли это плато Камелотом и утверждали, что на нем стоял замок короля Артура и что Артур, погруженный в глубокий сон, покоится в пещере под близлежащим холмом. Зимними ночами можно видеть проносящееся над плато призрачное воинство». Но что подвигло монахов начать раскопки? Не только же указание короля Генриха? Нет, конечно. В 1184 году аббатство претерпело сильный пожар, была уничтожена большая часть построек, огонь пожрал и реликвии. Поэтому, когда сырой осенью из-за непрерывных дождей осыпалась земля и обнажились боковины двух больших дубовых гробов, монахи восприняли это известие как прямое распоряжение Неба: копать! Вскрыв захоронение, они и обнаружили там несколько тел с памятным оловянным крестом. Это и была могила Артура.
Однако почему интерес к кельтской мифологии и легендарному королю Артуру появляется в конце XII века, то есть во время, когда творил Кретьен де Труа? И что мы вообще знаем об этом поэте? Какие тайны хранит грааль, который у Кретьена пишется еще с маленькой буквы? Что символизирует копье? Почему в герои выбран юный рыцарь? Где происходят события всей этой истории? Почему она так и не получила завершения? Как Кретьен собирался ее закончить? О каких тайнах поведать?
Многого мы не знаем и не узнаем никогда, а можем только предполагать или строить догадки. Но вот на вопрос, почему этот роман о Граале появляется во. второй половине XII века, ответить несложно. Так же собственно говоря, несложно объяснить, почему героем становится рыцарь, а не монах или король. В 1095 году случилось одно важное событие, которое сразу подняло европейское рыцарство на недосягаемую высоту, — началась эпоха Крестовых походов.
Летом 1099 года взяли Иерусалим. И в руки крестоносцев попал Животворящий Крест. Другой реликвией было упомянутое уже копье. Причем, хотя были люди, которые сомневались в его происхождении, находились и такие, кто был готов погибнуть, доказывая святость этого артефакта. Марсельский клирик (по другим сведениям — прованский крестьянин, участник похода и тот самый якобы «монах», которому и явился во сне святой Андрей) Петр Бартоломей, оскорбленный неверием в святыню копья, даже прошел ради него сквозь пламя костра.
Средневековый хронист оставил такую запись о столь памятном случае: «Петр Бартоломей, исполненный негодования, сказал, как человек простой и хорошо знавший истину: «Я хочу и прошу, чтобы развели большой огонь; я пройду через него вместе с Господним Копьем. Если это Копье Господа, то я выйду цел и невредим; если же это обман, то я сгорю…» Это происходило накануне пятницы, то есть Страстной, в апреле 1099 года, при осаде Арки… Князья и народ собрались в числе 40 тысяч… Из сухих олив сделали костер в 14 футов длины… а высота куч достигла 4 футов… Без малейшего страха, твердой поступью вошел в огонь, неся в руках копье; на известном месте посреди пламени он остановился и после того прошел с Божьей помощью до конца… туника нисколько не сгорела, и не осталось ни малейшего следа огня на тончайшей материи, в которую было завернуто Господне Копье… народ устремился на него… Ему ранили в трех или четырех местах ноги, вырвав куски мяса, сломали спинную кость и исковеркали его…»
Правда, после этого акта самопожертвования несчастного насилу удалось отбить от восторженной толпы: его тело хотели разобрать на святые реликвии, и несколько наиболее отважных рыцарей бросились его спасать. Однако не спасли: он скоро умер от страшных ран и не менее обширных ожогов. Считается, что именно это копье спустя столетие привез в Париж Людовик Святой.
Поскольку Кретьен де Труа писал свой роман в стихах уже после начала Крестовых походов, их романтика не могла на нем не отразиться. Она и отразилась. Рыцарь — это священное слово, это — герой. И как истомленным тяготами войны крестоносцам являлись видения, такие же видения посещают и юного Персиваля. Рыцарей он видит только в ореоле святости. Ангелы! Так восклицает Персиваль, впервые увидев конных воинов короля Артура. «Ангелы нас ведут!» — так восклицали реальные рыцари, следующие за небесными видениями или Животворящим Крестом, опаленные солнцем Палестины, измученные, ослепленные нестерпимым южным светом. И следом за святым воинством вступали в бой с сарацинами. Нам сейчас сложно понять, что вело этих людей в бой, мы живем в другое время и, увы, ни во что не верим. Время написания повести о Граале — последние десятилетия XII века. Палестина завоевана и разделена между знатными синьорами, успех и неудачи периодически колеблются, на исторической сцене горит яркая и опасная звезда Саладдина.
Сколько бы исследователи ни отрицали, что Кретьен де Труа пишет портреты тамплиеров, истина в том, что других портретов он просто не мог написать. И вот почему. Неслучайно поэт носит имя Кретьен де Труа, дословно это обозначает Кретьен из Труа. А название этого городка связано с тамплиерами намертво. Именно здесь в 1128 году и был официально признан этот мятежный Орден. К тому же Труа — это вотчина графов Шампанских, а все эти граждане из-за того, что в самом начале Ордена в его учредители попал Гуго де Шампань, по рыцарскому уставу становились тамплиерами. Ибо по этому интересному документу членство в Ордене одного рыцаря автоматически делало рыцарями и весь его род. Мы не знаем, был ли сам Кретьен тамплиером и был ли он рыцарем вообще, но то, что люди, заказавшие ему повесть о Граале, не могли не быть тамплиерами, — это неоспоримо.
Стоит, наверное, обратить внимание и на то, что Кретьен поразительно хорошо владеет географией Палестины и Британии, отлично разбирается в северной мифологии, использует термины теологии и философии, истории, в литературе (переводил Овидия!), то есть он человек образованный и эрудированный. И — идеалист. Конечно, у Кретьена де Труа не стоит искать «тайны Грааля» в том понимании, более позднем, которое принято сегодня. Скорее стоит говорить о тайной символике самого романа «Персиваль», поскольку за изящной оболочкой этого текста видна изощреннейшая игра ума. Все, кто впоследствии будут продолжать труд Кретьена или использовать его текст как основу для собственного творения, станут прибегать к этой символике. Но де Труа был первым, кто попытался переосмыслить миф и кто наложил на миф образ современной ему реальности. Поэтому имеет смысл отследить некоторые тайные символы (для нас — тайные, но довольно прозрачные для людей XII века), чтобы потом не задавать неправильных вопросов (как помните из «Персиваля», смысл имеет только правильно и вовремя заданный вопрос).
Итак, загадка, которая ставит современного человека в тупик: каким увечьем страдает король и что его должно исцелить. Нашего юного героя Персиваля этот вопрос сильно мучает, ибо именно в своем незаданном вовремя вопросе он видит причину продолжения страданий короля. Но почему это увечье связывается с незаданным вопросом? И какой характер носит само увечье? Ведь дева обвиняет нашего героя ни много ни мало, а в бедах, которые из-за тупости рыцаря должны обрушиться на королевские земли. Каким образом болезнь короля может быть связана с бедами королевства?
Чтобы ответить на этот вопрос, нужно знать кельтские сказания. Именно в них мы найдем ответ на мучительную загадку. Ибо по кельтским (друидическим) законам физическое уродство или тяжелая рана с потерей части тела лишала короля права занимать его высокий пост. Именно потерянная в бою рука, хотя удалось сделать ее серебряный аналог, делает Нуада бесправным, то есть после потери руки он не может управлять своими землями, поэтому требуется новый вождь — здоровый, так сказать телесно целый. Это древнее верование, идущее с самого дна нашей истории, когда считалось, что больной властелин делает увечной и свою страну. И есть немало преданий о том, как таковых вождей изгоняли, а на их место ставили здоровых. В этом плане незаданный вопрос Персиваля — это отказ от восстановления справедливости.
Как нам известно, рана нанесена копьем, которое является причиной несчастья (незаживающая рана). И в то же время это копье источает кровь, одна капля падает на руку героя, делая его соучастником преступления. Мы не видим рану, но мы видим кровь раны — алую на белом, что символизирует святость и чистоту вкупе с силой любви. Это именно те качества, которые должны сделать все как было: то есть исцелить рану, очистить то, что было осквернено. Несчастья, которым подвергнется земля короля из-за молчания Персиваля, — оно как раз и связана с осквернением. А суть этого осквернения отражена в легендах и именуется «увечьем» или «опустошенной землей».
По одной легенде, король нарушил данный ему гейс (это довольно странный Кельтский запрет, который налагается на человека, хотя тот может даже и не знать, что запрет наложен) и выполнил действия, которые не имел права выполнять. Из-за этого на всю его страну и на него самого было наведено колдовство (кара богов): три дня ни единый мужчина не сможет взять в руки оружия и отразить нападения врага, враг придет и опустошит земли, перебьет жителей, но мужчины будут лежать, испытывая страшные боли. Известный ирландский герой Кухулин как раз и отражает атаки противника в то время, как король и все мужчины королевства корчатся в муках.
Но откуда и почему возникла у Кретьена мысль снабдить героя неисцелимой раной? Вот тут уже стоит обратиться не к мифу, а к истории и, если быть совсем точными, то к истории Крестовых походов.
В 1098 году во время одного из случайных, не военных, происшествий в Святой земле тяжелейшую рану бедра получил будущий правитель Иерусалимского королевства Годфруа Булонский. На кого-то из воинов напал медведь, и Годфруа схватился с опасным зверем. Медведя он убил, но рана была страшной, вероятно полностью он так от нее и не смог оправиться, потому что в 1100 году, уже будучи протектором Иерусалима, почувствовал себя очень плохо во время одного из походов и умер. Заметьте, что причиной раны был медведь, то есть «артур», «арта». Такая история связана с медведем, то есть с «артуром», в реальном мире. Персиваль стремился служить королю Артуру, но покинул его двор. Это игра ассоциаций, а Кретьен — мастер в таких играх. Важно и то, что «король получил свою рану в честном бою», то есть рана — не наказание за грех или трусость, это отметина героя, и нужен другой герой, который обладает достаточной силой сердца, то есть любовью. Если вспомним девиз тамплиеров, то он звучал так: «Да здравствует Бог Святая Любовь!» Неопытность не снимает вины, как незнание гейса не оправдывает нарушителя. Неопытность лечится только временем и страданиями, что, собственно говоря, и происходит с Персивалем. Но кто такой Персиваль!?
Мы знаем, кто он — мальчик, поверивший в идеалы рыцарей и соотносящий их с ангельским хором, только с мечами. На его белом щите алый крест. Не стоит думать, что этот щит с этим крестом автоматически делают его тамплиером. Рыцарем Христа его делает скорее отношение к миру, ибо в конце XII века, бесспорно, тамплиеры были лучшими воинами и считались «небесными рыцарями». Бернард Клервоский так писал об этом новом воинстве: «Рыцарь Христов, скажу я, может наносить удар с уверенностью и умирать с уверенностью еще большей, ибо, нанося удар, служит Христу, а погибая — служит себе. Он не напрасно носит меч: он Божий слуга, отмститель в наказание делающему злое и в похвалу добрым. Если он убивает злочинца, то не становится человекоубийцей, а, если можно так выразиться, уничтожителем зла. Очевидно, что он — отмститель Христов злодеям и по праву считается защитником христиан. Если же самого его убьют, то знаем, что он не погиб, а вошел в тихую гавань. Когда причиняет он смерть, то это на пользу Христу, когда же смерть причиняют ему, то это ему самому во благо. Христианин прославляется во смерти язычника, ибо прославляется Христос; смерть же христианина — случай для Царя явить свою щедрость, наградив Своего рыцаря. В одном случае праведные возрадуются тому, что свершилась правда, в другом же скажет человек: «Истинно, есть награда для праведных; истинно, Бог — судия всей земли»». То есть, по сути, тамплиеры для Бернарда безгрешны. Хотя несут смерть, поскольку их рука — продолжение десницы Бога.
Наш неопытный герой тоже безгрешен, хотя совершает ошибки, но он их совершает с чистым сердцем, искренне, не желая принести зло. Ему просто кажется, что он поступает правильно, поскольку ему объяснили, что правильно, а что нет, только он ничего в этом не понял и запутался. Можно ли справедливость утвердить реками крови? Бернард считал, что если это делается с чистым сердцем, открытым голосу Бога, — то можно. Кретьен — что вряд ли. Персиваль же и вовсе ничего не считал; когда это дитя природы стало рассуждать, оно утратило покой и потеряло Бога, то есть любое чужое несчастье юноша стал воспринимать как результат собственных ошибок, на которые спровоцировал его именно Бог.
Что лучше? Грешить, считая, что ты всегда чист и прав? Или считать, что все твои действия и помыслы ведут к греху? Очевидно, эта мысль после более чем полувека Крестовых походов была актуальной. Идеал оказался заляпанным кровавыми пятнами. Алый крест на белом щите кровоточил как стигматы.
Выход, который Кретьен дал своему герою, — научиться прощать себе невольные ошибки, раскаяться в них и больше не испытывать чувства вины. Ибо без возвращения чистоты нельзя двигаться вперед. А вперед в данном случае — по пути к Граалю. Вообще-то с позиции Кретьена Персиваль не совсем герой, для его времени идеал рыцаря выглядел иначе. «Солнцем всего рыцарства, — пишет Мишель Пастуро, — считался
Говен, племянник короля Артура, один из участников Круглого стола, обладавший всеми необходимыми для рыцаря качествами — искренностью, добротой и благородством сердца; набожностью и умеренностью; отвагой и физической силой; презрением к усталости, страданию и смерти; сознанием собственного достоинства; гордостью за свою принадлежность к благородному роду; искренним служением сеньору, соблюдением обещанной верности; и, наконец, добродетелями, по-старо-французски называемыми «largesse» («широта души») и «courtoisie» («куртуазность, изысканность, деликатность, утонченность»). В полной мере это все равно не может передать ни один термин современного языка.
Понятие «largesse» включало в себя щедрость, великодушие и расточительность одновременно. Оно предполагало богатство. Противоположность этого качества — скупость и поиск выгоды, характерные черты торговцев и мещан, которых Кретьен неизменно представляет в смешном свете. В обществе, где большинство рыцарей жили весьма бедно и именно на те средства, что благоволили пожаловать их покровители, литература, естественно, восхваляла подарки, расходы, расточительность и проявление роскоши.
