Три летних отдыха проводим в Тракае. Мы заворожены синей чашей озера. Завтракаем в саду. Сказочный тракайский замок. Купание, катание на лодках – Женечка часто на веслах. Любим гулять вдоль озера до замка, а порой и до лесного хутора, где есть коллекция деревянных фигур. Дом полон гостей, царит оживление, маленькие, озорные интриги. Во главе забавных интриг хозяйка: острая, приметливая, жадная до людей. Женечку будто невзначай называет «Мадонной» (Женечке в ту пору двенадцать лет). Неужели уже тогда можно было увидеть
Женечкину обреченность на высокие страдания, о которой много позже скажет один мудрый человек? Женечка смущена, польщена, чувствует в этом какую-то мгновенную точность, нечаянную правду. А местные отдыхающие дамы любуются Женечкиной фигуркой. Помногу читаем (помню, в первый приезд Женечка читала «Всадник без головы» Майн-Рида), сидя в лодке, отвлекаясь на проплывающих уточек. Женечка лихо вертит плоскости кубика Рубика, решение дается слишком легко, но кубик все равно не отпускает. Заглядываемся на хозяйского сына – историка, экскурсовода по замку, одержимого идеей независимости Литвы, а он поглядывает на красивую Наташу, Женечкину подругу.
Частенько выезжаем в Вильнюс. Запомнился серебристый свет неяркого солнца, внезапный алый отблеск на стене, родственное переплетение и перетекание улиц, отточенные силуэты домов, строгий, величественно-изящный Вильнюсский университет в ореоле дождя, грациозный собор святой Анны.
На майские праздники 1986 года мы едем на автобусе в Пушкинские горы. Прелесть долгой, нескончаемой дороги: Псковская земля, леса, перелески, озера, внезапно мелькнувший заяц. Гостиница в Невеле по пути.
В маленьком Невеле впервые с небывалой дотоле силой ощущаем, как навстречу пустоте неказистого заброшенного города внутри нас то ли расправляется, то ли рождается ощущение красоты и гармонии мира. Холодная бедная комната со скрипучими койками (Женечка спит в спортивном костюме), но все равно – мы в гостинице и запаслись кульком с пряниками, и это уже здорово. Михайловское: аллеи старых лип, гигантские дубы, далекая извивающаяся река Сороть, леса, луга, распахивающиеся дали. Слишком кратко наше пребывание здесь, мы не насмотрелись, не налюбовались, хочется возвратиться сюда снова.
Женечке тринадцать лет. Мы в Крыму, во Фрунзенском. К морю спускаемся с высокой горы, норовим попасть на привилегированный генеральский пляж. Купаемся мало – вода холодная. Часто ходим в соседнюю бухту – смотреть дельфинов. На катере плывем в многоярусный Гурзуф, Никитский Ботанический сад. Помню, как мы переходим из владений одного аромата во владения другого. Сад расположен на горе над морем; разноуровневость областей сада гармонирует с высотой деревьев. В парке при Воронцовском дворце свободно разгуливают павлины. Во Фрунзенском лакомимся черешней, мороженым. Часто готовлю гренки. Читаю вслух «Собор Парижской Богоматери», а Женечка грызет соломку. Здесь, должно быть впервые, вижу Женечку скучноватой или помрачневшей. Дотоле Женечка всегда, ну, почти всегда, бывала ясной, воодушевленной, а если случались слезы или выпадали горькие минуты, то как-то мимолетно. Они преодолевались Женечкиным азартным интересом к жизни.
В Праге мы с Женечкой (ей четырнадцать лет) не знали, чему больше радоваться: чудесной хозяйке, нас пригласившей, уюту дома, комнате, сплошь увешанной картинами, где нас разместили, мудрой недоступной таксе или доброму, мечтательному, полюбившему нас и с благодарностью принявшему нашу любовь городу мостов, садов, набережных.
Нежные Вальдштейнские сады с тихими прудами, народные гуляния под гармонь и марионеточный театр на острове Влтавы. Лабиринты узких улочек, они неторопливы – мы неторопливы, они стремительны – мы стремительны. Кто быстрее домчится до набережной Влтавы? Пересекаем десять раз на дню великий Карлов мост. Нас встречает книжное изобилие в первый же день на Вацлавской площади в магазине русской книги. И потом по очереди один из нас сидит с набитой книгами сумкой на Старомястской площади, в то время как другой прогуливается налегке неподалеку.
Манящая Парижская улица, где нельзя не загадать прогулки по Парижу.
Но она сама же и отвергает этот замысел, ревниво нашептывая о его несвоевременности и бессмысленности. И там же магазин писчебумажных принадлежностей, к которым Женечка особенно пристрастна, где набираем карандаши, ручки, ластики, записные книжки и всякие другие чудесные безделицы. Нас поражает собор св. Витта. В музее живописи в Градчанах впервые видим картины Лукаса Кранаха, его тихо-скорбные портреты.
Порой, при осмотре достопримечательностей, Женечка, потупив взор, уходила в себя, и из такого состояния ее не мог вывести и мой призывный оклик обратиться к реальности. Прости, Женечка, и это мое непонимание.
После Праги мы отправляемся в Палангу. Бушующее море не подпускает нас близко, большей частью мы им только любуемся, ищем на побережье янтарь. Фланируем по центральной аллее парка, посещаем музей янтаря.
