– А что он сделает? – с трепетом спросила Варвара. Голос её вздрогнул. – Убьёт?..
– Ну нет, не убьёт. Убивать можно только на войне.
– Побьёт? – всё ещё с надеждой допытывалась Варвара.
– И не побьёт. Как это можно – бить даму!
– А что же он сделает?
– Напугает чем-нибудь, чтоб она слушалась. Знаешь, она в гостях у нас была совсем не такая, как в гимназии. Она очень ласковая.
– А как он будет её пугать?
Мила подумала и ответила:
– Ну, скажет губернатору, чтоб её уволить из гимназии, а тебя оставить.
Велико было искушение, особенно когда Мила упомянула о французском разговоре. Варвара не устояла. Она лишь упросила Милу никому не рассказывать в классе.
В воскресенье вдова Бублик сама провожала свою дочку в «Усладу». Идти было далеко, и обе устали. Но с радостью они совершали этот далёкий путь. Шли словно в заоблачный край. Так в страхе и трепете, но с надеждой, богомолец приближается к святым местам.
Вдова не решилась подойти вплотную к «Усладе». Они остановились поодаль, и она ещё раз осмотрела Варвару, одёрнула её платье, попригладила волосы.
– Ты бы, Варенька, всё-таки лучше б пошла через кухню.
– Мне Мила сказала позвонить по парадному…
Но Мила уже приветствовала Варвару, стоя на балконе. На высоте, меж белых колонн, махая белым платочком, она казалась вдове небесным видением. Сквозь слёзы мать наблюдала, как Варя прошла меж двух каменных столбов входа, на вершине которых матовые шары походили на две полные луны, таинственно оберегавшие вход в «Усладу»; как Варя взошла по ступеням крыльца, подняла руку, позвонила; как открылась дверь и лакей в ливрее пропустил Варю в дом. Дверь закрылась.
Глубоко-глубоко вздохнув, вдова Бублик горячо поблагодарила Господа Бога за Его милости. Вытирая рукой слёзы радости, она поплелась домой.
Варвара между тем вступила в мир чудес. Перед нею развернулась совершенно новая для неё картина жизни.
Какие там были стены, окна, двери, ковры! Какая мебель! Какие вещи! И откуда?! Из Италии, Франции, Англии и даже из самого Китая! Варвара твёрдо знала, где находятся эти страны на географической карте, но воспринимала их так же отвлечённо, как и понятия: Млечный Путь, рай, межпланетное пространство. Это были первые конкретные доказательства их существования.
– Можно тронуть рукой? – спрашивала она благоговейно.
– Конечно, можно! – удивлялась Мила.
И Варвара осторожно прикасалась кончиками пальцев к поверхности лакированной мебели, хрустальной вазы, парчовой портьеры.
В сопровождении Милы и m-llе (для французского разговора) она прошла по «Усладе».
С присущей ей грацией и лёгким серебристым смехом порхала Мила, удивляясь удивлению Варвары. Стараясь полегче ступать в своих тяжёлых ботинках, шагала за нею Варвара, задыхаясь от волнения, от напряжения, от старания, с которым она произносила французские слова. М-llе, в высокой причёске, с сухим морщинистым лицом, рукою в кружевной митенке держала золотой лорнет и им показывала на вещи, названия которых произносила по-французски. Каждый раз Варвара должна была составить с этим словом коротенькую фразу.
Миле вскоре надоело сопровождать Варвару, и она убежала.
Затем гостью пригласили к завтраку, и она была представлена всем членам семьи.
Генерал более всего поразил воображение Варвары. Отец! Она мало видела отцов и как-то не думала о них вообще никогда.
Отец… Он подошёл к Варваре, тихонько позванивая шпорами. Казалось, эти звуки придавали его появлению нечто священное. Он, улыбаясь, приветствовал гостью, поклонился, потряс её руку, назвал её мадемуазель Варя и отошёл, казалось, сейчас же забыв о ней, о Варваре. Это был отец Милы.
До этого дня Варвара никогда не видела генералов вблизи. Квартальный надзиратель был для неё высшим воплощением человека в военном мундире.
Генерал… Варвара смутно поняла сердцем, что это он, именно он был опорой и источником счастья Милы. Высокий и стройный, наверное, очень сильный, он, казалось, одним своим взглядом, одним окриком мог бы обратить всю семью в бегство. Он же, видимо, никому в доме не внушал страха. Если верить Миле, он никогда не бил ни жену, ни прислугу. Мила даже удивилась такому вопросу и приняла его за шутку.
Но Варвара знала о существовании иных отцов, тех, что возвращаются домой пьяными в полночь; чьи дети, полусонные, разбуженные матерью, в страхе разбегаются прятаться у соседей; чьи жёны – законные жертвы – по неделям лежат полумёртвые от побоев. Но самый вид Милиной мамы показывал, что она никак не ожидает побоев. Вообще, видно было, что в этом доме никто никого не боялся, и мысль о возможности подобного существования на той земле, где жила и она, Варвара, потрясала её сердце.