Понятие «courtoisie» еще труднее поддается определению. Оно включает все вышеперечисленные качества, но прибавляет к ним физическую красоту, изящество и желание нравиться; доброту и нестареющую душу, утонченность сердца и манер; чувство юмора, ум, изысканную вежливость, одним словом, некоторый снобизм. Кроме всего прочего, оно предполагает молодость, отсутствие привязанности к жизни, жажду сражений и удовольствий, приключений и праздности. Ему противоположны низость, подлость, мужиковатость (vilainie) — недостаток, присущий вилланам, мужланам, людям низкого происхождения и особенно дурно воспитанным. Поскольку для куртуазности одного благородного происхождения считалось недостаточно, то природные данные следовало облагораживать специальным воспитанием и совершенствовать себя повседневной практикой при дворе влиятельного сеньора. В этом отношении двор короля Артура представлялся образцовым. Именно там находились самые красивые дамы, самые доблестные рыцари, царили самые куртуазные манеры». Иными словами, Персиваль никак не соответствует идеалу своей эпохи, он — дитя в поиске.
В некоторых текстах, например в Послании Климента Александрийского Феодору, указывалось, что учение Христа и само христианство в том римском виде, в котором оно преподносилось, то есть в переложении Павла и его последователей, вовсе не есть правда: «Теперь, что касается их постоянных рассуждений о боговдохновенном Евангелии от Марка, то частью это полная ложь, а если и есть элементы истины, то их неверно передают. Истина, смешанная с ложью, становится фальшивой, как говорят, даже соль становится безвкусной.
А что касается Марка, то он во время пребывания Петра в Риме записал все деяния Господни. Но, в действительности, он не возвестил всех деяний и не намекнул на тайные, но выбрал те, которые он счел самыми полезными для роста катехуменов в вере. А когда Петр мученически умер, Марк пошел в Александрию, взяв с собой записи, свои и Петра. Из этих записей он перенес в свою первоначальную книгу те части, которые способствовали росту познания. Таким образом, он составил более духовное Евангелие для продвинувшихся к совершенству. Но он не разгласил того, что не должно произноситься всуе, и не записал иерофанического учения Господа, а только добавил к записанным ранее деяниям другие. Также он присоединил некоторые изречения, толкование которых, он знал, возведет слушателей в святилище истины, за семь завес. Вот так в итоге он подготовил все без зависти, как я полагаю, и спешки и после смерти оставил свой труд церкви в Александрии, где он сейчас весьма надежно хранится, доступный для чтения только тем, кого посвящают в великие таинства».
Из этого следует совершенно наивный вопрос: а что — были таинства? И первоначальное учение отличается от массовой христианской пропаганды? Если тексту верить (а нам нет смысла ему не верить) — были. Учение для народа — оно было все как на ладони. Но, оказывается, за этим фасадом жило другое учение, не рассчитанное на профанов (то есть людей несведущих). И чтобы узнать истинное учение… требовалась инициация.
Поскольку предназначение рыцарей заключается в том, чтобы преследовать и уничтожать злокозненных людей, и поскольку никто не подвергается стольким опасностям, как рыцари, можно ли себе представить что-то более необходимое рыцарю, чем мудрость? Умение рыцаря побеждать в турнирах и на полях сражений не столь тесно связано с рыцарским предназначением, как умение здраво мыслить, рассуждать и управлять своей волей, ибо благодаря уму и расчету было выиграно куда больше сражений, чем благодаря скоплению народа, амуниции или рыцарской отваге. Отсюда следует, что коль скоро это так, то если ты, рыцарь, намерен готовить своего сына для рыцарского поприща, тебе следует учить его мыслить и рассуждать, дабы возлюбил он добро и возненавидел зло.
«Мужество — это добродетель, не позволяющая проникать в благородное сердце рыцаря семи смертным грехам, которые прямой дорогой ведут к вечным мукам преисподней и которые суть следующие: чревоугодие, сладострастие, скупость, уныние, гордыня, зависть, гнев. Поэтому рыцарю, обремененному грехами, не попасть в то место, которое душевное благородство выбрало своей вотчиной» (Раймонд Луллий. Книга о рыцарском ордене).
Благодать Грааля сходит только на тех, кто может ее воспринять. Много ли найдется достойных в наши дни? Будем надеяться, что они и раскроют тайну Грааля.
Глава 2
ТАЙНЫ ТАМПЛИЕРОВ
Говорить то, что является несоответствующим, — преступление как перед Богом, так и перед человеком. Многие из нас предали и Бога, и свою страну. Я признаю мою вину, которая состоит в том, что, к моему позору и стыду, я не смог стерпеть боль пыток и страх смерти и сказал неправду, приписывающую грехи и вину прославленному Ордену. Я Презираю себя за то, что пытался снискать несчастное и позорное существование, прививая ложь на первоначальную ложность.
День 18 марта 1314 года был в Париже теплый и солнечный, прекрасно весенний. Именно в этот достопамятный день наконец-то после долгих лет ожидания высший церковный суд вынес приговор рыцарям-храмовникам, томившимся по застенкам всей Франции. Оглашение приговора папа и французский король решили провести прямо у стен собора Парижской Богоматери. Для этого к стенам Нотр Дам де Пари пригнали плотников, и они в считаные часы соорудили деревянную платформу, с которой и должны были прозвучать роковые слова. Сюда из застенков еще недавно принадлежавшего рыцарям Тампля доставили четверых стариков — магистра Аквитании Годфруа де Гонвиля, визитатора Франции Гуго де Пейро, магистра Нормандии Жофруа де Шарнэ и Великого магистра Ордена тамплиеров Жака де Молэ. Парижский люд, обожавший кровавые зрел ища, столпился у подмостков. Кругом в карауле, дабы не допустить народных волнений, стояли королевские лучники, а на самом помосте выстроились кардиналы и епископы, одетые как подобает по случаю торжества. Ничего сверхобычного от события они не ждали: грешники признали свою вину и покаялись, и теперь их требовалось просто предъявить горожанам, чтобы было ясно, куда идут деньги налогоплательщиков. Подъехала телега, с которой и сгрузили четверых заключенных. Все они были уже немолоды, а самому Великому магистру перевалило за 70 лет. Одетые в шутовские наряды, полагающиеся еретикам, они друг за другом взошли на возвышение. Для столь торжественного случая Великого магистра и его друга магистра Нормандии заранее привезли в Париж из далекого замка в Жизоре.
Как бывает в таких случаях, сначала вышел вперед прево Парижа и огласил, с какой целью были приглашены к стенам собора горожане. Затем он передал говорительную эстафету церковным иерархам — именно они должны были озвучить решение суда. Но когда один из кардиналов зачитал приговор, неожиданно мягкий — всего лишь пожизненное тюремное заключение для всех четверых, и неоправданно жестокий для всего Ордена — полное уничтожение, его размеренный и спокойный голос перебил крик Великого магистра.
— Не верьте им, — крикнул Жак де Молэ, — Орден чист перед Богом.
Кардинал попробовал укорить магистра, что он своими собственными устами признался в тяжких прегрешениях братьев, но магистр не дал ему договорить:
— Это признание получено под пытками! Я сделал его, страшась пламени костра! Но сегодня я предпочту костер. Запомните: на Ордене нет греха.
— Орден чист перед Богом, — с той же отчаянной прямотой подтвердил и нормандский магистр.
— Они заставили нас оклеветать Орден, — крикнул де Молэ.
И кардинал, вспыхнув от ярости, не нашел лучшего решения, как дать знак сержанту охраны, и тот двинул Великого магистра кулаком по зубам. По длинной седой бороде старика потекла струйка крови. Оглашение приговора, вся его торжественность, государственная значимость — все было сорвано. В результате кардинал, перекрикивая толпу, сообщил, что два непримиримых старика снова впали в ересь и сами подписали себе смертный приговор.
Тем же вечером, после заката, Жака де Молэ и нормандского магистра Жофруа де Шарнэ привезли на маленький наносной островок посреди Сены, носивший прозвание Еврейского. Тут быстро соорудили эшафот, вбили в землю столбы и подготовили дрова и ветки, требующиеся для казни еретиков. Обоих заключенных переодели в длинные простые рубахи и подвели к столбам. Именно так — босыми, простоволосыми и в рубище — должны были они закончить свою земную жизнь.
Народ, получивший днем приятную неожиданность у стен Нотр Дам, должен был вечером увидеть полное торжество закона — небесного и человеческого. Кардиналы почти не сомневались, что окаянные магистры будут молить о пощаде, увидев языки пламени, и в конце концов разнесутся над весенней Сеной крики отчаяния и боли. Смертников, подталкивая тычками, подвели к столбам, тут Великий магистр попросил дозволения помолиться. Он сложил руки и недолго так стоял, что-то проговаривая одними губами, но что — толпе не было слышно. Потом он попросил, чтобы его привязали к столбу так, чтобы лицо его было обращено к видневшемуся вдали собору Парижской Богоматери. Стражники посмеялись, но желание исполнили.
Пока все шло по сценарию. По знаку два факельщика поднесли колеблющийся на ветру огонь к сухим дровам, вот родился первый ручеек пламени, второй… Они знали свою работу и стремились сделать зрелище как можно более красочным. Но когда огонь добрался до ног казнимых, раздались не отчаянные мольбы о помощи и не крики боли. Оба магистра кричали, что Орден оклеветан, что вина за смерть погибших его братьев полностью лежит на церкви и короле. Говорят, что последними словами Великого магистра были такие: не пройдет и года, кричал Магистр, и ты, клеветник Ногарэ, ты, Филипп Красивый, и ты, Климент, встретитесь с нами на другом, честном суде! И тот суд никого из вас не пощадит! Он пообещал французскому королю, что проклятие затронет весь королевский род, вплоть до тринадцатого колена…
А потом пламя разгорелось, и силуэты магистров стали неразличимыми среди огня. Ни мольбы о прощении, ни криков, ни стонов, ничего из того, чего так страстно ожидали увидеть палачи, не произошло. Оба старых тамплиера умерли молча и с невероятным достоинством. Если их странное поведение на долгоиграющем процессе и можно было назвать малодушным, то смерть их оказалась красивой и гордой. Недаром так она врезалась в память парижан, что тут же стала обрастать легендами. Ногарэ, готовивший представление, ходил мрачнее тучи. Церковь осталась неудовлетворенной, король — в ярости.
Сам он на островок поближе к жертвам не соизволил перебраться, но весь этот инсценированный кошмар наблюдал из дворцовых окон — не случайно костер запалили на Еврейском острове, расположенном точно против королевского дворца. Отчет о проведении мероприятия его сильно разозлил. А последние слова Жака де Молэ напугали — король, впрочем, как и все средневековые люди, верил в силу проклятия. Французы же, убежденные, что преданному смерти человеку открывается будущее и все составляющие его тела становятся либо колдовским материалом, либо священной реликвией (это уж с какой точки зрения смотреть), до самого рассвета, после того как костер потух, ползали на коленках в кромешной тьме и собирали в кульки и мешочки горячий еще пепел — одни засыпали его в ладанки, чтобы стать поближе к Богу, другие использовали для изготовления магических снадобий.
В этом же злополучном 1314 году ушли из жизни один за другим папа римский Климент Пятый, советник короля и главный его фаворит Ногарэ, а затем и сам Филипп Четвертый. И в последующее столетие по королевскому французскому роду прокатилась волна смертей — один за другим восходили и скоро сходили в могилу короли и королевы, а также их ближайшие родственники. А еще на земли Франции пришла долгая, бесплодная и плодящая только мертвецов война, которую мы знаем под названием Столетней, — это сцепились между собой две ветки одного и того же рода, английская и французская. Так что слова магистра — согласно легенде — оказались вещими, убыль в королевском семействе Капетов была поразительной.
Давайте сразу договоримся: бульварное чтиво — это бульварное чтиво, и дэнбрауновские тамплиеры не имеют к некогда жившим и славным рыцарям Храма ровно никакого отношения. Чем рыцари Храма отличались от всех прочих, что им приписывают самую невероятную секретную информацию? С самого начала образования Ордена храмовники настолько отличались от других рыцарей, что те их не слишком жаловали и распространяли чудовищные легенды, причем задолго до неправедного королевского гонения. Их либо любили, либо ненавидели, не было равнодушных. А это показатель, что тамплиеры выпадали из общего ряда.
В чем тут причина? Сильные чувства без причины не появляются, следовательно, именно несхожесть храмовников с другим рыцарством и вызывала такое отношение. Тайны тамплиеров скорее связаны с их мировоззрением. Пытаясь что-то скрыть, они стремились запутать следы, пользовались тайнописью, которую — в чем были уверены — никто и никогда не поймет, и, всякий раз сталкиваясь с этими вполне вещественными следами, люди, занимающиеся историей, скрежещут в ярости зубами. Можно историков понять. Следы тамплиеров похожи на испещренную загадочными значками карту, где повсюду четко и ясно написано «копать здесь». Где — здесь? И что — копать? Что обретешь в результате поиска — ладанку с каплей крови сладчайшего Иисуса или схороненное от чужих глаз Евангелие от Понтия Пилата? Или же окажется, что все выкопанное — серия фальшивок, а истина и поныне где-то там? И что в самой среде тамплиеров считалось наиболее важным: их подвиги? Их обряды? Их неслыханное богатство? Их тщательно оберегаемые и не названные настоящими именами находки? Их предания? Их отклонения в вере? Что-то же, не только неутолимая зависть короля, должно было заставить папу прикрыть Орден, и так его прикрыть, чтобы стереть самую память о нем, белое сделать черным и физически уничтожить или заставить замолчать всех, кого удалось поймать? Прямо какая-то антитеррористическая операция в Средние века! Почему ничего такого не произошло ни с каким иным Орденом — ни с рыцарским, ни с монашеским?
В тексте первого устава Ордена есть указание, что устав принимается «в году 1128 от воплощения Иисуса Христа, через 9 лет после создания этого рыцарства», то есть из даты 1128 нужно вычесть 9 лет, озвученные в тексте, и получаем 1119 год. 9 лет без фиксированных правил.
Но по другой версии, с уставом не связанной, идет другая дата — 1099 год. Если ее принять, то без какого-либо устава рыцари-тамплиеры прожили не 9, а 29 лет. Чему верить?