Колючие свирепые дожди часто загоняют нас в читальню из светло-желтого легкого дерева, где листаем толстые журналы, или в маленькие кафе – пьем кофе, едим мороженое. Изредка бываем в бассейне с веселыми горками и водопадами. Женечка с Наташей совершают дальние прогулки на велосипедах вдоль моря, их сопровождает дурманящий запах хвои, исходящий от ароматных елочек, обрамляющих дорогу с двух сторон. Однажды едем в Клайпеду, в музей – аквариум. Где еще нам доведется увидеть таких причудливых рыб, морских животных и морских чудовищ? После музея заходим в необычное кафе: три комнаты, в каждой из них доминирует свой цвет. В какой же комнате мы были? Кажется в зеленой… Так ведь, Женечка?
Эстония, Эльва. Женечке пятнадцать лет. Темные озера. Сумрачные леса, рассекаемые снопами света. Заросли вереска, далекие прогулки по дачным поселкам. Поездки в Таллин, Тарту. Здесь, в Тартуском университете, учась на медицинском факультете, познакомились Женечкины прабабушка и прадедушка (а лучше бы им не знакомиться).
Первые две недели отдыха Женечка провела с отцом, потом мы с отцом поменялись. Вот что пишет мне Женечка в первые дни:
Мамочка. Я по тебе очень соскучилась, но надеюсь, что встретимся мы именно здесь, потому что это правда чудное место. И на Тракай не похоже, хотя тоже озера, леса, маленькие домики, красивые закаты, но у города совсем другие настроения. Он мне нравится, но я его еще не люблю. Доехали хорошо; прибыв в Тарту, прождали полтора часа электричку, и отец, как всегда, в своем репертуаре. Раздобыл бутылку молока, и мы выпили его прямо из горла. В ЭльвеХельди договорилась с соседями, и нас ждали в августе, так что если ты приедешь, мы поселимся в другом месте, а пока мы живем именно у Маяс. Комнатка хорошенькая и удобная, у нас, можно сказать, собственное подсобное помещение с разделочным столом, шкафчиком, холодильником, плита одна на две такие подсобки, своя посуда, воду таскаем из колодца. С рестораном отцу слабо, но столовая очень симпатичная, с тракайской совершенно несравнима. Мы были в ней один раз. Дома делаем салаты, а сегодня отец купил консервированные кислые щи, сварил их, и оказалось – очень прилично. Так что быт в полном порядке.
За стеной живет девочка, которая учится в Гнесинском по классу виолончели, и каждый день занимается музыкой. Представляешь, Мисюля, как это здорово. Я с ее мамой уже ходила в лес (воспитанная, но глуповатая тетка), надеюсь скоро вытащить туда отца (вообще, как ни странно, он меня слушается). Природа замечательна тем, что очень много сосен. Ближайшее озеро тоже красивое, на нем построен приятный песчаный пляж, и народа там собирается не мало. Вот вкратце все.
Настроение у меня хорошее, только скучаю. Твой ответ, наверное, не придет до приезда, но очень хочется получить от тебя весточку. Передавай всем-всем привет. Тебе привет от Папика.
Целую Женя.
Упомянутая в письме девочка Света, что играла на виолончели, вскоре дает нам концерт, а мы в знак благодарности дарим ей книгу Северянина, купленную на Ратушной площади. Спустя несколько лет Женечка увидит повзрослевшую Свету, играющую в первоклассном оркестре.
Мы отдыхаем в Пярну. Женечка перешла на второй курс Университета, ей восемнадцать лет. Мы любуемся завершенностью очертаний бухты. Хочется вбирать ее взглядом всю сразу и длить в себе. Ласковое прикосновение песка к коже. Далеко в море уходит узкий мол. Женечке нравится по нему бродить. Здесь по-курортному очень нарядно, комфортно, уютно, вкусно.
Иногда млеем на женском пляже, испытываем новые ощущения. Гуляем по дачной части городка, ищем дачу Давида Самойлова. Мы его в то лето как раз читаем. («Какая холодность души к тому, что не любовь и мука»). Дачу находим по неопровержимым приметам, им самим же где-то неосторожно упомянутым. Не глазеем, чинно проходим мимо. Нам важно, что нашли: вот она, его обитель. Часто ходим в клуб любителей кино. Правда, фильмы здесь особенные, отобранные с учетом вкусов членов клуба: «Крестный отец» Копполы, «Сало, или 120 дней Содома» Пазолини. С него Женечка уходит, не выдержав его изощренной жестокости. В ряду других показывают наш любимый с Женечкой «Поезд» с Роми Шнайдер и Трентиньяном. Фильм о том, что, оказывается, можно и перед лицом смерти любимых не предавать.
По приглашению моего брата Саши в 1993 году мы с Женечкой едем в Париж. Женечка к поездке готовилась тщательно, ходила в Иностранку, читала о парижских достопримечательностях, посещала там же двухнедельные курсы французского языка, так что могла быть и была мне в наших прогулках гидом. К тому времени Женечка прочитала «Историю моих бедствий» Абеляра и возжелала себе такой же участи, что постигла влюбленную в своего учителя Элоизу. Ей виделись в Абеляре Никита Покровский, ее кумир, университетский преподаватель, а в преданной ученице Абеляра Элоизе – она сама…
Из Женечкиного дневника:
Я недавно прочитала «Историю бедствий» Абеляра, мой капитан, мне казалось, что Вам должна нравиться эта книга. Чем? Начиная тем, что, сбежав из монастыря, он удалился в пустынь, где выстроил из тростника и соломы молельню и жил в полной скромности, подобно Сынам пророческим, которые строили себ