Только тётя Анна Валериановна показалась ей строгой. Она одна посмотрела на Варвару долгим, действительно внимательным взглядом, не улыбнувшись при этом. Инстинктом Варвара поняла, что было «нечто» в этом особом внимании к ней. Что-то скрывалось в этих глазах, на лице, словно покрытом вуалью. Варвара испуганной мыслью отнесла тётю Милы в разряд своих врагов, тех, кто не хотел бы её видеть ученицей гимназии. Неизвестно почему, но ей показалось, что судьба её чем-то связана с этой женщиной. «Донесёт? – . испугалась она мысленно. – Поедет в гимназию и расскажет, что я была тут в гостях». Но помнились слова Милы, что ничего плохого для Варвары не случится, а если начальница и спросит, надо отвечать, что Варвара ходит на урок французского разговора с m-llе, за что, конечно, не полагается наказания.
Хотя прошло уже более трёх лет с тех пор, как Варвара поступила в гимназию, Анна Валериановна видела её впервые. От её имени m-llе подарила Варваре толстый французский словарь. Варвара онемела от изумления – книга была так дорога, что и в мечтах она не могла вообразить обладания ею. Видя её безмолвный восторг, и остальные Головины стали преподносить ей подарки: мадам Головина приказала горничной принести географический атлас, Мила подарила ей сочинения Гоголя, а генерал, удалившись в кабинет, вернулся с несколькими томами истории России, надписав на первом листе: «Умнице: Генерал Головин».
И пока он всё это делал – уходил, приходил, вставал, садился, тихий мелодичный звук шпор сопровождал все его движения, придавая ему – в глазах Варвары – таинственный, почти священный характер. Она оцепенела от вида подарков, онемела от счастья и, вся красная, крепко стиснув зубы, переминалась с ноги на ногу.
– Поблагодарите же… – подталкивала её гувернантка.
Но слова благодарности были выше сил Варвары. Из её глаз текли слёзы.
Положение было спасено Милой.
– Мама! Через месяц Варя будет знать все эти книги наизусть! Что тогда?
– Тогда мы ей подарим большой энциклопедический словарь, – смеясь, сказал генерал.
А дом «Услады» был ещё чудесней, чем его люди.
И опять, это была именно комната генерала, что удивила гостью больше всего. Окна – от потолка до полу выхолили в сад, и зелень деревьев, смягчая и рассеивая солнечный свет, наполняла комнату зеленоватым туманом. Таким выглядит свет под водой, на большой глубине океана, и там, очевидно, такой же благородный, невозмутимый покой. Глаз Варвары, понимавший красоту строгих геометрических линий и их сочетаний, был очарован ковром. Она смотрела – и его замысловатый рисунок открывал ей свои тайны. Схватив мысленно его схему, его план, она видела его уже весь, уже не в цвете рисунка – её глаз мало понимал красоты цвета, – а в линиях только. Его суровая, благородная строгость, его неуклонная правильность встали перед ней как закон, как виденье чьей-то судьбы, словно она коснулась рукою сердца создавшего его артиста.
Мила не понимала, почему Варвара всё смотрит и смотрит на ковёр. Он давно был в доме, привезённый с Востока, и всем пригляделся, приелся, по нему ходили, его не замечая. Ей больше нравились ковры в будуаре мамы – с гирляндами роз на голубом фоне.
В каждой комнате был свой особый запах, каждая из них имела свою собственную душу. Как обычно для детей, ведущих полуголодное существование, у Варвары было тонкое обоняние. Для неё большая гостиная «Услады» благоухала цветами, малая круглая – кофе (кофе – увы! – она знала лишь по запаху, не по вкусу). Будуар благоухал неизвестными Варваре духами, кабинет генерала – табаком неизвестного ей сорта. Комната тёти Анны Валериановны имела запах какого-то полузнакомого свойства, чуть похожего на то, что называлось «богородицыной травкою». Мила сказала, что это – английская лаванда. Комната Милы дышала сосной и фиалками. Но самые замечательные запахи были в кухне. Она благоухала пищей. Мила, собственно, и не предполагала показывать кухню, но Варвара попросила её, интересуясь тем, какая у них печь.
– Не дымит? – спросила она.
– Не знаю, – удивилась Мила, – пойдём и спросим.
В «Усладе» были и некоторые тайны.
– Посмотри, – сказала Мила, когда они были в библиотеке, и показала пальцем на верх стенных шкафов, – видишь, там панель из более тёмного дуба? Если раздвинуть створки, там видны пачки бумаг и писем. Это наши документы и наши секреты.
– Какие секреты? – загорелась любопытством Варвара.
– Главный – мамино письмо папе, что она согласна навсегда выйти за него замуж.
– О! – воскликнула Варвара. – Давай достанем и прочитаем!
Мила была возмущена:
– Бесчестно – читать чужие письма!
Варвара, так много уже прочитавшая чужих писем, слышала это впервые. Съёжившись, она решила промолчать о своём опыте, слова же Милы принять для руководства.
Когда всё было осмотрено; Варвара спросила:
– Скажи, откуда вы берёте столько денег?
– Как «откуда»? – изумилась Мила. – Нам даёт папа.
– А если его нет дома? Если он уехал?
– Если папа уехал?.. Я не знаю. Ах, вот что: мы ещё берём деньги в банке.
За обедом Мила сказала:
– Папа, Варе больше всего понравился твой ковёр.
– Это делает честь вкусу мадемуазель Варвары.
Набравшись храбрости от такого комплимента, Варвара спросила: – Сколько стоит?