Путь крестоносцев лежал к прекрасному и богатому городу Иерусалиму, где в мире и покое жили иудеи, мусульмане и христиане. Вот тут-то Годфруа (Готфрид) Булонский и начал некие, весьма тайные, переговоры с рыцарями Южной Франции, и в город Иерусалим срочно отправились 9 избранных — во главе с Гуго де Пейном и Годфруа де Сент-Омером. В 1099 году они образовали в Иерусалиме Орден Храма. Как указывалось, целью рыцарей была защита паломников на дорогах Палестины. Если учесть, что рыцарей было девять, то пользы от их защиты ждать не приходилось. Тем не менее эти 9 первых тамплиеров остались в Иерусалиме. Там они никакой защитой паломников не занимались, однако дел у них было немало. И не по этой ли скрытой причине в первом уставе тамплиеров период в 20 лет выпадает из их историй?
И год 1099 становится годом 1119 — заменить ноль и девятку двумя единицами не проблема. Как хотите, но 1099 год — дата более вменяемая хотя бы потому, что она привязана к рыцарскому походу за гробом! А год 1119 повисает в воздухе. Он таковой связи не имеет. И хотя, конечно, теоретически рыцари могли отправиться в Святую землю и в 1119 году, но гораздо больше шансов, что проделали они этот путь в 1099 году, когда вопрос стал необычайно актуальным. Ибо шла война, и кое-что во время военных действий могло погибнуть. Но тут нам придется опираться не только на дату 1099, но и на имя того человека, который организовал поездку 9 рыцарей на восток.
Годфруа Булонский относился к славным потомкам королевской династии Меровингов, кровь древних королей текла в его жилах. И как потомок королей, о которых остались большею частью легендарные сведения, он мог знать то, что нам выяснить никогда не удастся, то есть какие-то сугубо семейные предания, связанные с Иерусалимом, откуда, по легенде, и вышли короли Меровинги. Кровь этих королей, вообще, текла в жилах не только у Годфруа Булонского, но и у множества знатных семейств юга Франции. Считается, что кровь эта была иудейская, а происходили Меровинги из рода Давидова, из коего вышел и Иисус из Назарета. Дети рода Давидова имели право на иерусалимский престол. Вся эта знать, конечно, манией престолонаследия не бредила, но память о высокородных предках любовно хранила.
Даты жизни Годфруа Булонского: родился около 1062 (1061) — умер 18 июня в 1100 году. В Иерусалимском походе был всего 1 год — с 1099 по 1100. Иерусалим был взят 15 июля 1099 года. То есть, если он и мог собрать рыцарей вокруг себя и дать им тайные указания, то был это только 1099 или начало 1100 года. Раньше — его не было в Иерусалиме, позже — он был уже погребен в Храме Гроба Господня. Выбор невелик. Имена рыцарей, которые должны были основать Орден тамплиеров, нам неизвестны. Но поглядим, могли ли это быть Пейн или Сент-Омер сотоварищи. И могли ли они оказаться в нужное время и в нужном месте.
Гуго де Пейн(с) родился около 1070 года, по одним сведениям, и около 1080 года, по другим, то есть к моменту первого крестового похода ему было около 16 или 26 лет, а к моменту взятия Иерусалима — около 20 — 30 лет. Причем первая дата достовернее, потому что принимается большим числом исследователей. Известно, что он участвовал в первом походе и лично знал Годфруа Булонского. Но доверил бы Годфруа Булонский некую тайну 20-летнему юнцу? И могли юнец основать Орден? В наши дни — точно не стал бы связываться. Но в ХII веке 20-летний рыцарь считался уже достаточно опытным человеком. Он ведь и главой Ордена стал в 1119 году, то есть в возрасте около 40 лет! Да и самому-то Годфруа Булонскому в год смерти еще не исполнилось тех же 40 лет! Получается, оба рыцаря были молодыми, то есть явно не Жак де Молэ, 70-летний дедушка.
Между прочим, 20 лет — самый что ни на есть чудесный возраст для рыцаря — масса энергии и искренняя вера, не отягощенные старческими раздумьями. Так что выбирать нам не приходится: нечто Годфруа Булонский ему-таки доверил, иначе все дальнейшее объяснить просто никак не получается. Но почему ж тогда во многих книгах указывается, что на Святую землю Гуго де Пейн по прозвищу Поганый (то есть Гуго Язычник) попадает в… 1104 году вместе со своим сеньором графом Шампанским? Иными словами, получается, что Гуго де Пейн участвовал в походе в 1104 году и в то же время тесно общался с Годфруа Булонским, но Годфруа умер в 1100 году и не мог иметь разговоров с Пейном в 1104 году — ни в Европе, ни в Палестине, нигде на земле! Выходит, что оказаться одновременно в Иерусалиме они могли в один-единственный год — 1099, то есть в тот год, когда и было положено начало созданию Ордена Храма, и, следовательно, эта дата нам не врет.
А вот почему ее так усиленно стали потом скрывать — вопрос особый. Он, очевидно, как раз и связан с «выключенной» из времени деятельностью тамплиеров. Следовательно, эта деятельность была тайной, ее требовалось спрятать, и спрятали — передвинув реальную дату основания Ордена на два десятилетия вперед… Но зачем? Что потребовалось так неуклюже прятать?
Сейчас мы это попробуем выяснить, но прежде я хочу напомнить еще одну интересную деталь. Годфруа Булонский не только взял Иерусалим и прогнал турок. Годфруа Булонский был избран франками королем Иерусалима. Нет, официально он не считается королем Иерусалима, королевский счет ведется с Балдуина Первого, его родного брата. Все дело в том, что Годфруа был избран, но не был коронован. Во-первых, он «королевствовал» всего 1 год, а потом умер. А во-вторых, он не хотел быть королем. Себя называл он предельно просто: Защитник Гроба Господня. Но весь этот год Иерусалимом правил именно он. И как правитель он мог позволить себе создать светский рыцарский Орден. И создавал бы он такой Орден из людей, которых лично знает и которым абсолютно доверяет. А кому может доверять рыцарь-король? Только товарищу по оружию, показавшему смелость и мужество в бою, честному и верному своей клятве. Вероятно, молодой рыцарь Гуго был достоин, чтобы ему доверили любую тайну.
Но почему после смерти Годфруа ему не только не стали чинить трудностей, а напротив, оказывали содействие как Балдуин Первый, так и сменивший его Балдуин Второй? Все просто: брат Годфруа дружил с Гуго де Пейном, а Балдуин Второй приходился Балдуину Первому кузеном, то есть по сути это была одна семья, и молодого Пейна в этой семье любили. Между прочим, вскоре соратником Гуго де Пейна стал и его сеньор граф Шампанский, он вступил в Орден и не считал себя оскорбленным, что ему приходится подчиняться собственному вассалу. А это, знаете ли, многое говорит не только о дружеских отношениях, но и о личности самого Гуго де Пейна. Одним словом — весьма достойный человек был этот Гуго, 20-летний основатель Ордена бедных рыцарей Христа…
Уже в наши дни на Святой земле была совершена удивительная находка: юный арабский пастушок, спасаясь от грозы, спрятался в пещере и совершенно случайно обнаружил в Кумране, расположенном на берегу Мертвого моря, старинные свитки, спрятанные в сосудах. Эти древние тексты сегодня широко известны как кумранские рукописи или свитки Мертвого моря. Это наиболее древние еврейские духовные тексты, которые удалось разыскать. Часть из них является изложением книги, которую мы знаем как Библия, часть касается сугубо жизни для авторов современной — то есть близкой по времени к I веку н. э., когда, как всем понятно, должен был жить основатель христианства, которого распяли на кресте, а он воскрес и с тех пор считается одним из лиц нашего с вами Бога. Никаких свидетельств божественной сути Иисуса в этих свитках не нашли, зато нашли множество пророчеств о явлении подобного Богочеловека, относящихся к эпохе, предшествующей христианской. Тексты были тесно связаны с иудаизмом и мировоззрением радикального течения в иудейском богоискательстве — ессеями.
Кроме текстов, обнаружили и еще одну, совершенно удивительную вещь — так называемый Медный свиток. Так он был назван по самой простой причине: текст его для надежности записали на листе меди, а затем свернули в свиток. Получилась такая мощная медная труба из множества слоев, которые археологи очень боялись раскрывать, чтобы не повредить самого текста. Долгое время этот текст открывали крошечными порциями, разрезая на полосы, и подвергали обработке. Самое удивительное, что даже через два тысячелетия свиток оказался вполне читаемым. Весь текст состоял из 61 пункта и являлся своего рода указателем, где и что искать. Также в тексте свитка говорилось, что для надежности второй такой свиток помещен под развалинами храма Соломона. Я привожу текст свитка полностью.
(1) В крепости, которая в долине Ахор, 40 локтей под ступенями, ведущими к востоку: сундук с деньгами и его содержимое 17 талантов весом.
(2) В надгробии, в третьем ряду каменной канадки: легковесные слитки золота.
(3) В Большой цистерне, которая во дворе перистиля, в облицовке ее дна, сокрыты в углублении против верхнего отверстия: 900 талантов.
(4) В водостоке места бассейна: сосуды для десятины, среди них сосуды вместимостью в 1 од и амфоры — все с десятиной и припасами Семилетия и второй десятиной, от сточных отверстий до впускного отверстия и на дне желоба 6 локтей с севера в сторону выдолбленного водоема для погружений.
(5) Восходя по лестнице убежища с левой стороны, 3 локтя над полом: 40 талантов серебра.
(6) В Соляной яме, которая под ступенями: 42 таланта.
(7) В углублении старого Дома дани на Плите цепи: 65 слитков золота.
(8) В подземном ходе, который во дворе: деревянная бочка и внутри мера не десятинного добра и 70 талантов серебра.
(9) В цистерне, которая в 19 локтях против восточных ворот, в ней сосуды в углублении, которое в ней: 10 талантов.
(10) В цистерне, которая под стеной на востоке, в уступе скалы: 600 кувшинов серебра (и под Большим порогом).
(11) В водоеме, который на востоке, в яме в северном углу, зарыто на один локоть: четыре (сосуда) 22 таланта.
(12) Во дворе 9 локтей под южным углом: золотые и серебряные сосуды для десятины, кропильницы, чаши, жертвенные кубки, сосуды для возлияний, всего 609.
(13) Под другим, восточным углом зарыто на 16 локтей: 40 талантов серебра.
(14) В шахте, которая на севере его: сосуды для десятины и одеяния. Ее вход под западным углом.
(15) В могиле, которая в стволе ее шахты на севере, 3 локтя под телом: 13 талантов.
(16) В большой цистерне, в отверстии в колонне на севере ее: […] талантов.
(17) В подводящем канале, который неразборчиво, как войдешь, 4 […] локтя […] 40 талантов серебра в сундуке.
(18) Между двумя давильными прессами для масла, которые в долине Ахор на полпути между ними, зарыто на 3 локтя, два горшка, наполненные серебром.
(19) В яме, которая в дне давильного пресса: 200 талантов серебра.
(20) В восточной яме, которая к северу, в выемке: 70 талантов серебра.
(21) В шлюзе плотины долины Секака зарыто на один локоть: […] 30 талантов серебра.
[…]
(26) Во внутренней комнате площадки Двойных врат, обращенной к востоку, в северном входе зарыт на 3 локтя сокрытый там кувшин: в нем один свиток, под ним 42 таланта.
(27) Во внутренней комнате угла сторожевой башни, которая обращена к востоку, зарыто у входа на 9 локтей: 21 талант.
(28) В гробнице царицы, на западной стороне, зарыто на 12 локтей 9 талантов.
(29) В шлюзе плотины, который в мосту верховного жреца…9 локтей… талантов…
(34) В водопроводной трубе, которая на восточной тропинке к Сокровищнице, что рядом с входом, — кувшины для десятины и свитки меж кувшинов.
(35) Во Внешней долине в середине Круга на камне, зарыто на 17 локтей под ним; 17 талантов серебра и золота.
(36) В шлюзе плотины при выходе из теснины Кедрона, зарыто на 3 локтя: 7 талантов.
(37) На стерне Шаве, обращенной к юго-западу, в подземном ходе, выходящем на север, зарыто на 24 локтя: 67 талантов.
(38) В оросительной цистерне Шаве, в стоке, который в ней, зарыто на 11 локтей: 70 талантов серебра.
(39) В сточной канаве, которая в нижней части цистерны (для сбора дождевых вод), зарыто на расстоянии 3 локтя и два (?) от ее дна, в обмазке ее стенок 4 статера.
(40) Во Второй ограде в подземном ходе, что обращен на восток, зарыто на 8,5 локтя: 24 таланта.
(41) В подземных ходах пещер в ходе, обращенном на юг, захоронено в обмазке на 6 локтей 22 таланта.
(42) В воронке: серебро из освященных приношений.
(43) В трубе для вод, которые стекаются к сточному бассейну, 7 локтей от широкой части в сторону отверстия их стока 9 талантов.
(44) В гробнице, которая к северу, у входа в теснину Места пальм, у выхода из Долины, все в ней освященные приношения.
(45) В сточном желобе, который в цитадели Сенаа, открывающимся на юг во втором ярусе, где он тянется вниз сверху: 9 талантов.
(46) В цистерне Ущелья бездн, которая питается из Большого вади, в ее полу 12 талантов.
(47) В водоеме, который в Вет Керем, 10 локтей на его левой стороне, как войдешь: 62 таланта серебра.
(48) В чане давильного пресса для оливкового масла, в его западной стенке каменная затычка в два локтя (это отверстие): 300 талантов золота и 10 сосудов для служб.
(49) Под надгробием Авессалома, на западной стороне зарыто на 12 локтей 80 талантов.
(50) В отстойном бассейне Купальни с проточной водой под сточной канавой: 17 талантов.
(51) […], в его четырех внутренних угловых опорах сосуды для десятины, внутри них монеты с изображениями.
(52) Ниже южного угла портика в гробнице Цадока, под площадкой экседры сосуды для отбросов десятины, порченой десятины, внутри них монеты с изображениями.
(53) В экседре скалы, обращенной на запад, перед Садом Садока, под большим замуровывающим камнем, который в полу ее: освященные приношения.
(54) В могиле, которая под брусчаткой: 40 талантов.
(55) В могиле простых людей, которые умерли освобожденными от совершения предписанного обряда чистоты: сосуды для десятины или отбросов десятины, внутри них монеты с изображениями.
(56) В Доме двух водоемов, в водоеме как войдешь в него из его отстойных бассейнов: сосуды для десятины, внутри них монеты с изображениями.
(57) В выдолбленных камерах западной могилы разбросаны 900 талантов золота: в кувшинчиках 60 талантов. Вход ее с запада. Под запирающим камнем кувшинчики. Под порогом погребальной камеры: 42 таланта.
