Вдова Бублик стирала их бельё.
Настиравшись и надорвавшись, она умерла. Душа её, сбросив тело, легко поднялась и оставила землю. Душа полетела, как птица весною – в дальний край, легко и радостно, не отягчённая никаким грехом, никаким преступлением. Она летела ввысь, не бросая от себя тени. Не было человеческого упрёка, брошенного вслед, чтобы встать препятствием в её полёте.
В смертный час не самое ли это главное? не самое ли нужное? не единственное ли утешение? В их смертный час не позавидуют ли ей те, на кого она стирала?
Но смерть вдовы не вызвала волнения даже и в том околотке, где она жила. Там умирали часто.
Увидев мёртвую мать, Варвара сжала пальцы, и кости хрустнули. Она не заплакала. Лицо её потемнело и дрогнуло, и на миг она выглядела совсем как покойная мать.
Гроб! Простой, деревянный, выкрашенный синим, но тоже бесплатный, дар больницы. Вдова наконец имела бесплатное жилище. Благодарная, со смиренной и смущённой улыбкой лежала вдова Бублик в фобу. Кончен путь. Аминь и осанна!
Только две женщины, такие же прачки, да Варвара провожали гроб на кладбище. Две старые женщины вздохнули почти с завистью, когда закрылась могила.
Без слёз перенесла Варвара эти последние дни. С кладбища она пошла одна, без цели, куда глаза глядят. Машинально она подошла к берегу реки, к месту, где когда-то полоскала бельё её мать, и села неподалёку от плота.
И снова, как когда-то давно-давно, был прекрасный осенний день. Тот же август. «Панта рей», – вспомнилось Варваре. «Всё течёт!» «И каждый день уносит частицу бытия». Одни перемены мелькают быстро, другие движутся медленно. Нет вдовы Бублик, но стоит ещё город и так же утопает в садах. Но другие прачки стирают бельё, и порхают около, возможно, те же самые птицы. Так же вздыхает электрическая станция, и скоро ударит к вечерне тот же соборный колокол. Человеческая судьба мимолётней всего остального, но как надолго дела его переживают его самого!
Бельё полоскали незнакомые прачки.
– Посмотри-ка на ту девушку! – сказала одна из них, показывая на Варвару пальцем. – В будний же день сидит и прохлаждается без дела! И не совестно ей! Стыда, поди, нет у бесстыдницы!
– Погоди, не завидуй! – сказала, распрямляясь, её товарка. – Погляди на лицо: наверно, пришла утопиться.
– Что ж, пусть страдает! – злобно крикнула третья. – Кабы работала, некогда бы и любовь крутить. Нагулялась, вот и высматривает место поглубже, чтоб схоронить разбитую любовь.
– Эй! – задорно крикнула ещё одна Варваре. – Сюды кидайся! Тут глыбко!
Варвара слышала всё это, и слова прачек нисколько не оскорбили её, наоборот, они подняли в ней внезапную бодрость. Она улыбнулась в ответ: это была её среда, слой, из которого она вышла и к которому принадлежала, – там безделье казалось бедствием, грехом, преступлением, пороком. Они были правы: трудящийся человек имеет право презирать бездельников.
К тому времени у Варвары уже выработался метод в суждении о людях. Так, начальницу гимназии, которая открыто и явно презирала её, Варвара уважала больше, чем докторшу, которая все ещё носилась с ней. Первая имела основание, твёрдую – пусть ложную – веру во что-то своё. Она служила тому, была врагом перемен, но не носила маски. Вторая «строила» – на личном основании, без добра в душе, далёкая от понимания и жалости к человеку. Как она обрадовалась, впервые увидев тощее тело Варвары! Как настаивала на ежемесячных проверках состояния пациентки, и как омрачилось её лицо при виде, что Варвара поправляется и невозможно уже делать её лозунгом борьбы. Тот факт, что Варвара страдала, болела, – сам по себе – был ей безразличен. Ей нужен был лишь «факт» для громогласных выступлений. Даже и Фому Камкова Варвара понимала теперь по-иному: он являлся продуктом жизни и воспитания, где «человек человеку – волк», – и сам жил, выл и грыз по-волчьи.
«Эти женщины у реки, на берегу – труженицы. Это они – родоначальницы племён и народов. Им бы памятники ставить на площадях, – думала Варвара, – их бы должно опекать государство и защищать закон, и о них должны писать книги, от них учиться философии жизни».
Но Варвара давно поняла выгоды молчания. Она не была общительной и мыслями ни с кем не делилась, предпочитая их держать про себя.
Глава XV
Обязанная сообщить о причине пропуска классов, Варвара объявила в канцелярии гимназии о смерти матери. И снова вопрос о Варваре Бублик вступил в сложную фазу, и имя её появилось первым на повестке ближайшего заседания родительского комитета.
– Раз допущенная ошибка неизменно ведёт за собою неприятные следствия, – такими словами начальница гимназии открыла заседание, – недолго мы отдыхали: я снова вижу имя Варвары Бублик на нашей повестке. Доложите комитету, в чём заключается дело, – обратилась она к инспектрисе.
– Мать ученицы Варвары Бублик умерла на прошлой неделе. Ученица эта не имеет ни родственников, ни близких друзей семьи. В гимназии она также не образовала ни с кем тесной дружбы. Варвара Бублик одинока в полном смысле этого слова. По моей просьбе она изложила свои планы на будущее. Она предполагает продолжать учение до полного окончания курса гимназии, а также и продолжать предоставленные ей нами частные уроки. Жить она будет там же, жилище, по её словам, её собственное и свободно от долгов. Заработка её, по её словам, достаточно для скромной жизни. Это всё.
