Это бутафория? Нет, мы уже поверили городу. Все вместе чудесно, да только сосредоточиться на чем-то одном невмочь, глаза разбегаются.
Давнишний Женечкин интерес приводит нас в музей ковров. Все в них пленяет Женечку: прекрасная покорность, готовность нам бескорыстно служить, цветовые соответствия, игра переплетений шелковых и шерстяных нитей, тайна орнамента, драгоценная ветхость. Мы проникаемся их чарами, поддаемся желанию дотронуться, войти в орнамент как в особую страну. Приходим в лавку, перед нами один за другим продавцом стелются ковры, один орнамент набегает на другой, картины оживают. Как труден выбор!
Вдруг вскидываемся обе – один ковер бесспорен, в нем все наше: орнамент, цветовая гамма, перекличка и разноголосица элементов. Продавец ковров красавец Марио (имя ему дала мама-итальянка, привезенная папой в родную Турцию) смотрит на Женечку. В этой комнате все очарованы: кто-то коврами, а кто-то Женечкой. Женечка и Марио долго и весело торгуются, и всерьез и понарошку, за всем этим – любовная игра. Марио нравится Женечкин азарт, ему «нравится Женечкино лицо», и он приглашает Женечку отпраздновать покупку в какой-то харчевне с местным колоритом. Женечка, несмотря на всю свою решительность, долго сомневается, стоит ли идти, потом – идти ли ей одной или взять меня. В конце концов идем вместе. И правильно делаем. Во всяком случае, ускользнуть от настойчивого поклонника, не смутившегося моим присутствием, было не просто. Мы не огорчаемся своей незадачливостью. Это просто незнание местных нравов и маленькое приключение в придачу к ковру. Ковровый орнамент для нас – ключ к постижению загадочного пространства города. Едем на пароходике на острова. Неожиданно мы попадаем в лето, в Стамбуле не столь заметное: вокруг цветы, экзотические зеленеющие деревья, благодать солнечного теплого дня. С одного острова можно видеть другой, еще более привлекательный. Острова аукаются, зовут, манят нас. В угловом кафе, где мы лакомимся кофе с пирожным, таинственная дама строчит длинное письмо, а может, и вовсе роман. На ней синий макинтош и странные башмаки, она напоминает нам какого-то сказочного персонажа. Аппетит приходит во время еды: на острове тоже есть ковровая лавка, и мы выбираем еще один ковер. Здесь все более чинно и благопристойно, азарту негде разгореться. Интеллигентный сдержанный продавец, получивший образование в Германии, заносит Женечкины координаты в какую-то толстую книгу и расспрашивает нас про Москву; ему интересно было бы в ней побывать. Что же, мы не против, милости просим. Возвращаясь с островов, с моря любуемся городом, по-новому представшими перед нами стремительными, полными страсти, рассекающими небо минаретами мечетей.
Роемся в развалах с украшениями, что на берегу Босфора – удовольствие чрезвычайное. Украшения такие, как мы любим – «варварские», какие ценил Модильяни. Высоко над нами воздушный, парящий, перекинутый через Босфор мост, соединяющий Европу и Азию.
Летом 1994 года я живу в Переделкине и каждый вечер поджидаю свою маленькую с работы. Женечка ужинает, мы гуляем по поселку, засматриваемся на сосны, сидим на лавочке у железнодорожного полотна, провожая поезда.
Маленькая укладывается на раскладушке и решает задачки для предстоящего экзамена TOEFL. Женечке здесь так нравится, что она даже заготавливает объявление о съеме дачи на круглый год.
Начало сентября 1996 года. Мы едем в Переделкино на два дня. Лежим на пригорке за родником, смотрим в небо, перед нами качаются длинные тонкие золотистые ветви березы.
Мы словно облака вокруг луны, —
Летим сквозь ночь, трепещем и блистаем.
Сомкнется тьма – и вмиг поглощены,
Мы навсегда бесследно исчезаем.
Мы точно звуки несогласных лир —
Ответ наш разный разным дуновеньям.
Не повторит на крупных струнах мир
То, что с прошедшим отошло мгновеньем.
Женечка и раньше в уютные минуты просила: «Расскажи, как я была маленькой». Вот и теперь я рассказываю.
Женечка родилась маленькой, весом 2970 грамм, ростом 49 см. Когда Женечку первый раз принесли, во мне сразу вспыхнуло: «лепесток розы». И не ведая об этом, Женечка долгие годы собирала сухие лепестки роз в старую соломенную, окаймленную бисером, бабушкину шкатулку.
Маленькая Женечка звалась еще Мисюсь – по чеховскому рассказу «Дом с мезонином». А потом возникло еще одно имя – Муся, еще лучше – маленькая Муся. Женечка полагала, что в честь Цветаевой. Наверное, так, только как-то бессознательно, потому что такого своего намерения не помню.
Женечка первый день дома, в своей кроватке, глазки открыты и устремлены в неведомое.
Женечка в голубом байковом мешке, с соской во рту, беспокоится во сне, просыпается, ищет меня глазами, опять засыпает.
В ярком, цветном конверте несу румяную Женечку-крошку на руках в поликлинику. Мы так близко, глаза в глаза.
Женечка в красной шапочке, с соской, в коляске на балконе. Глазки открыты, смотрят в небо, но уже сонные, слипаются, а вот уже уснула.