(58) В горе Геризим под входом верхней шахты: один сундук, и его содержимое, и 60 талантов серебра.
(59) В устье источника Храма: серебряные и золотые сосуды для десятины и денег, всего там 600 талантов.
(60) В Большом стоке Чаши: утварь Дома чаши, всего весу там: 71 талант 20 мин.
(61) В яме, примыкающей с севера, в отверстии, открывающемся к северу, захоронено у его стока: копия этого документа с объяснением и своими измерениями, и опись каждой вещи, и другое.
Прочли? А теперь подумайте: если рыцарям удалось найти хотя бы часть этих сокровищ, они из бедных тамплиеров сразу же становились богатым Орденом. По моим подсчетам, вес драгоценностей из подземелья превышал несколько тонн. Несколько тонн золота и серебра плюс драгоценные камни. Но хотя их работа была тайной, все дело в том, что утаить эти сокровища они не могли. Их тайна была тайной протектора Годфруа Булонского и родных ему по крови последующих королей — Балдуина Первого и Балдуина Второго, связанных с рыцарями-археологами долгой дружбой. Хотя мы не знаем, какой договор между протектором и рыцарями был на самом деле. Вполне вероятно, что земные ценности его не интересовали, а вот сохранившиеся документы — очень привлекали. И священные реликвии, которые должны были находиться буквально под ногами храмовников, — тоже.
Хорошо, может сказать современный Читатель, верим, верим, но почему они так долго копали? Эх, не знаете вы, с какими трудностями столкнулись рыцари во время этих раскопок и что собой представляет пресловутое подземелье. Если вы видите его чем-то вроде подвала под домом, то позвольте лишь усмехнуться. Это буквально норы, идущие сквозь скальный грунт в более мягкую породу, сеть нор, ходов, изгибов, проложенная в настоящей и несокрушимой скале, на которой и были построены в древности иерусалимские здания. Когда англичане пробовали исследовать подземелья дворца и храма, им пришлось идти по ходам тамплиеров, а тем? А те разгребали землю руками и маленькими лопатками, уходя все глубже и глубже, и такое исследование (само собой, негласное) очень похоже на попытки арестантов вырыть спасительный ход из замка Иф при помощи заточенной столовой ложки.
Основание храма и дворца самой судьбой было предназначено для лучшего в мире тайника! Англичане, люди технически грамотные, вскрыв несколько ходов, затем спустили вниз лебедку с платформой-клетью: только так можно было достичь предельной глубины, где располагался тайник. Но и после прохода вниз в кромешной тьме лежали все новые и новые завалы. 9 человек и огромные заваленные землей и камнем подземные пустоты… не смешите меня! Удивительно, что рыцарям вообще удалось туда проникнуть и что-то найти. А о том, что они там что-то нашли, можно судить хотя бы по странному поминанию в средневековом тексте каких-то неадекватных действий потомков Гуго де Пейна.
По словам историка Луи Шарпентье, Гуго «был женат и имел от этого брака, по крайней мере, одного сына — это Тибо де Паанс, ставший в 1139 году настоятелем цистерцианского аббатства в Сен-Коломб-де-Санс… Известно также, что у этого сына были некоторые неприятности в связи с тем, что он, желая принять участие во втором крестовом походе, заложил золотую корону с драгоценными камнями и золотой крест, сделанные будто бы самим святым Элуа и принадлежавшие его аббатству…». Интересно также, что рыцари-тамплиеры давали обет целомудрия, послушания и бедности. Скажете — традиционные рыцарские обеты? В первых двух обещаниях — да, традиционные. Но вот авторы знаменитых книг о масонской истории Кристофер Найт и Роберт Ломас заглянули в сугубо латинский текст и… то, что в переводе стало «бедностью», было на самом деле «коллективным владением». Проще говоря, рыцари клялись не делить сокровища между собой, а владеть ими сообща. То есть автоматически находки рыцарей становились общей орденской собственностью.
И пока их было всего 9, и пока они были связаны клятвой Годфруа Булонскому, так оно и было. Принимать новых членов и открывать им свою тайну? Очевидно, этому рыцари сопротивлялись изо всех сил и оттянули время принятия решения до практически предельного срока, успев завершить свои изыскания и изъять все, что необходимо было изъять. Вот в этот страшный для Ордена (еще непризнанного) момент и начинается большая тамплиерская торговля: они продают свой секрет близкому другу графа Шампанского, набирающему силу настоятелю цистерцианского монастыря Бернару Клервосскому. А тот уговаривает папу вывести рыцарей из подчинения иерусалимскому патриарху и передать под управление Святого престола. То есть рыцарям даруется полная защита от всех светских и церковных властей. Единственная власть, которая может им что-то приказать, — это сам папа. Этим изначальным условием тамплиеры поставили себя в исключительное положение. Не было в европейском средневековом мире никакого иного ордена, который получил такую степень внутренней свободы. Очевидно, то, что нашли рыцари, стоило такого «особого» участия?
Ох, стоило! Ведь к возвращению рыцарей Храма во Францию Бернар Клервосский и Гуго Шампанский (оба в курсе раскопок) выстроили на вендеврских болотах замок Железных Часовых — весьма любопытное сооружение, куда можно было добраться, только зная секрет «исчезающей» дороги: хитроумные создатели провели путь к замку по затопленной дамбе, при помощи особого устройства воду можно было на короткое время отвести, затем дорогу снова скрывала вода. Считается, что находки тамплиеров хранились именно в этом надежном месте. Впрочем, по части хранения находок тамплиеры были изворотливы и искусны. Пока еще ни единому человеку не удалось найти сокровища тамплиеров.
Так тамплиеры сдали Бернару золото и серебро? Скорее всего — нет. Сдали, но не золото и серебро, а то, что дороже золота и серебра, — правду о том, кто есть тот бог, которому молятся по всему христианскому миру. Тексты. Даже если это был аналог кумранских рукописей, то скандал мог разразиться такой, что разом бы похоронил церковь, которая в скором времени станет называться католической. Вероятно, церковь спасло только то, что спасало ее неоднократно: дарование рыцарям особых выгод и… их безграмотность. Нет, я не хочу сказать, что рыцари были не обучены читать и писать. Все они происходили из знатных семей и грамоту, конечно, знали. Но вспомните, что говорил на процессе через пару веков Великий магистр Жак де Молэ: я простой солдат, не обученный грамоте. Под «грамотой» Молэ подразумевал умение читать на латыни. А тексты, кои нашли рыцари, были и вовсе на арамейском. Требовался человек ученый и имеющий контакты с ученым миром. В Средневековье читать такие тексты могли только высокообразованные монахи-интеллектуалы или же еврейские переселенцы, которых было немало на юге Франции, недаром по легенде, которую нам еще предстоит озвучить, Мария Магдалина с наследниками, бежав из охваченной войной Иудеи, нашла пристанище в Марселе.
Так что все наши нити ведут из Палестины к человеку, ставшему легендой, — монаху Бернару из Клерво, впоследствии признанному святым. Именно он адекватно воспринял находки рыцарей, именно он первым признал возможность создания особых орденов — рыцарско-монашеских.
Глава 3
ПРИОРАТ СИОНА
Структура Приората Сиона была четко организована.
Общее число членов — 1093 человека.
Существовало 7 уровней посвящения.
1. Витязи (Preux) — 729 человек.
2. Всадники (Ecuyers) — 243 человека.
3. Рыцари (Chevaliers) — 81 человек.
4. Командоры (Commandeurs) — 27 человек.
5. Коннетабли (Croises de St-John) — 9 человек.
6. Сенешали (Princes Noachites de Notre-Dame) — 3 человека.
7. Великий магистр или навигатор (Nautonnier) — 1 человек.
Чтобы вы могли вполне оценить уровень этой тайной организации, нам представляется целесообразным привести здесь же перечень всех ее руководителей — от момента возникновения и вплоть до наших дней (этот список содержится в «Тайных досье»). Большая часть имен, скорее всего, ничего вам не скажет, зато некоторые из них более чем известны! Готовьтесь удивляться (в скобках указывается конкретный период времени, в течение которого тот или иной фигурант возглавлял Приорат Сиона):
Жан (Иоанн) де Жизор (1188–1220)
Мари де Сен-Клер (1220–1266)
Гийом (Вильгельм) де Жизор (1266–1307)
Эдуар де Бар (1307–1336)
Жанна де Бар (1336–1351)
Жан де Сен-Клер (1351–1366)
Бланш д'Эвре (1366–1398)
Никола Фламель (1398–1418)
Рене Анжуйский (1418–1480)
Иоланда де Бар (1480–1483)
Сандро Боттичелли (1483–1510)
Леонардо да Винчи (1510–1519)
Коннетабль Бурбонский (1519–1527)
Фердинанд де Гонзаг (1527–1575)
Луи де Невер (1575–1595)
Роберт Фладд (1595–1637)
Иоанн Валентин Андреа (1637–1654)
Роберт Бойль (1654–1691)
Исаак Ньютон (1691–1727)
Чарльз Рэдклифф (1727–1746)
Карл Лотарингский (1746–1780)
Максимилиан Лотарингский (1780–1801)
Шарль Нодье (1801–1844)
Виктор Гюго (1844–1885)
Клод Дебюсси (1885–1918)
Жан Кокто (1918–1963)
Как вы сами могли убедиться, ряд лиц из этого списка не вызывает вопросов (в плане нахождения о них информации!), о других же этого никак не скажешь.
Жан (Иоанн) де Жизор (1133–1220) стал первым Великим магистром Приората Сиона в 1188 году; это совпало по времени с отделением от Приората Сиона Ордена тамплиеров.
Сандро Боттичелли (1445–1510). Его настоящее имя — Сандро Филипепи. Ну, это имя легендарное и всем известное. Единственное, на что имеет смысл указать, говоря о Боттичелли, так это на его пристрастие к эзотерическим наукам. Сегодня, когда стало известно о близости Боттичелли к тайным обществам и о том, что он оказался причастен к созданию одной из первых колод Таро, мы можем по-новому проанализировать многие его полотна. Большинство из них насыщены эзотерической символикой, что говорит о том, что творец полотен черпал свои познания из особенного источника, доступного лишь избранным. Избрание Боттичелли Великим магистром — это отнюдь не случайность, а закономерное следствие его неуклонного движения к Истине.
Еще до того, как Боттичелли обрел звание Мастера среди художников, ему пришлось пройти обучение в боттеге (мастерской) Андреа дель Верроккьо (настоящее имя: Андреа ди Микеле ди Франческо Чони). Именно там он познакомился и подружился с Леонардо да Винчи. Боттичелли щедро делился с другом своими познаниями об ином мире; они настолько сдружились, что даже решили организовать во Флоренции сеть заведений быстрого питания. Но то ли предлагаемые ими блюда были чересчур изысканными для заскорузлого флорентийского мужичья, то ли юные гении не вполне верно угадали ситуацию на рынке услуг этого рода, но их начинание с треском провалилось. Не сильно унывая, оба продолжили овладение основами мастерства. Несмотря на то что их пути вскоре разошлись, Боттичелли никогда не терял да Винчи из виду, внимательно наблюдая за всеми его деяниями и негласно помогая в судебных тяжбах. Он знал, что всегда сможет на него положиться. Предвидя свой скорый конец в 1510 году, он вызвал к себе Леонардо и передал ему свои священные полномочия.
Леонардо да Винчи (1452–1519). Что ж, можно сказать, что Леонардо своими потрясающими работами, невероятным творческим талантом и величием своей личности — даже если бы его знакомства с Боттичелли не произошло — наверняка обратил бы на себя внимание Приората Сиона, руководители которого всегда стремились к привлечению в организацию наиболее достойных современников. Кроме того, Леонардо, известный богохульник, был еретиком из еретиков, а это качество привносило дополнительные очки на его счет.
Великим магистром Леонардо был на протяжении последних 9 лет своей земной жизни. Однако всю свою жизнь он демонстрировал верность тому мировоззрению, которое стало складываться у него еще в юношеские годы. В первую очередь это, естественно, внутреннее отторжение от доктрины ортодоксальной церкви. Взгляды Леонардо на саму христианскую религию и на служителей культа блестяще явлены в его афоризмах, загадках, баснях. Мы уверены, вам будет любопытно познакомиться (а то, может быть, и воскресить в своей памяти!) с некоторыми образчиками прозы легендарного гения Возрождения (перевод Р. Грищенкова):
О христианах
Очень многие, исповедуя веру в сына, возводят храмы лишь во имя матери.
О читающих обедню священниках
Премного явится таких, которые, дабы поднатореть в собственном искусстве, станут рядиться в роскошнейшие одеяния, скроенные на манер фартуков.
О священниках с причастием во чреве
Случится так, что едва ли не все дарохранительницы, содержащие плоть Христову, двинутся самостоятельно по многим дорогам мира.
О братьях-исповедниках
Горемычные женщины по собственной воле явят мужчинам свои бесчисленные похоти и срамные интимные дела.
О картинах; изображающих святых; которым поклоняются
Люди обратят свои речи к тем, кто не будет их слышать и видеть, хотя их очи будут разверсты; люди будут говорить с ними, но ответа не дождутся; и станут люди испрашивать милость у тех, кто, обладая ушами, не слышит; и захотят они возжечь свет для тех, кто незряч…
О распятиях, пущенных в продажу
И вижу я Христа вновь проданным и распятым, а святых его — обреченными на муки.
О вере монахов, пробавляющихся за счет своих давно почивших святых
Те, кому суждено умереть, явятся спустя тысячелетия теми, кто содержит на свой счет множество живых.
О торговле раем
Неисчислимые толпы народа, не испросив даже позволения самого хозяина, станут открыто и безмятежно торговать вещами величайшей ценности, которые никогда не являлись их собственностью и которыми им не дано было обладать; правосудие же людское не станет в это вникать.
О монахах, которые не жалеют слов и, обретая в результате величайшие богатства, одаривают всех раем
Незримые монеты будут способствовать триумфу тех, кто их расходует.
О храмах и обиталищах монахов
Премного явится тех, кто пожелает пренебречь своими занятиями, трудами, малообеспеченным существованием и кровом и изберет жизнь в богатых и величественных покоях, доказывая тем самым, что есть средство, позволяющее завести дружбу с самим Господом.
