Каждая главка начинается с эпиграфа.
Эпиграфы выбраны из любимых Женей авторов и книг, из того, что она цитировала в письмах, дневниках: Торнтон Уайлдер, Монтень, Рильке, Аксель Сандамусе, Бродский, Цветаева…
Где-то к середине книги начинает нарастать недоумение и даже раздражение: как смеет литература протягивать свои руки к ТАКОМУ, когда это не экзистенциальные мыслительные поиски, а уникальная уходящая жизнь! Видится в этом и какая-то невероятная ложь, подмена. Не может быть, не верю, что великие настолько велики.
Да, строчки с кровью убивают. Так любимые Женей Цветаева, Рильке да и Бродский уже расплатились – в том смысле, что перешагнули эту черту. Цветаева – не дождавшись; Рильке – сгорев от той же самой болезни, лейкемии; Бродский – от разрыва сердца, оставив маленькую дочь. Но и это до конца не убеждает.
Даже самый страстный читатель, не мыслящий себя вне книг, в ключевые моменты жизни не может не усомниться, не отпасть от литературы; он склонен наплевать на пресловутое разделение автора и его личности и не готов вглядеться пристальнее в человеческий образ пишущего.
Есть ли место литературе на грани жизни и смерти? Зачем этим двум мудрым женщинам, матери и дочери, зачем им цитаты в их любви у самого края? Само присутствие чужого, вторжение непрямой речи, любая литературность, казалось бы, должна быть отвергнута с порога. С савонароловой страстью хочется наброситься и отмести литературу…
В конце описан последний день жизни Жени. Какая уж там литература… Подробно, документально, глубоко. А дальше почти исчезает авторская речь – только «стихов заупокойный лом»: Рильке, Цветаева, Миркина, цитаты из дневников Нагибина. В приложении стихи Павла Гринберга (соавтора книги и Жениного друга), посвященные ей при жизни и после ее смерти.
И когда, наконец, с комком в горле проглатываешь этот комок цитат, приходит новое дыхание… Женя смогла свершить большее, чем любой из прочитанных ею авторов, – она воплотила себя в самой своей жизни, а не на бумаге. Но авторы книги продолжают поиск, вдыхая неповторимое в уже написанное, процеживая каждое слово через прожитый ими опыт.
Так любовь, которая есть и пребудет, входит в каждое слово, в каждую цитату. Факт же написания такой книги, помимо всего остального, становится еще и оправданием литературы sub specie aeternitatis[11].
И вдруг ошеломляюще по-новому в голове прозвучат слова Бродского из Нобелевской лекции: «Независимо от того, является человек писателем или читателем, задача его состоит в том, чтоб прожить свою собственную, а не навязанную или предписанную извне, даже самым благородным образом выглядящую жизнь…»
Независимо от того… Что это, как не окончательное равенство написавшего и читающего, акт со-творчества на грани бытия и на пороге жизни вечной? Если литература нужна в ТАКОМ, значит, слова действительно имеют смысл, значит это больше, чем литература, а тем самым – существование литер оправдано уже тем, что в них 27-летней талантливой, прекрасной и бесстрашной девочке суждено было найти свое посмертное воплощение для тех, кто ее не знал.
Мы боимся читать эту книгу? Да.
Но она нам необходима. Не только потому, что нам всем, не имевшим счастья знать Женю лично, нужна Женя. Но и потому, что Жене нужны мы. Феномен этой книги сродни «письмам счастья», которыми мы баловались в детстве, но только тут все уже всерьез. За эту книгу заплачено жизнью. Прочти и передай дальше.
Каждый новый читатель проживает эту запечатленную жизнь заново в себе и тем самым длит ее посмертное присутствие здесь и сейчас.
Екатерина Марголис
Приложение
Из писем читателей
Спасибо Вам за то, что ввели меня (нас всех, читателей) в мир этой необыкновенной любви. Я не знала, что ещё бывает такое. Спасибо. Если бывает, значит, в жизни есть смысл.
Не хочется писать Вам о боли, которую испытываешь, читая. Да и что моя боль по сравнению с Вашей?
Спасибо Вам за Женечку. За то, что она есть (не была, а ЕСТЬ, но не мне Вам об этом говорить), есть – благодаря Богу и Вам.
У меня есть список книг, я называю его «библиотека мужества». Книги о настоящем мужестве. Книга о Женечке – среди них.
Я очень часто читаю вашу книгу. Я и сама не могу сформулировать почему. Наверное, сила любви и бессмертия, в ней сосредоточены. Поэтому я обращаюсь к вашей книге, когда мне тяжело – за любовью, за мужеством, за мудростью, за красотой.
Вы, Павел, и Наталья Семеновна, своей любовью проложили дорогу к Жене. Теперь она и в наших сердцах.
Вы изменили мир. В нем стало больше тепла. Спасибо!
<…> есть люди, которые, словно яркий свет любви и понимания, проникают в нашу жизнь… их намерения и идеалы так высоки, что мы неизбежно заражаемся ими, но не как болезнью, а как открытием, которые только что совершили, – в себе, в мире, а главное, в том, кто принес нам эту «весть»! Такие люди становятся осью, вокруг которой вращаются миры других людей, потому что последние ощущают нечто необъяснимое, но невероятно истинное… правдивое!
Женечка показалась мне уникальным воплощением единства противоположностей: она утонченная, но очень сильная, непосредственная и мудрая, возвышенная и прозорливая… можно говорить о ней до бесконечности и столько же сожалеть о ее раннем уходе!
В первые дни и недели лютого горя после потери сына, ваша книга о Жене и Женечкины любимые стихи просто спасли меня.
Я потрясена силой книги Натальи Семеновны Кантонистовой о ее дочери. Я проплакала на протяжении всей книги.
Боже мой, как жалко эту красивую и талантливую девочку! Как страшно то, что случилось с ней. И как мужественно она боролась до конца.
Она дала мне силы пересмотреть мою собственную болезнь. Она святая.
Женечкины рисунки разных лет
С мамой, весна 1973 г.
Во дворе нашего дома, 1974 г.
На даче с детским садом, 1977 г.
1977 г.
6-й класс, 1983 г.
Дома с гитарой, 1989 г.
Период увлечения лошадьми, 1990 г.
Дома, 19 лет
Дома, 19 лет
На даче, июль 1991 г.
20 лет
«Я люблю облака», Пярну, 1991 г.
Командировка в Сочи, 1996 г.
На рабочем месте, 1996 г.
Дома, с мамой и папой. 20-летие
19 лет
Стамбул, 1994 г.
Париж, 1993 г.
США, 1991 г.
Лондон, 1991 г.
Рабочее совещание, Москва, 1996 г.
На рабочем месте, 1996 г.
С Пашей на даче под Москвой, 1996 г.
Москва, 1996 г.
Ницца, 1997 г.
С мамой, Страсбург, 1997 г.
В квартире в Страсбурге, лето 1997 г
Страсбург, лето 1997 г.
Вечеринка в Страсбурге, 1997 г.
Лувр, июль 1997 г.
Март 1996 г.
Дурбах, зима 1997 г.
Дурбах, сливовый сад, 1997 г.
Дурбах, Замковый холм
Дурбах, март 1998 г.
Дурбах, декабрь 1997 г.
Август 1997 г.
Брюгге, июль 1998 г.
Брюгге, капелла Святой Крови, июль 1998 г.
Берн, октябрь 1998 г.
Август 1998 г.
Страсбург, 1998 г.
Париж, ноябрь 1998 г.
Да святится имя твое (Через неделю после выхода из комы), 1997 г.