На кроватке раздеваю Женечку после гуляния, зачем-то выхожу на лестничную площадку и захлопываю дверь. Мечусь в ужасе. Нахожу во дворе рабочего: он с балкона четвертого этажа по канату спускается на наш третий и открывает мне дверь. Мы спасены. Много раз встречала этого человека, и с каждым разом он казался все значительнее – всегда погруженный в себя, замкнутый, нелюдимый.
Женечка маленькая, месяцев десять. Я склоняюсь над кроваткой. Женечка тычет пальчиком мне в лицо, а я называю: это – нос, это – лоб, это – щека.
Женечка в ползунках в бело-зеленую полоску стремительно ползает по манежу. С коленки, держась за перекладину манежа, встает на одну ножку, потом на вторую – Женечка встала (восемь месяцев).
Женечка, сидящая у меня на коленях и перебирающая безделушки в зеркальном отделении столика.
Укладываю Женечку спать, сама ложусь на соседней кровати. Женечка время от времени зовет, пока не заснет:
– Мама.
Откликаюсь:
– Я здесь.
– Мама.
– Я здесь.
Женечка сидит на подушечке на подоконнике, поддерживаемая бабой Аней (прабабушкой), глядя в окно зовет: «Дети, идите к бабе Ане». И однажды, незаметно для бабы Ани, закладывает в носик вишневую косточку, которую обнаруживают и извлекают только спустя два года при удалении аденоидов.
Чтобы накормить маленькую Женечку, сидящую в детском стульчике, надо подбрасывать ей игрушки. Женечка зазевается, откроет ротик и ест с ложечки, без того отвергаемой. Баба Аня зовет такую Женечку «важной барыней».
Чтобы отучить Женечку от соски, пришлось прибегнуть к обману. Приезжая к Женечке на дачу, на ее вопрос: «А где же соска?» – всякий раз отвечаю: «Извини, Женечка, опять забыла».
Женечка на даче в Крюково делает ласточку: «Я – маленькая балерина» (2 года).
Женечка впервые бросается мне навстречу, обнимает и целует (2 года).
Женечка в байковом розовом платьице, за руку с бабой Аней, встречает меня на автобусной остановке (в дачную бытность).
Женечка, маленькая, старательно нанизывает на ниточку цветные деревянные бусы.
Женечка из зеленых диванных подушек на журнальном столике сооружает кроватку своим куклам: Маринке, Тинке, Ванечке, старому мишке, – укладывает их спать.
Поздней осенью гуляем по Нескучному саду, собираем разноцветные опавшие листья, дома ставим их в вазу.
Женечке в четыре годика вырезают аденоиды. На два дня оставляю Женечку в больнице. Женечке страшно, но не слишком. Главное, что Женечка запомнила, это как ей в больнице давали мороженое. Идем обратно.
Женечка – вприпрыжку, в косыночке и желтеньком плаще.
Женечка в окружении баночек с разными снадобьями, пинцета, зеркальца, крючочков, палочек деловито лечит зубы своим куклам, иногда вместе с соседской девочкой Лелькой.
Женечка ходит в гости к соседке Лельке, там интересно и угощают вкусными оладушками.
В четыре годика водим Женечку в прогулочную группу. Однажды Женечка убегает с прогулки домой, а потом сильно переживает, что ей от меня влетит. А оказывается, что вовсе нет: я «кручусь у зеркала» и не придаю особого значения Женечкиному побегу. Так вспоминает Женечка, а я не помню такого и стыжусь и переживаю о том сейчас.
Женечка в синей курточке перебегает двор, направляясь в детский садик. Мы из окна смотрим ей вслед (5 лет).
Женечка берет уроки музыки. Я часто выказываю нетерпеливость и раздражительность. Женечка плачет. Любимая Женечкой короткая, пронзительно-печальная Сарабанда, вальсы Шопена. Мы дружим с учительницей музыки Ольгой Сергеевной, вместе едем в Тарусу к Цветаевой. В декабре 1993 года Ольга Сергеевна умирает. Мы с Женечкой присутствуем при кремации в Донском крематории, метет снег.
Начиная со второго класса, Женечка три года посещает танцевальный кружок. Помню первое выступление: «Танец с зонтиками». Женечкина лукавая мордочка, две баранки из косичек с большими белыми бантами, голубой зонтик в руках, легкие прыжки между «луж». Женечку больше занимает не танец, а само пребывание на сцене. Женечка не смущена, нет, ее интересует темный зал, люди в зале, кажется, что Женечка все время зорко всматривается, вслушивается в зал и находится одновременно и на сцене и в зале.
Женечкины любимые детские книги: «Малыш и Карлсон», «Слон», «Мумми-тролль», «Мэри Поппинс», «Четвертая высота», «Том Сойер», «Два капитана», «Граф Монте-Кристо», «Три мушкетера». И любимые маленькой Женечкой пластинки – «Радионяня», «Чебурашка и крокодил Гена», «Бременские музыканты».
В юности Женечка полюбила Гамсуна, Набокова, Бродского, Довлатова, Сашу Соколова, Гессе, Томаса Манна, Фолкнера, Зингера, Кортасара, Борхеса.
Вспоминаю «Детский мир», куда мы с Женечкой ходили за игрушками, за тетрадками, за одежкой.
Женечка на катке, выделывает под музыку всяческие пируэты, подсмотренные по телевизору у фигуристов.
С маленькой, хворающей Женечкой мы разучиваем стихотворение: «Мороз и солнце, день чудесный…»