Некий священник, обходя свой приход в Страстную пятницу и имея целью разнести святую воду по домам прихожан — согласно обычаю, — вступил в жилище одного живописца и окропил несколько его картин водой; живописец, повернувшись к нему, спросил, едва сдерживаясь, чего ради тот мочит водой картины. Священник на это ответствовал, что таков обычай и что он просто обязан был поступить подобным образом; деяние его суть благо, а тот, кто творит благо, должен уповать, что ему воздастся сторицей, ибо именно это было возвещено Господом; поэтому за любое благо, творимое на земле, грядет стократ большее воздаяние.
Дождавшись ухода священника, живописец, высунувшись из окна, вылил ему на голову внушительное ведро воды, молвив: «Получи-ка стократ большее, в точности как обещал; воздаю тебе за благо, сотворенное святой водой, наполовину испортившей мои картины!»
У одной женщины, стиравшей сукно, сильно покраснели ноги от холода. Оказавшийся поблизости священник, придя в изумление, поинтересовался у нее, что стало причиной подобной красноты. Женщина же, недолго думая, ответствовала, что причина этого явления — огонь, каковой пламенеет у нее внизу. Тогда священник возложил длань свою на некий член, делавший его в большей степени мужчиной, нежели монахом, и, тесно приникнув к молодице, принялся умильными и сладкими речами склонять ее к тому, чтобы она во имя благости Божьей не побрезговала бы возжечь и его фитилек.
Поистине эти записи из секретных тетрадей Леонардо говорят о его жизненной позиции куда больше и понятнее, чем пухлые энциклопедические тома, не правда ли? Именно такой человек для Приората Сиона был желаннее прочих — в плане передачи ему полномочий Великого магистра.
За 4 года до своей кончины Леонардо да Винчи в качестве военного инженера был прикомандирован к армии вице-короля Лангедока и Милана Шарля де Монпансье Бурбонского, бывшего также коннетаблем Франции.
Мы понимаем, что пестрядь всех этих новых, не слишком-то привычных для уха имен может очень скоро утомить. Однако имейте в виду: мы ведем рассказ о тайном обществе, поэтому постарайтесь быть внимательнее! Помните, что этот список — не перечень каких-то непонятных персонажей, это все Великие магистры, каждый из которых в свое время оказывал большее или меньшее влияние на ход всего исторического процесса. Случайных фигурантов среди них нет. Вот так и встреча Леонардо с коннетаблем Бурбонским тоже далеко не случайное событие, ведь именно Шарлю де Монпансье Бурбонскому предстояло принять из слабеющих рук Леонардо бразды правления Приоратом Сиона!
Исаак Ньютон (1642–1727). Мы привыкли считать этого человека достославным ученым мужем, а ведь Ньютон, как блестяще характеризует его Мартин Ланн в своей монографии «Код да Винчи расшифрован» (2004), — это темная лошадка самого высшего ранга в Приорате Сиона. Помимо алхимии, интерес к которой привил ему Роберт Бойль, Ньютон занимался изысканиями в таких областях, как божественная геометрия и нумерология. В 1696 году, когда Ньютон уже в течение пяти лет возглавлял Приорат Сиона, он был назначен директором Королевского монетного двора, что позволило ему разработать и установить золотой стандарт. Семью же годами спустя он был избран президентом Королевского общества; этот пост открывал перед ним еще более широкие возможности, в частности упрочение контактов с различного рода масонскими обществами.
Говоря о Ньютоне, просто нельзя не упомянуть об одном из его конфидентов (то есть доверенных лиц). Им явился загадочный женевский аристократ Фасио де Дюйе, имевший колоссальные знакомства в научных кругах, и не только. Их встреча, полагаем мы, была далеко не случайна и произошла, судя по всему, еще в 1690 году. Именно благодаря влиянию де Дюйе, Ньютон уделил пристальное внимание «севеннским пророкам», обнаружившим свое присутствие в Лондоне в 1705 году. Эти люди были облачены во все белое; основным постулатом их религии было провозглашение приоритета прямого познания над ортодоксальной религией церкви. Они заставляли вспомнить о катарах, которые так же, как и они сами, яростно отрицали божественность Иисуса; прямым следствием этого стали жестокие репрессии и гонения. Понятное дело, что их убеждения не могли не импонировать Великому магистру Приората Сиона, оказывавшему им серьезную поддержку.
Как нам сегодня стало известно, почувствовав скорое приближение смерти, Ньютон за две недели до своего физического ухода уничтожил основную часть своего рукописного архива. Нам остается лишь гадать, какая сокровищница Тайного Знания оказалась, таким образом, утрачена…
Виктор Гюго (1803–1885). Право же, автор романов «Отверженные», «Человек, который смеется» и, конечно же, «Собор Парижской Богоматери» в особом представлении не нуждается. Недостает лишь нескольких штрихов.
Гюго был младшим современником Шарля Нодье; в сущности, 17 летний Виктор избрал его себе в качестве учителя. Благодаря Шарлю Нодье молодой Гюго открыл для себя загадочный и необъятный мир эзотерики, познакомился с основами каббалы и доктриной розенкрейцеров. Они путешествовали по Европе, дружили домами, сообща выпускали журнал; известно, что именно Нодье Гюго обязан сюжетами ряда своих произведений, в частности романа «Собор Парижской Богоматери». А 2 мая 1825 года, когда Виктору Гюго исполнилось 22 года, Шарль Нодье ввел его в Приорат Сиона — пока еще в качестве рядового члена. Союз учителя и ученика просуществовал вплоть до кончины Нодье в 1844 году; на похоронах Гюго был удостоен чести нести покров усопшего. А 22 июля того же года (в день святой Магдалины) большинством в один голос он был избран Великим магистром Приората Сиона.
Прием прошел не без осложнений; примечательно, что Теофиль Готье, известный писатель и поэт, рекомендованный к приему в Приорат Сиона лично Виктором Гюго (1829), был настроен категорически против его кандидатуры и даже предпринял ряд тайных действии, намереваясь добиться его смещения. Планы Готье провалились, и он, не в силах пережить позор, оставил Париж и бежал в Алжир. Гюго же прожил необыкновенно долгую жизнь и вплоть до своей смерти в 1885 году возглавлял Приорат Сиона. В его уникальной, богатой событиями биографии имеется, однако, период, о котором по-настоящему знают очень немногие. В 1853–1855 годах Виктор Гюго, который, как вы понимаете, уже фигурировал в качестве Великого магистра, во всеуслышание заявил о своем несогласии с государственной политикой Франции. Вслед за тем он покинул Париж и отправился в добровольное изгнание на остров Джерси. Там достаточно ярко проявилась эзотерическая сторона его натуры. Самое же интересное, это то, что его изыскания и опыты были непосредственно связаны с открытиями… Николя Фламеля, гениального алхимика, каббалиста XIV столетия, бывшего так же, как и сам Гюго, Великим магистром.
Будет, однако же, неверным сделать вывод, что этот интерес к личности Фламеля возник у Гюго только к середине 1850-х годов. Еще в 1831 году, когда от Приората Сиона его отделяла внушительная дистанция в 13 лет, он опубликовал великий роман «Собор Парижской Богоматери», и поныне считающийся бесспорным шедевром романтической школы. Мы специально подготовили для вас целый ряд выдержек из этого романа, в которых фигурирует Николя Фламель. Вчитайтесь внимательно, и вы многое поймете (перевод И. А. Коган).
«…Парижская грязь, — размышлял он (ибо был твердо уверен, что этой канаве суждено послужить ему ложем, — а коль на ложе сна не спится, нам остается размышлять!), — парижская грязь как-то особенно зловонна. Она, по-видимому, содержит в себе очень много летучей и азотистой соли — так, по крайней мере, полагает Никола Фламель и герметики…»
…Таким образом, романское аббатство, философическая церковь, готическое искусство, искусство саксонское, тяжелые круглые столбы времен Григория VII, символика герметиков, где Никола Фламель предшествовал Лютеру, единовластие папы, раскол церкви, аббатство Сен-Жермен-де-Пре, и Сен-Жак-де-ла-Бушри — все расплавилось, смешалось, слилось в соборе Парижской Богоматери. Эта главная церковь, церковь-прародительница, является среди древних церквей Парижа чем-то вроде химеры: у нее голова одной церкви, конечности другой, торс третьей и что-то общее со всем и.
…Достоверно известно, что архидьякон нередко посещал кладбище Невинных, где покоились его родители вместе с другими жертвами чумы 1466 года; но там он как будто не так усердно преклонял колени перед крестом на их могиле, как перед странными изваяниями над возведенными рядом гробницами Никола Фламеля и Клода Пернеля.
Достоверно известно и то, что его часто видели на Ломбардской улице, где он украдкой проскальзывал в домик на углу улиц Писателей и Мариво. Этот дом выстроил Никола Фламель; там он и скончался около 1417 года. С тех пор домик пустовал и начал уже разрушаться, до такой степени герметики и искатели философского камня всех стран исскоблили его стены, вырезая на них свои имена. Соседи утверждали, что видели через отдушину, как однажды архидьякон Клод рыл, копал и пересыпал землю в двух подвалах, каменные подпоры которых были исчерчены бесчисленными стихами и иероглифами самого Никола Фламеля. Полагали, что Фламель зарыл здесь философский камень. И вот в течение двух столетий алхимики, начиная с Мажистри и кончая Миротворцем, до тех пор ворошили там землю, пока дом, столь безжалостно перерытый и чуть не вывернутый наизнанку, не рассыпался наконец прахом под их ногами.
Достоверно известно также и то, что архидьякон воспылал особенной страстью к символическому порталу собора Богоматери, к этой странице чернокнижной премудрости, изложенной в каменных письменах и начертанной рукой епископа парижского Гильома, который, несомненно, погубил свою душу, дерзнув приделать к этому вечному зданию, к этой божественной поэме кощунственный заголовок. Говорили, что архидьякон досконально исследовал исполинскую статую святого Христофора и загадочное изваяние, высившееся в те времена у главного портала, которое народ в насмешку называл «господином Легри». Во всяком случае, все могли видеть, как Клод Фролло, сидя на ограде паперти, подолгу рассматривал скульптурные украшения главного портала, словно изучая фигуры неразумных дев с опрокинутыми светильниками, фигуры дев мудрых с поднятыми светильниками или рассчитывая угол, под которым ворон, изваянный над левым порталом, смотрит в какую-то таинственную точку в глубине собора, где, несомненно, был запрятан философский камень, если его нет в подвале дома Никола Фламеля.
— …Это вы заблуждаетесь, — внушительным тоном ответил архидьякон.
Дедал — это цоколь; Орфей — это стены; Гермес — это здание в целом. Вы придете, когда вам будет угодно, — продолжал он, обращаясь к Туранжо, — я покажу вам крупинки золота, осевшего на дне тигля Никола Фламеля, и вы сравните их с золотом Гильома Парижского. Я объясню вам тайные свойства греческого слова peristera, но прежде всего я научу вас разбирать одну за другой мраморные буквы алфавита, гранитные страницы великой книги. От портала епископа Гильома и Сен-Жан ле Рон мы отправимся к Сент-Шалель, затем к домику Никола Фламеля на улице Мариво, к его могиле на кладбище Невинных, к двум его больницам на улице Монморанси. Я научу вас разбирать иероглифы, которыми покрыты четыре массивные железные решетки портала больницы Сен-Жерве на Скобяной улице. Мы вместе постараемся разобраться в том, о чем говорят фасады церквей Сен-Ком, Сент-Женевьев-дез-Ардан, Сен-Мартен, Сен-Жак-де-ла-Бушри…
Уже давно, несмотря на весь свой ум, светившийся у него в глазах, кум Туранжо перестал понимать отца Клода. Наконец он перебил его:
— С нами крестная сила! Что же это за книга?
— А вот одна из них, — ответил архидьякон.
Распахнув окно своей кельи, он указал на громаду собора Богоматери.
…Свобода эта заходила очень далеко. Порой символическое значение какого-нибудь фасада, портала и даже целого собора было не только чуждо, но даже враждебно религии и церкви. Гильом Парижский в XII веке и Никола Фламель в XV оставили несколько таких исполненных соблазна страниц. Церковь Сен-Жак-де-ла-Бушри в целом являлась воплощением духа оппозиции.
— …Ведь свет, заливающий мою руку, — золото! Это те же самые атомы, лишь разреженные по определенному закону; их надо только уплотнить на основании другого закона! Но как это сделать? Одни придумали закопать солнечный луч в землю. Аверроэс — да, это был Аверроэс! — зарыл один из этих лучей под первым столбом с левой стороны в святилище Корана, в большой Колдовской мечети, но вскрыть этот тайник, чтобы увидеть, удался ли опыт, можно только через восемь тысяч лет.
«Черт возьми! — сказал себе Жеан. — Долгонько придется ему ждать своего экю».
— …Другие полагают, — продолжал задумчиво архидьякон, — что лучше взять луч Сириуса. Но добыть этот луч в чистом виде очень трудно, так как по пути с ним сливаются лучи других звезд. Фламель утверждает, что проще всего брать земной огонь. — Фламель! Какое пророческое имя! Flamma! — Да, огонь! Вот и все.
…В церкви обычно имелась келья, предназначенная для ищущих убежища. В 1407 году Никола Фламель выстроил для них на сводах церкви Сен-Жак-де-ла-Бушри комнату, стоившую ему четыре ливра шесть солей и шестнадцать парижских денье.
Здесь все — и изрядная мудрость, и гимн чернокнижию, и экстравагантно еретическая мораль — одним словом, в авторе несложно распознать будущего Великого магистра!
Но чем же, собственно, занимался магистр Гюго на острове Джерси?
Он, безусловно, отлично знал об умении Фламеля превращать любые материалы в золото, но алхимические практики егочюгда волновали не слишком сильно. Гораздо больший интерес вызывал в нем феномен столоверчения. Он принял решение провести несколько спиритических сеансов. На острове его с супругой навестила Дельфина де Жирарден, с которой они познакомились в салоне… Шарля Нодье. Не исключено, что она могла выполнять функции курьера Приората Сиона. Так вот, интерес к занятиям спиритизмом чете изгнанников привила именно она. Вместе с тем сам Гюго всегда испытывал смутные, экстатические видения сродни галлюцинациям. Для него все сверхъестественное было привычным и естественным» кроме того, он свято верил в бессмертие души. Покапризничав для виду, он очень быстро втянулся и стал завзятым спиритом. Как правило, сеансы проходили при участии нескольких лиц; чаще всего был соблазн поконтактировать с духами Шекспира, Эсхила, Данте, Платона и многих других. Гюго постепенно начал относиться к сеансам со всей серьезностью; когда духи высказывали идеи, близкие его собственным, Виктор ощущал, как заметил Андре Моруа, что «его философия теперь освящена самим Небом». Очень скоро Гюго решил общаться слухами наедине. Точнее, может быть, с одним определенным духом. Отныне его ночи приобрели особое значение. Чей дух он стремился вызвать, объяснять, нам кажется, нет нужды: естественно, Николя Фламеля! Вожделенного результата Виктор Гюго добился 26 июля 1854 года в 21.25. Дух Николя Фламеля явился к нему!!!