– Ха! – воскликнула начальница гимназии, стукнув ладонью по столу, и её лицо побагровело от гнева. – На самой окраине города, в грязной слободке, в Нахаловке, в своей избушке будет проживать одиноко шестнадцатилетняя девушка, ученица нашей гимназии. И «это всё!» – как вы сказали. Сама по себе будет жить мадемуазель Бублик, ибо таков её собственный план. Надеюсь, теперь, – обратилась она к комитету, – вы понимаете, что не красноречия ради я неустанно указывала на неуместность пребывания такой ученицы в нашей гимназии. Сколько раз – без аллегорий, в прямом, не в переносном смысле – обращала я внимание ваше, родители, на этот факт. Я не могла своею властью – без вины и без повода – удалить ученицу, вы же не взяли на себя инициативы удалить её, устроив где-либо в другой школе. Несколько лет она принадлежала нам, и невозможно теперь её удалить лишь за то, что на прошлой неделе умерла её мать. В данный момент уже нет места для принципиальных рассуждений и дебатов, потому что сейчас, в поздний вечер, покуда мы рассуждаем, в слободке, в избушке Варвара Бублик одна коротает ночь. Матери шестнадцатилетних дочерей, подумайте об этом! Вы знаете худую славу слободки. Я уверена, ни одна из ваших дочерей и не была там никогда. Всё, что случится там с мадемуазель Бублик, поставится в связь с жизнью гимназии, с репутацией наших детей. В молве ли города или в газетах она будет названа гимназисткой. Так пусть эта ночь будет последней, проведённой Варварой в избушке, в слободке. З а в т р а у т р о м она д о л ж н а перейти на другую квартиру и там пребывать до окончания гимназии. Дело это спешное и сложное. Подумайте: вот здесь, не сходя с места, нам предстоит устроить то, чего мы не удосужились сделать в течение семи лет пребывания мадемуазель Бублик с нами. Мы должны найти для неё приличное её положению место жительства на те двадцать месяцев, что она будет в гимназии. Я говорю, должны, ибо, после её семилетнего пребывания в гимназии, что бы она ни сделала, что бы с ней ни случилось в избушке, в слободке – всё имеет прямое отношение к нам. Её поведение – то или другое – есть наше дело, дело нашей чести, ибо, в глазах общества, мы её воспитали. И вот прошу вас: консервативно или либерально, революционно или же чисто по-евангельски, но решите проблему, дайте мне ваш ответ, ваши планы тут же и сию минуту, так как дело не может ждать. В простых словах: не возьмёт ли кто Варвару Бублик к себе, в свою семью и свой дом на двадцать месяцев. Я вся – просьба и внимание. Прошу – предлагайте!
Она замолкла. Ответа не было. Все глаза смотрели вниз или в сторону. Молодая докторша была углублена в какой-то чертёж.
– Хм! – мрачно произнесла начальница. – Никто! Дайте мне подумать. Не слышу предложений взять мадемуазель Бублик в семью ни на евангельских, ни на революционных началах. Будем искать ей п л а т н у ю квартиру. Перенесём нашу проблему на грубо материалистический, то есть на чисто финансовый базис. Хоть и немного, девица наша может сама платить за своё содержание. Раз скромна плата, искать надо людей победнее, потому что, как видите, даже и учась в лучшей школе края, Варвара Бублик о б р е ч е н а с у д ь б о ю пребывать в среде бедняков. Что мы ни делаем для неё, она фатально возвращается к среде, её породившей. Итак, начинаем искать ей квартиру. Каковы наши требования? Прежде всего, хотя и за низкую плату, мы желаем её поместить в приличный, безупречный дом, населённый добродетельными людьми с ничем не запятнанной репутацией. Только под таким решением может подписаться родительский комитет, не правда ли? Далее, помещение для данной девицы должно быть здоровым и чистым – иначе ч т о ж е с к а ж е т н а ш д о к т о р?! В доме том должна царить здоровая моральная атмосфера. И всё это только – во-первых. Во-вторых, люди в том доме должны быть честными тружениками, дабы не подать нашей ученице примеров праздности, ибо именно праздность более всего губительна для бедных классов. Домохозяева данной жилицы должны, с одной стороны, сами бьггь твёрдо убеждены в преимуществе добродетельной жизни над жизнью порочной, а с другой… увы!., они же должны тайно от неё и явно для нас допустить и кое-какие отступления от строгой морали, – прошу, не возмущайтесь даже молча и внутренне! – они должны с л е д и т ь за Варварой и – в с л у ч а е ч е г о – немедленно и тайно д о н о с и т ь о её поступках сюда, в школу, госпоже инспектрисе, чтоб мы могли в самом начале пресечь возможное зло. Ибо, по моим наблюдениям, перед нами девица решительного характера и натура, так сказать, скрытого горения, температура которого извне не поддаётся учёту. Такая многообещающая девица д о л ж н а иметь глаз над собою. И вот всё это нам нужно найти за низкую плату и немедленно. Люди, берущие Варвару, должны быть л и ч н о знакомы, хорошо известны кому-либо из родителей, чтобы сведения о жилице текли в естественной форме разговора между знакомыми. Я кончила. Вопрос: кто из присутствующих может предложить для нашей цели своих дальних родственников, бедных друзей или подчинённых по службе – с ручательством или, скаж