Воспоминание о встрече подтверждается рисунком Гюго, созданным именно в ту ночь. Более того, к рисунку приложил свою астральную длань сам алхимик; его подпись можно увидеть в левом верхнем углу листа.
Вас наверняка обуревает любопытство: о чем же могли беседовать в ночи два Великих магистра Приората Сиона? Бели вы предположите, что о делах ордена, вы ошибетесь. Речь зашла об обитателях… Меркурия. Собственно, Меркурий — священная планета алхимиков, ртуть, или «быстрое серебро» (а в мифологии это Гермеод посланник богов), так что удивляться особо не приходится. Дух Николя Фламеля поведал Виктору Гюго (тот, как мог, пытался делать записи), что «у любого меркурианца имеются шесть солнц (глобулярных тел), присоединяющихся к туловищу; два глаза, которые всегда открыты; огромная, но легкая голова; длинное, хотя и стройное тело; он не употребляет твердую пищу, а ест лишь жидкую; он не дышит, вместо этого испуская сияние; у него имеется супруга». В течение ближайшего года Гюго были надиктованы поэмы «Конец Сатаны», «Бог» и второй том стихов «Созерцания», принеся мировую славу и преуспеяние.
Жан Конто (1889–1963). Гениальный творец, своего рода Леонардо XX столетия, Кокто прославился еще в 15 лет своим стихотворным талантом. Шедевр под названием «Фривольный поэт» принес ему лестное звание короля поэтов, славу и деньги. Впрочем, в деньгах он практически не имел нужды, происходя из очень состоятельной семьи. Его эпатаж — чего стоили хотя бы скандальные романы с юным актером Жаном Марэ или с Марселем Прустом, легендарным творцом эпопеи «В поисках утраченного времени», секс-символом Франции, — всю жизнь служил поводом для рождения бесчисленных слухови легенд на его счет. Тем не менее правда о том, что он практически чуть ли не всю жизнь был Великим магистром Приората Сиона, так и не стала достоянием гласности. Как пишут знаменитые авторы «Святой крови и святого Грааля», рассказывая о Кокто, «самое убедительное доказательство его принадлежности к Приорату Сиона находится в его творчестве: фильм «Орфей», пьеса «Двухглавый орел», посвященная императрице Елизавете Австрийской, члену семьи Габсбургов, или же роспись церкви Богоматери Французской в Лондоне. Наконец, вспомним его подпись под уставом Приората Сиона — весьма категоричное доказательство».
Что же это за устав, о котором упоминают в своей книге Майкл Баджент, Ричард Ли и Генри Линкольн? Мы располагаем этим уникальным документом! Он был составлен Жаном Кокто за пять лет до смерти и является своего рода завещанием Великого магистра. Мы приводим здесь его полностью.
Ст. I. Между теми, кто подписал настоящий Устав и кто впоследствии удостоится членства и дополнит нижеследующие условия, учрежден рыцарский орден, нравы и обычаи которого восходят к Ордену, основанному Годфруа VI, герцогом Бульонским, по прозванию Набожный, в Иерусалиме в 1099 году и признанному в 1100 году.
Ст. II. Наименование ордена: «Sionis Prioratus» или «Приорат Сиона».
Ст. III. Приорат Сиона ставит своими целями упрочение традиционного рыцарского ордена, ведение просветительской деятельности и создание среди его членов взаимопомощи — как моральной, так и материальной — при любых обстоятельствах.
Ст. IV. Продолжительность функционирования Приората Сиона бесконечна.
Ст. V Генеральный Секретарь, назначаемый Конвентом, избирает бюро представителей. Приорат Сиона — не тайное общество, все его декреты наряду с актами и назначениями обнародуются на латинском языке.
Ст. VI. Приорат Сиона включает 121 члена; в этих пределах он открыт для всех совершеннолетних граждан, разделяющих цели и принимающих обязанности, которые предусмотрены настоящим Уставом.
Ст. VII. Если один из членов Приората, вознамерившись выйти из Ордена, укажет с предоставлением документа на кого-либо из своих потомков, который может явиться его преемником, Конвент обязан рассмотреть эту просьбу и, в случае необходимости, позаботиться о воспитании, указанном ниже, для несовершеннолетнего члена.
Ст. VIII. Будущий член должен приобрести на свои собственные средства белое одеяние со шнурком, необходимое для прохождения первой степени. Начиная с приема его на первую ступень, член обретает право голоса. После приема новый член обязан принести клятву служения Ордену при любых обстоятельствах, какие могут возникнуть в его жизни, а также работать во имя МИРА и благоговения перед человеческой жизнью.
Ст. IX. После приема новый член обязан сделать взнос — в любом размере. Ежегодно он должен сообщать в Генеральный Секретариат о добровольном взносе в пользу ордена, размер которого пусть определяет сам.
Ст. X. Тотчас после принятия члену необходимо предоставить метрику и образец своей подписи.
Ст. XI. Член Приората Сиона, против которого трибуналом вынесен приговор по общему праву, может быть на время лишен своих титулов и функций, а также и самого членства в Ордене.
Ст. XII. Генеральная ассамблея членов Ордена именуется Конвентом. Никакое решение Конвента не возымеет силы, если число присутствующих составит менее 81 человека. Голосование тайное и производится посредством использования белых и черных шаров. Любое предложение, набравшее менее 61 белого шара во время голосования, более не рассматривается.
Ст. XIII. Конвент Приората Сиона единолично и большинством в 81 голос из 121 члена выносит решения о каких-либо изменениях как в Уставе, так и правилах внутреннего распорядка.
Ст. XIV. Любой прием в члены Ордена решается Советом тринадцати розенкрейцеров. Титулы и посты жалуются Великим магистром Приората Сиона, члены Ордена принимаются на эти посты пожизненно. Их права полностью переходят к одному из их собственных, лично ими указанных детей. Указанный ребенок волен отказаться от своих прав, но он не имеет возможности сделать это в пользу брата, сестры, родственника или другого лица. Он не может быть впоследствии восстановлен в правах в Приорате Сиона.
Ст. XV. В 27-дневный срок двум братьям ордена надлежит войти в контакт с будущим членом и принять его согласие или же отказ. Если после срока в 81 день, предоставленного на раздумье, не последует согласия, то полноправным признается отказ, и место может считаться вакантным.
Ст. XVI. В силу права наследования, подтвержденного предыдущими статьями, пост и титул Великого магистра Приората Сиона могут передаваться, в соответствии с теми же прерогативами, его преемнику. Если место вакантно и прямой наследник отсутствует, Конвент в 81-дневный срок приступает к выборам.
Ст. XVII. Конвент обязан голосовать по всем декретам, и они считаются действительными, если на них стоит печать Великого магистра. Генеральный Секретарь назначается Конвентом на 3 года; он вправе продолжать занимать этот пост и по истечении срока полномочий. Генеральный Секретарь должен иметь степень командора, дабы выполнять свои функции. Сами же функции и посты исполняются добровольно.
Ст. XVIII. Иерархия Сионской Общины включает пять степеней:
Навигатор (количество: 1)
Крестоносец (количество: 3)
Командор (количество: 9)
Рыцарь (количество: 27)
Всадник (количество: 81)
Ковчег тринадцати розенкрейцеров Девять командорств Храма Всего: 121 член.
Ст. XIX. Существуют 243 Свободных Брата, именуемых Набожными или (начиная с 1681 года) прозываемых Детьми Святого Винсента, которые не принимают участия ни в голосовании, ни в Конвенте, но которым Приоратом Сиона предоставлены определенные права и привилегии — в соответствии с декретом от 17 января 1681 года.
Ст. XX. Ресурсы Приората Сиона складываются из пожертвований и взносов ее членов. Резерв, иначе именуемый «достоянием Ордена», составляется Советом тринадцати розенкрейцеров; это достояние может быть попользовано лишь при условии абсолютной необходимости и возникновении серьезной опасности для Приората и его членов.
Ст. XXI. Генеральный Секретарь созывает Конвент в том случае, если Совет розенкрейцеров считает это полезным.
Ст. XXII. Отрицание принадлежности к Приорату Сиона, объявленное публично или письменно, без надлежащей причины или реальной опасности для конкретного лица, влечет за собой исключение из членов, о чем специально возвестит Конвент.
Этот текст Устава в 22 статьях полностью отвечает оригиналу и воспроизводится в соответствии с постановлением Конвента от 5 июня 1956 года.
Подпись Великого магистра: Жан Кокто.
Полагаем, вы согласитесь, что приведенный нами Устав, составленный и подписанный Жаном Кокто, более красноречиво может поведать о Приорате Сиона, нежели необъятные тома комментариев…
Кокто, оставив после себя беспрецедентное творческое наследие, умер в 1963 году.
Перечень Великих магистров, обнаруженный в «Тайных досье» Приората Сиона, заканчивается на нем…
А что же было потом, можете спросить вы, потом, после 1963 года? Как же быть с этим утверждением Устава: «Продолжительность функционирования Приората Сиона бесконечна»?
Неужели Приорат Сиона все-таки прекратил свое существование?!
Отнюдь нет.
Еще при жизни Кокто в качестве генерального секретаря при нем фигурировал некий Пьер Плантар, профессиональный чертежник по образованию. В сущности, именно благодаря ему мы сегодня знаем о Приорате Сиона.
Что же это был за человек?
Его полное имя — Пьер Атанас Мария Плантар. Родился он 18 марта 1920 года, а скончался 3 февраля 2000 года. Прах его был кремирован, но для всех так и осталось загадкой, где именно был осуществлен акт кремации.
Он также был известен под именем Пьер Плантар де Сен-Клер. Припоминаете такую фамилию? Да-да, он состоял в кровном родстве с первыми Великими магистрами — согласно «Тайным досье» Приората Сиона. Более того, Плантар являлся прямым наследником короля Дагоберта II из династии Меровингов. Исходя из заявления самого Плантара, Приорат Сиона деятельно стремился к восстановлению Меровингов на троне, тем самым недвусмысленно заявляя о собственных притязаниях на королевский престол. Что ж, это был человек достаточно закрытый и таинственный, как и подобает… Великому магистру! Да, вы не ошиблись, Плантар также управлял Приоратом Сиона!
Глава 4
ТАЙНЫ «ОПУС ДЕИ» И ДРУГИХ СЕКТ
Рассказывая об истории «Опус Деи», Дэн Браун пишет:
«Это религиозное братство, основанное в 1928 году испанским священником Хосе Мария Эскривой, провозглашало возвращение к исконным католическим ценностям, побуждало своих членов жертвовать всем, даже собственной жизнью, и все исключительно во славу «Божьего дела».
Традиционалистская философия «Опус Деи» зародилась в Испании еще до режима Франко, но лишь после опубликования в 1934 году книги Хосе Мария Эскривы под названием «Путь» — там были перечислены 999 размышлений на тему того, как посвятить жизнь «Божьему делу», — началось ее триумфальное шествие по миру. И теперь, издав «Путь» тиражом свыше 4 миллионов экземпляров на 42 языках, секта «Опус Деи» стала силой, с которой следовало считаться. Почти в каждой крупном городе земного шара функционировали отделения этой организации, учебные центры, даже университеты. «Опус Деи» являлась самой быстро развивающейся и финансово обеспеченной католической организацией в мире».
Те из читателей, кто был огорошен подобной информацией, дополнительно ставятся в известность о следующем:
««Опус Деи» находится подлинным покровительством самого папы!
Восхождение началось с 1982 года, когда Иоанн Павел II неожиданно возвысил «Опус Деи» в звании до «личной прелатуры папы». Это означало, что именно он официально санкционировал все их религиозные отправления. По странному совпадению возвышение «Опус Деи» произошло в тот же год, когда, судя по слухам, некая очень богатая секта перечислила почти миллиард долларов на счет ватиканского института религиозных исследований, известного под названием «Банк Ватикана», чем спасла от неминуемого банкротства. И папа римский не моргнув глазом тут же дал «Опус Деи» «зеленый свет», сведя, таким образом, почти столетнее ожидание канонизации всего к 20 годам».
По мере чтения романа мы знакомимся с рядом представителей «Опус Деи», в первую очередь — с жутковатым персонажем по имени Сайлас, исступленным фанатиком и убийцей, которому предназначено выполнить особую миссию секты. Дэн Браун с таким мастерством изображает Сайласа, его судорожные мысли, страсть к самобичеванию, что невольно напрашивается мысль: речь идет не об отдельном человеке, созданном богатой фантазией автора, а, скорее всего, о целом собирательном типе. Впрочем, вы можете судить сами.
У пресловутого Сайласа внешность кассического злодея:
«Высокий, широкоплечий, с мертвенно-бледной кожей и редкими белыми волосами. Белки глаз розовые, а зрачки угрожающего темно-красного цвета». Дэн Браун находит необходимым выделить силу воздействия Сайласа на тех, с кем ему приходится общаться; этот мрачный субъект буквально парализовал волю людей своим «немигающим взором страшных глаз, в которых поблескивали красные искорки».
«Боль, она, знаете ли, на пользу, месье», — этот афоризм сектанта-альбиноса, которым он делится со своей жертвой на самых первых страницах романа, многое говорит о его характере и тайных душевных склонностях. В этом отношении наиболее характерны те страницы «Кода да Винчи», что содержат описания пугающих самоистязаний Сайласа. Судите сами:
«Сайлас… почувствовал, как кожу начало покалывать от возбуждения. Один час, напомнил он себе, благодарный Учителю за то, что тот дал ему возможность наложить на себя епитимью перед тем, как войти в обитель Господа. «Я должен очистить душу от совершенных сегодня грехов». Впрочем, сегодняшние его грехи были совершены с благой целью. Войны против врагов Господа продолжались веками. Прощение было обеспечено.
Но, несмотря на это, Сайлас знал: отпущение грехов требует жертв.
Он задернул шторы, разделся донага и преклонил колени в центре комнаты.
Потом опустил глаза и взглянул на подвязку с шипами, охватывающую бедро. Все истинные последователи «Пути» носили такие подвязки — ремешок, утыканный заостренными металлическими шипами, которые врезались в плоть при каждом движении и напоминали о страданиях Иисуса. Боль помогала также сдерживать плотские порывы.
Хотя сегодня Сайлас носил свой ремешок дольше положенных двух часов, он понимал; этот день необычный. И вот он ухватился за пряжку и туже затянул ремешок, морщась от боли, когда шипы еще глубже впились в плоть. Закрыл глаза и стал упиваться этой болью, несущей очищение.
Боль только на пользу, мысленно произносил Сайлас слова из священной мантры отца Хосе Мария Эскривы, Учителя всех учителей. Хотя сам Эскрива умер в 1975 году, дело его продолжало жить, мудрые его слова продолжали шептать тысячи преданных слуг по всему земному шару, особенно когда опускались на колени и исполняли священный ритуал, известный под названием «умерщвление плоти».
Затем Сайлас обернулся и взглянул на грубо сплетенный канат в мелких узелках, аккуратно свернутый на полу у его ног. Узелки были запачканы запекшейся кровью. Предвкушая еще более сильную очистительную боль, Сайлас произнес короткую молитву. Затем схватил канат за один конец, зажмурился и хлестнул себя по спине через плечо, чувствуя, как узелки царапают кожу. Снова хлестнул, уже сильнее. И долго продолжал самобичевание.
— Castigo corpus теит <Наказываю тело свое (лат.) >.
И вот, наконец, он почувствовал, как по спине потекла кровь». Даже оставаясь на людях, Сайлас не избавляется от мук; но следует помнить, что на эти муки Сайлас обрек себя добровольно:
«Подвязка с шипами, сплетенная из человеческих волос, которую он носил на бедре, больно впивалась в кожу, однако душа его пела от радости. Еще бы, он славно послужил Господу. Боль, она только на пользу».
Вообще же этот атрибут (то есть подвязка, или ремешок, с шипами) фигурирует в романе Дэна Брауна неоднократно, причем всякий раз в связи с деятельностью «Опус Деим»:
«…утыканный шипами ремешок, весь в крови… эта находка, возможно, указывает на участие в событиях члена консервативной католической группы под названием «Опус Деи». Совсем недавно в одной телевизионной программе разоблачалась их неблаговидная деятельность в Париже, связанная с вербовкой новых братьев…
«Опус Деи»… — прошептал Лэнгдон. И вспомнил недавние разоблачения в средствах массовой информации, антигероями которых стали несколько видных бизнесменов из Бостона, являвшихся членами «Опус Деи». Этих людей обвиняли в том, что под дорогими костюмами-тройками они носят специальные подвязки с шипами. Впрочем, вскоре выяснилось, что это не так. Подобно многим членам «Опус Деи», эти бизнесмены проходили стадию «испытания» и умерщвлением плоти не занимались. Все они оказались истовыми католиками, заботливыми мужьями и отцами, а также верными членами своей религиозной общины. Впрочем, неудивительно, что пресса подняла такой шум, — это стало лишь предлогом для разоблачения более последовательных в своих действиях постоянных членов секты.
Вся его (то есть Сайласа. — Ред.) широкая белая спина была сплошь в кровавых шрамах. Даже отсюда было видно, что раны свежие.
Этого человека безжалостно пороли хлыстом!
Она также заметила и кровавый круг на бедре, что оставила подвязка с шипами. Что это за Бог такой, которому угодно, чтобы плоть человеческая подвергалась подобным мукам? Нет, сестра Сандрин просто отказывалась понимать ритуалы, практиковавшиеся членами «Опус Деи»».
Кстати, обет умерщвления плоти — по мнению Дэна Брауна — безусловно распространяется и на женскую часть паствы «Опус Деи»:
«Женщин заставляли исполнять дополнительные ритуалы по умерщвлению плоти, последнее в качестве наказания за первородный грех. Словно они были в ответе за Еву, отведавшую яблоко с древа познания, и должны расплачиваться за это всю свою жизнь».
Тут необходимо сделать небольшое отступление.
Любопытно, что когда еще один герой Дэна Брауна Мануэль Арингароса, епископ «Опус Деи», продолживший священное дело основателя секты Хосе Мария Эскривы, подвергается в Ватикане словесным нападкам папского кардинала, то его организации инкриминируется следующее:
«Его святейшество крайне недоволен вашей агрессивной политикой в плане вербовки новообращенных и практикуемым у вас «укрощением плоти»… а также вашей политикой в отношении женщин. Если уж быть до конца откровенным, «Опус Деи» стала для Ватикана помехой и источником постоянно растущего недоумения».
Однако Арингароса отнюдь не смиренный агнец, он, в свою очередь, также обрушивается на ватиканского иерарха уничтожающей критикой:
«А вы когда-нибудь задавались вопросом, почему католики покидают Церковь? Да проснитесь наконец, кардинал! Люди потеряли к ней всякое уважение. Строгость веры уже никто не блюдет. Сама доктрина превратилась в линию раздачи, как в каком-нибудь дешевом буфете! Чего желаете? На выбор: крещение, отпущение грехов, причастие, месса. Любая комбинация, берите и проваливайте, на остальное плевать! Разве эта ваша Церковь исполняет главную свою миссию — духовного наставника и проводника?»
Таким образом, налицо явный Конфликт между Ватиканом и «Опус Деи» В романе Арингаросу ставят перед фактом: 6 месяцев спустя его секта утратит свой статус папской прелатуры — со всеми вытекающими последствиями. Конфликт настолько серьезен, что Дэн Браун намеренно посвящает ему отдельную линию сюжета. Однако давайте сейчас воздержимся от всестороннего анализа этого конфликта (для этого у нас еще будет время) и вернемся к нашему повествованию.
Согласно Дэну Брауну, условия жизни обычных монахов «Опус Деи» просты и аскетичны. Вот, например, как выглядит комната того же Сайласа:
«Обстановка в комнате была спартанская — голый дощатый пал, простенький сосновый комод, в углу полотняный матрас, служивший постелью».
Как видите, никаких излишеств. Между прочим, подобная традиция характерна и для резиденций секты в Европе:
«Резиденция «Опус Деи» в Лондоне представляла собой скромное кирпичное здание по адресу Орм-Корт, 5, напротив располагались улица Норт-Уок и парк Кенсингтон-гарденз».
Однако этого отнюдв нельзя сказать о штаб-квартире руководства этой организации:
«Мюррей-Хилл-плейс — новая штаб-квартира и деловой центр «Опус Деи» находились в Нью-Йорке, по адресу Лексингтон-авеню, 243. Строительство здания обошлось в 47 с лишним миллионов долларов, венчала его башня площадью 133 тысячи квадратных футов, выложенная из красного кирпича и известняка, добываемого в штате Индиана. Авторами проекта были архитекторы из бюро «Мей и Пинска», в здании находилось свыше 100 спален, 6 столовых, библиотеки, гостиные для отдыха, конференц-залы, офисы. Весь 17-й этаж был отведен под частную резиденцию. На 2, 8 и 16-м этажах располагались часовни, украшенные резьбой по камню и отделанные мрамором.
Мужчины могли пройти в здание через главный вход, выходящий на Лексингтон-авеню. Женщины пользовались входом с боковой улицы и, находясь в скинии, были постоянно отделены от мужчин «акустически и визуально»».
Дэн Браун лукаво отмечает:
«Журнал «Акитекчурел дайджест» назвал здание штаб-квартиры «сияющим маяком католицизма, органично вписавшимся в современный городской пейзаж»».
Что же, столь величественное здание секты может на кого угодно произвести впечатление. Право, нельзя не согласиться со словами Мануэля Арингаросы, когда тот горько сетует:
«В век всеобщего религиозного цинизма, популярности сомнительных культов и столь оке сомнительных проповедников, вещающих с телевизионных экранов, растущие могущество и богатство «Опус Деи» все чаще становились объектом необоснованных подозрений».
И впрямь, подозрения рождались, причем не только у пронырливых газетчиков, взявших себе за правило именовать «Опус Деи» и «культом промывания мозгов», и «ультраконсервативным тайным христианским обществом», и «культом Христа», и даже «мафией Господа». Причем у них имеются определенные основания для критики. Что и говорить, факты вещь нелицеприятная…
Дэн Браун приводит на страницах своего романа такую информацию:
«Месяца два назад подразделение «Опус Деи» на Среднем Западе было уличено в весьма неблаговидном занятии. Оно вовлекало в свои ряды неофитов, раздавая им мескалин. Это наркотическое вещество приводило людей в состояние эйфории, которое ошибочно принималось неофитами за религиозный экстаз. Один студент университета использовал свой бич с шипами чаще рекомендованных двух часов в день, занес в раны инфекцию, и дело закончилось летальным исходом. Не так давно в Бостоне некий молодой и разочаровавшийся в жизни банкир покончил жизнь самоубийством, но перед этим отписал все свое состояние «Опус Деи»…
Больше других скомпрометировал организацию разведчик ФБР Роберт Ханссен, судебный процесс над которым получил широкую огласку. Мало того что Ханссен был одним из авторитетнейших членов «Опус Деи», так он оказался еще и извращенцем. На суде были представлены неопровержимые доказательства его падения: этот тип установил видеокамеру в собственной спальне, а потом показывал друзьям пленку, на которой занимался сексом с женой.
— Вряд ли такого человека можно назвать истинным католиком, — иронически заметил судья».
Согласитесь, любого из подобных происшествий окажется более чем довольно, чтобы бросить нехорошую тень на репутацию любой организации.
Секта «Опус Деи» тоже не стала исключением. В романе буквально сказано:
«Все эти прискорбные факты способствовали созданию специальной наблюдательной группы над «Опус Деи», сокращенно ОДНГ. У нее даже появился свой сайт в Интернете — www.odan.org, — где можно было прочесть страшные истории от бывших членов «Опус Деи», предостерегавших об опасностях вступления в братство».
С другой стороны, представители Ватикана в «Коде да Винчи» недвусмысленно заявляют епископу Арингаросе:
«Ваши финансовые вливания стали единственной причиной, по которой вы получили статус прелатуры!»
Получается, что «Опус Деи» неугоден всем — и Небу, и миру!
А что же сам Мануэль Арингароса? Как лично он определяет «Опус Деи» и какие цели намерен поставить перед своей организацией в сложившихся обстоятельствах?
Дэн Браун пытается по-своему ответить на этот вопрос:
«Мы — часть Католической церкви. Мы — братство католиков, избравших путь истового служения католической доктрине в нашей Повседневной жизни… Существует несколько уровней вовлечения в нашу жизнь. Тысячи членов «Опус Деи» обзаводятся семьями, исполняют угодную Господу работу в своих общинах. Другие выбирают жизнь аскетичную, предпочитают уединенный образ жизни в монастырях. Каждый свободен в выборе, но все члены «Опус Деи» имеют одну цель: сделать мир лучше. И совершенствуют они его, исполняя деяния Божий. Мы рады каждому, кто приходит к нам».
Итак, давайте подытожим.
Согласно Дэну Брауну, в мире существует некая могущественная секта, деятельность которой санкционирована самой Церковью. Филиалы секты находятся во всех крупных странах мира. Ее мощь и влияние неоспоримы.
С одной стороны, общество «Опус Деи» должно быть союзником Церкви, но все наоборот: Церковь, страшась быстрорастущего влияния секты, намерена лишить ее своего покровительства, с тем чтобы уничтожить ее и прибрать к рукам все богатства.
С другой стороны, «Опус Деи», во всеуслышание возвещая о своем стремлении нести в мир добро и о необходимости отказаться от лицемерных приемов Церкви, пытается претворить свои намерения в жизнь любой ценой. Чего стоит хотя бы один чудовищный Сайлас, профессиональный киллер и религиозный фанатик?!
Противоречие на противоречии…
Однако не будем забывать, что «Код да Винчи» — это художественное произведение, где факты вполне могут граничить с художественным вымыслом. Недаром же ведь прелатура «Опус Деи» в ответ на публикацию знаменитого романа Дэна Брауна выпустила в свет обращение, где буквально сказано:
«Описание Opus Dei, данное в «Коде да Винчи» некорректно как в общем плане, так и во многих деталях; и было бы безответственным формировать какое бы то ни было мнение об Opus Dei на основе «Кода да Винчи»».
Но все, что касается «Опус Деи», и точно весьма противоречиво! В этом вы могли не раз убедиться на протяжении нашего рассказа. А вот вам еще один факт. После выхода на экраны экранизации! «Кода да Винчи» в «The New York Times» появилась исключительно любопытная публикация. Ввиду особой примечательности этого документа, мы сочли необходимым представить здесь полный перевод вышеупомянутой публикации.
В качестве ее автора фигурировал Пол Фортунато, заметьте: отнюдь не вымышленный персонаж; а публикация состоялась 15.06.2006. Вот ее текст:
«Будучи членом организации «Опус Деи», я желал бы выразить признательность Дэну Брауну и Рону Ховарду за «Код да Винчи». Почему я не проявляю возмущение подобно многим другим верующим католикам? Да потому, что я полагаю: о лучшем результате мы просто не могли и мечтать! Критики поливают как фильм, так и книгу руганью, называя их скучными и карикатурными. А поскольку фильм, скажем так, увидели практически все, то многих людей, которые в противном случае ни за что бы не проявили интереса к «Опус Деи», стало обуревать любопытство. Это позволило нам выступить с необходимыми разъяснениями.
Официально заявляю, что я по паре часов в день действительно ношу металлическую цепочку на бедре — в точности как злодей из фильма, нумерарий Сайлас (обычно именно этот вопрос задают первым). Но зато рясу я не ношу, используя ее разве что для церемоний. Я преподаю английский в государственном университете и заканчиваю книгу «Современная эстетика и культура потребления в произведениях Оскара Уайльда».
И давайте на этом завершим со стереотипами.
Я вступил в «Опус Деи» в возрасте 18 лет в качестве нумерария — члена организации, давшего обет безбрачия и проживающего в специальном центре «Опус Деи». Мой отец — супернумерарий (один из женатых членов организации, общее число которых достигает у нас 80 процентов). Отец никогда не призывал меня присоединиться, хотя они с матерю учили меня молиться и следовать учению Хосе Марии Эскрива, основателя нашего Ордена.
Я рано осознал, что хочу всецело посвятить себя Господу, — лишь так я мог обрести истинное счастье. Но наряду с этим я был намерен наслаждаться всеми радостями мирской жизни. (Всеми, кроме секса, являющегося одной из самых больших радостей!) Тут-то обычно и начинаются искания. Разве можно посвятить себя Господу, молиться по несколько часов в день и в то же время пребывать в мире людей — зарабатывать деньги, участвовать в конкурентной борьбе, сотрудничать с коллегами, устраивать пирушки с друзьями? Мой ответ: да.
В самый первый день моей службы в университете, когда я признался, что принадлежу к «Опус Деи», один человек вскричал: «О, тогда вам придется объяснить нам, что это означает». Я объяснил, и в последующую пару месяцев мне пришлось давать еще ряд объяснений.
Я даже специально начал носить шорты, чтобы окружающие могли убедиться, что металлическая цепь не оставляет на моем бедре никаких жутких шрамов.
Я отвечал на вопросы о том, что такое медитативная молитва, почему «Опус Деи» налаживает контакты с правыми группами и чем в действительности является «умерщвление плоти».
Одна из основополагающих идей в обряде умерщвления плоти — это ощущение своего единства с неимущими и страждущими путем отказа от некоторого жизненного комфорта — будь то путем поста или вследствие ношения цепи на бедре. За исключением этого моя жизнь в Америке — просто мучительно комфортабельна!
Так что спасибо вам, Рон Ховард, за то, что благодаря вам стало практически невозможно избежать обсуждения «Опус Деи» с моими коллегами и друзьями. Вы существенно облегчили мой труд. Единственное, о чем я смиренно прошу: темы Иисуса Христа и Марии Магдалины в следующий раз все-таки лучше не касайтесь».
28 октября 1982 года была опубликована и вступила в действие Апостольская Конституция «Ut sit», посредством которой Святой престол учредил «Опус Деи» в качестве персональной прелатуры католический церкви. Фрагмент этого достопамятного документа опубликован на официальном сайте «Опус Деи», поэтому у нас есть прекрасная возможность познакомить вас с ним.
ИОАНН ПАВЕЛ, ЕПИСКОП
РАБОВ БОЖИИХ,
НА ВЕЧНОЕ ПАМЯТОВАНИЕ
С величайшей надеждой Церковь печется и по-матерински заботится об Opus Dei, основанном по вдохновению свыше слугой Божиим Хосе Мария Эскрива 2 октября 1928 года, чтобы это Дело оставалось во все времена подходящим и действенным орудием в спасительной миссии, выполняемой Церковью для жизни мира.
В самом деле, с самого его начала это учреждение не только озарило новым светом миссию мирян в Церкви и обществе, но и содействовало ее практическому осуществлению. Оно также стремилось воплотить в жизнь учение о всеобщем призвании к святости и распространило во всех слоях общества идею освящения профессиональной работы и освящения себя через труд. К тому же через Священническое Общество Святого Креста оно помогло епархиальным священникам следовать этому учению в исполнении их пастырского служения.
С помощью благодати Божией Opus Dei, как апостольский организм, распространился по всему миру и сейчас работает в многочисленных епархиях. Он состоит из священников и мирян — мужчин и женщин, и развился как единое целое, то есть как учреждение, обладающее одним духом и имеющее одно управление и членов которого объединяют одни цели и одна подготовка. Такому учреждению необходимо предоставить юридический статус, соответствующий его природе. Сам основатель Opus Dei в 1962 году с доверием и смирением попросил Святой Престол предоставить Делу подходящий церковный статус, признающий подлинную характеристику и богословскую сущность учреждения и тем укрепляющий его апостольскую действенность.
Когда Второй Ватиканский Собор, посредством Декрета «Presbyterorum Ordipis» (10), вступившего в силу посредством motu proprio «Ecclesiae sanctae» (1–4), ввел в церковное право статус персональных Прелатур для осуществления особых пастырских начинаний, — стало очевидно, что этот статус целиком подходит к Opus Dei. Наш Предшественник Павел VI, благосклонно откликнувшийся на просьбу слуги Божия Хосе Мария Эскривы де Балагера, позволил ему созвать Общий Специальный Съезд с целью начать работу под руководством основателя по преобразованию Opus Dei в статус, соответствующий его природе и согласно нормам Второго Ватиканского Собора.
Мы Сами официально потребовали продолжения этой работы и в 1979 году поручили Священной Конгрегации по делам Епископов, к ведению которой по своей сути это дело относилось, — приступить к изучению формальной просьбы Opus Dei, внимательно собрав все фактические и юридические данные. Священная Конгрегация тщательно выполнила свою миссию, приняв во внимание исторические, юридические и пастырские аспекты вопроса. Поскольку было исключено любое сомнение по поводу обоснованности этой просьбы и возможности ее практического осуществления, целесообразность желаемого преобразования в статус персональной Прелатуры стала вполне очевидной.
Поэтому, услышав благосклонное мнение Кардинала-Префекта (Главы Священной Конгрегации по делам Епископов), Мы, Нашей Апостольской Властью, постановляем:
I.
Opus Dei учреждается в качестве персональной Прелатуры международного масштаба. Ее название — персональная Прелатура Святого Креста и Opus Dei, сокращенно — Opus Dei. В то же время учреждается Священническое Общество Святого Креста в качестве Ассоциации священнослужителей, неразлучно соединенной с Прелатурой.
II.
Прелатура управляется общим законодательством Церкви, Апостольской Конституцией «Ut sit» и собственным Уставом («Кодексом Собственного Права Opus Dei»).
III.
Юрисдикция персональной Прелатуры распространяется на священников, инкардинированных в Прелатуру, а также на мирян, присоединившихся к ней путем договора и посвятивших себя апостольским начинаниям Прелатуры, — но только в том, что касается исполнения особых обязанностей, вытекающих из этого договора. Как миряне, так и священники зависят от Прелата в том, что касается осуществления пастырской миссии Прелатуры.
IV.
Прелат является собственным Ординарием Прелатуры Opus Dei. Избрание Прелата совершается в соответствии с общим законодательством Церкви и собственным Правом Opus Dei и утверждается Папой Римским.
V.
Прелатура подчиняется Священной Конгрегации по делам Епископов и решает необходимые вопросы с соответствующими Отделами Римской Курии.
VI.
Каждый пятый год Прелат должен представлять Папе Римскому через Священную Конгрегацию по делам Епископов документ о положении Прелатуры и развитии ее апостольской работы.
VII.
Штаб-квартира Прелатуры — в Риме. Церковь «Святой Марии — Царицы Мира», находящаяся в штаб-квартире Прелатуры, учреждается в качестве прелатской церкви.
Отец Альваро дель Портильо, избранный Генеральным Председателем Opus Dei 15 сентября 1975 года, назначается Прелатом персональной Прелатуры Святого Креста и Opus Dei.
(…)
В Риме, 28 ноября 1982 года, в пятый год Нашего Понтификата.
AUGUSTINUS Card. CASAROLI,
Статс-Секретарь
SEBASTIANUS Card. BAGGIO,
Префект Священной Конгрегации по делам Епископов
Десятью годами позднее, 17 мая 1992 года на площади Святого Петра в Риме при скоплении огромного количества народа папа Иоанн Павел II объявил Хосе Мария Эскриву блаженным, а 6 октября 2002 года лично подписал декрет о канонизации. Так Эскрива был причислен к лику святых. Как следствие, созданная им организация — «Опус Деи» — приобрела уже гораздо более высокий статус и стала обладать еще большим влиянием в мире.
В 1983 году — то есть на момент своего становления в качестве официальной прелатуры церкви — «Опус Деи» насчитывал более 73 тысяч членов 87 национальностей!
Сегодня членами «Опус Деи» являются уже свыше 85 тысяч человек во всем мире! Мы полагаем, что вам будет интересно узнать: более всего членов «Опус Деи» проживает и трудится в странах Европы (около 50 тысяч человек), на втором месте идут США (около 30 тысяч человек), далее идут страны Азии и Океании (4700 членов), а замыкает этот ряд Африка (1600 членов). Характерно, что особы духовного звания составляют лишь 2 процента всех членов, тогда как 98 процентов этой организации — миряне. Причем количество женщин и мужчин в «Опус Деи» примерно одинаково! Штаб-квартира организации находится в Риме (Виале Бруно Буоззи, дом 73).
Во главе «Опус Деи» стоит епископ-прелат. Им является уже упоминавшийся нами Хавьер Экеварриа, сменивший на посту Альваро дель Портильо после кончины последнего. Генеральный викарий «Опус Деи» — отец Фернандо Окарис. Викарий-секретарь — отец Мануэл Дакал.
В ведении епископа-прелата, имеющего статус ординария, находятся викарии, руководящие деятельностью «Опус Деи» в регионах.
Когда сегодня заходит речь об иллюминатах (а после опубликования «Ангелов и демонов» Дэна Брауна эта тема приобрела невероятную популярность!), как правило, имеется в виду тайное общество «Illuminati» («Иллюминати»), созданное в 1776 году в Баварии Адамом Вейсгауптом. Однако и до Баварских иллюминатов, и после история знавала немало загадочных организаций, члены которых именовали себя иллюминатами.
Прежде всего необходимо указать, по крайней мере, на два наиболее расхожих заблуждения, связанных с иллюминатами. Так, некоторые исследователи (например, Жак Элюль) полагают, что общество (или орден) иллюминатов было образовано в XI столетии Иоахимом Флорским. Оно якобы просуществовало вплоть до 1507 года — первоначально исповедуя христианскую доктрину о всеобщем равенстве, а закончив трансформацией в секту грабителей и насильников, — когда было уничтожеию церковным воинством. Что ж, Иоахим Флорский (Фьорский) был незаурядным итальянским мистиком и теологом, основавшим собственный монастырь. Он, в принципе, мог бы рассматриваться в качестве творца движения иллюминатов (с которыми его роднит неприятие церкви и Священного писания), да вот беда: годы его жизни — 1130/1135 — 1201 /1202! Он просто физически не мог заниматься созданием каких-либо союзов, орденов или сект, родившиов столетие спустя!!!
Еще одним заблуждением является мнение о том, что общество иллюминатов основал (причем в том же XI столетии!) небезызвестный Хасан ибн Саббах, глава секты исмаилитов, или аооасинов (их еще звали гашишинами, поскольку они все поголовно употребляли гашиш). Это были настоящие убийцы, терроризировавшие весь мусульманский мир, покуда не были уничтожены Чингисханом. С иллюминатами связывать их, безусловно, нецелесообразно. Зато Умберто Эко, прославленный автор «Имени Розы» и «Маятника Фуко», остроумно подмечает, что стратегия и тактика тамплиеров в основе своей поразительно напоминают повадки ассасинов!
Поэтому давайте откажемся от досужих домыслов и забудем о том, что иллюминаты будто бы пришли в мир в XI веке! В действительности это произошло гораздо раньше, а когда именно — вы узнаете, прочитав следующую главу.
Парадоксально, но факт: современные иллюминаты и практикуемы» ими ритуалы — с известной степенью допуска — восходят к культу… древней богини плодородия Кибелы! Живший во II веке н. э. могущественный жрец этого культа Монтан был именно тем, кто впервые ввел в обиход сам термин «иллюминаты». Не исключено, что многие из наших читателей слышат о Кибеле впервые, поэтому будет полезно сказать о ее культе хотя бы несколько слов.
Кибелу почитали в Греции и Риме, считая Великой матерью богов. Ее культ, зародившийся во Фригии (территория современной Турции!), был мрачен и жесток. К примеру, ритуал приема новых членов заключался в следующем: храмовые жрецы, вооружившись кинжалами, наносили друг другу кровавые раны, а неофитам предписывалось при этом оскоплять себя; оскопление должно было символизировать сознательный уход верующего из обыденной жизни в лоно богини Кибелы. Празднества в честь Кибелы отличались невероятной пышностью, что разительно контрастировало с аскетическими условиями жизни самих последователей культа. Между прочим, этот принцип единства противоположностей ясно просматривается и в культе сына Кибелы фригийского бога Аттиса. Согласно легенде, Аттис — почетный страж храма Кибелы, давший своей грозной матери обет безбрачия. Неизбывная мужская плоть юного бога властно требовала своего, и Аттис нарушил обет, увлекшись одной очаровательной и невинной нимфой. Узнав об этом, Кибела умертвила несчастную нимфу, а на своего сына наслала безумие, в порыве которого Аттис оскопил себя. Из его крови, оросившей землю, появились весенние цветы и деревья…
Что ж, каков культ, таковы его ритуалы и связанные с ним легенды.
Однако вернемся к Монтану, первому иллюминату.
Увы, наши сведения об этом человеке скудны… Известно, что он заинтересовался христианством и какое-то время посвятил углубленному знакомству с этим религиозным учением. Не вполне удовлетворившись характером полученных сведений, он принял решение основать тайное общество христианского толка. Себя и своих учеников Монтан назвал иллюминатами (то есть просветленными). Монтан был визионером, его часто посещали пророческие видения. Упомянем еще и о том, что он страдал эпилепсией. Когда в экстазе очередной проповеди своего учения с ним случался припадок, и он, упав наземь, начинал биться в конвульсиях, это производило неизгладимое впечатление на внимающих ему поселян! Подобные состояния, учил Монтан, являются священными мигами общения со Святым Духом. Вот почему паства, уверившись в очередной раз в истинности учения Монтана, безмерно почитала своего экстравагантного проповедника. Местом для своих проповедей Монтан избрал хорошо знакомую ему Фригию. В осуществлении священной миссии Монтану активно помогали две загадочных особы, также считавшиеся пророчицами. Одну из них звали Присциллой, а другую — Максимиллой. Они, как и их патрон, мастерски доводили себя до религиозного экстаза и неподражаемо содрогались в конвульсиях.
Однако о чем же проповедовал недавний жрец Кибелы, а ныне — иллюминат?
Монтан был твердо убежден:
— конец света не за горами;
— чтобы подойти к финалу достойно, необходимо духовное очищение;
— чистота души достигается неукоснительным следованием суровым нравственным принципам;
— нравственное совершенство предусматривает полный отказ от материальных благ.
Само собой разумеется, что едва еще только нарождавшийся институт ортодоксальной церкви не мог приветствовать распространение идей о скором и неминуемом конце всего сущего и о необходимости суровой аскезы. Первых иллюминатов стали преследовать; самого же Монтана церковь объявила ересиархом. Тем не менее нелегальная деятельность иллюминатов Монтана и их последователей продолжалась в странах Малой Азии и Северной Африки вплоть до IX столетия. Далее следы этого тайного общества теряются, появляясь время от времени и ставя исследователей в тупик.