Приход Варвары никем не был замечен.
Швейцар распахнул парадные двери, и в прихожую быстро вошёл молодой офицер. Среднего роста, тонкий, элегантный в своей парадной форме, он был необыкновенно красив. Это был идеал городских барышень и кумир полковых дам, и даже Варвара знала его по внешнему виду и имени: Георгий Александрович Мальцев – самый красивый, самый богатый и, вместе с тем, к огорчению общества, самый равнодушный ко всему человек. Всегда несколько рассеянный, он сделал несколько шагов, прежде чем заметил, что не снял пальто. Быстро обернувшись, он едва не столкнулся с Варварой и пробормотал извинение. Тёмное платье и фартук Варвары он, очевидно, принял за костюм горничной. Небрежным движением он быстро снял шинель, сбросил её на руки Варваре со словами: «Благодарю вас. Пожалуйста» – и направился к большому залу.
О, эта привычка служить! Варвара, не успев сообразить, что она делает, с полупоклоном протянула руки, чтоб взять шинель. Движение это было чисто инстинктивное, импульс с детства – служить, подчиняться, работать; годы гимназии – благодарить и кланяться; она – потомок людей, поколений, что были слугами.
Опомнившись, она вспыхнула от стыда за себя. С ненавистью она смотрела на офицерскую шинель, которую держала в своих объятиях. Она готова была уже швырнуть её на пол, как к ней подбежали два хихикающих лакея – взять шинель. Прислуга Головиных знала Варвару и недолюбливала её: равная им, а ей приходилось иногда прислуживать – подавать чай, отвозить домой. После попыток Варвары пропагандировать среди головинской прислуги она сделалась среди них предметом насмешки.
– Пожалуйста, барышня, разрешите получить шинель их благородия.
А глаза лакея говорили: «Выкуси: со всем твоим образованием и революцией ты не похожа на барышню, ты – горничная».
Варвара же, придя в себя, гневалась снова, уже на то, что такой инцидент – такая мелочь! – мог так взволновать её, вызвать в ней такое горячее чувство. «Катехизис» учил переносить всё с холодным спокойствием. Глаза её ответили лакею: «Да, я принадлежу к рабочему классу, и я довольна, я горда этим».
Но глаза лакея отказывались понять этот ответ. Хихикая, он унёс шинель, подмигивая другому лакею.
– Варя! – Из двери, ведущей в библиотеку, к ней шёл Сергей. – Я жду вас! – Он улыбался ей, протягивая руки. – Я хожу по дому и ищу вас повсюду. Но что с вами? Недовольны? Сердиты? Устали? Посмотрите на меня приветливей! Улыбнитесь!
– Я улыбаюсь, – сказала Варвара, нахмурившись. – Смотрите: я раскрыла рот – вот! – улыбнулась.
– Спасибо! – Он взял её за руку и повёл за собою в библиотеку. – Здесь, среди книг, мы решим наши судьбы. Вы получили моё письмо?
– Давайте без лишних слов, – перебила Варвара. – Я здесь, я вам ответила, значит, получила.
– Вы всё ещё суровы и сердиты? На что?
– Это моё обычное состояние духа. Вы этого до сих пор не заметили?
Чувствуя, что сердце её болит и тает от этих ласковых глаз, от этого милого голоса, она, как в броню, облеклась в суровость, чтоб сократить разговор, провести его в рамках суровости, не допуская сентиментальности.
– Варя, сядем здесь, поудобнее. Предстоит серьёзный разговор. Но, милая Варя, на минутку перестаньте быть амазонкой. Сойдите с коня и отбросьте ваш щит и копьё. Согласны?
– Серьёзный разговор вы начинаете с шуток?
– Начну по существу: как вы думаете, милая Варя, любим ли мы друг друга?
– Заметьте, – сказала она, и невольная горечь прозвучала в её слове, – вы начали не с утверждения факта, а с вопроса, то есть с сомнения в нём. Вы находите нужным спросить и себя и меня.
– О, Варя! Всё на коне, всё с копьём! Но послушайте: нам обоим пора бросить взгляд на будущее. Мы не из тех, кто, не подумав, стремится в жизнь. У нас обоих твёрдые принципы, избранное дело всей жизни, наконец, определённый характер. Возможно, мы любим друг друга.
Она вдруг мило ему улыбнулась. В её улыбке сверкнули слёзы. Девушка восемнадцати лет, она отказывалась от любви и счастья. Это был единственный разговор о любви, единственный час, последний – и она ловила этот убегающий час.
– Вы оживили меня этой улыбкой! – сказал Сергей, тоже радостно улыбнувшись. – Обсудим же наше будущее и нашу любовь со всех сторон. Вы знаете труд моей жизни – астрономия. Я нашёл её, избрал и полюбил прежде, чем встретил вас, Варя. С нею я соединён на всю жизнь, и эту связь уже не нарушит ничто. Вы должны принять меня связанным с нею. В моей жизни она идёт первой, за нею следуете вы. Это – всё мои сокровища в жизни. Я не только просто люблю вас, я вас ценю и вами любуюсь. Вы, возможно, единственная умница, кого я могу любить; не краснея. Вы знаете, больше всего от людей меня отталкивает глупость. С вами я не рискую разделить участь многих мужей, кто слышит свою жену, горестно восклицая про себя: Боже мой! как она глупа! Нет, ведь какая тупица!
Как мало разговор этот походил на объяснения в любви, известные ей из классической литературы. Такой ли бывает молодая любовь? Не о ней ли напоминали звуки вальса, долетавшие из бального зала: беззаботная, бездумная, летящая, лёгкая… Но пусть, пусть… тем лучше. Тем легче.
– Да, – сказала она с лёгким налётом насмешки, – вы действительно посмотрели на любовь с точки зрения трезвого разума, но – увы! – односторонне, как эгоист.
– Эгоист? Впрочем, возможно. Но эгоизм мой исходит из моего преклонения перед разумом. Варя. В мире нет ничего выше, прекраснее и священнее человеческого разума. В вас есть этот свет, и я люблю вас за это. Я не встречал равной вам.
Она чувствовала, как сердце её смягчилось, и этого начинала бояться. Большая, глубокая печаль наполняла её. Она словно гасла сердцем, как-то быстро старилась внутри, отказываясь от молодости и счастья.
– Вы не ошиблись? – спросила она медленно, избегая называть его по имени, избегая произносить слово «любовь».
– О, Варя! Все эти годы я восхищался вашим умом, характером, вашим одиночеством и силой! С кем я мог сравнить вас? Моё восхищение перешло в любовь: я хочу иметь вас для себя. Этот род очарования, такого рода любовь не пройдёт, не поблёкнет.
Он взял обе её руки и поцеловал их. Было что-то и молодое, и старческое в его словах и в этом роде восхищения женщиной.
– Итак, я сказал моё слово. Теперь скажите мне ваше.
«Кончать! Надо кончать, – думала Варвара. – К чему это малодушие?» Она отняла свои руки и, сделав большое внутреннее усилие, заговорила в холодном, сдержанном тоне. Голос её был ровен и бесцветен, глаза сузились, почти прикрывая зрачки. Она сидела спокойно и прямо, не касаясь спинки кресла.
– Я скажу вам приблизительно то же, что вы сказали мне. Как видите, мы оба относимся к типу людей, кто повинуется не страстям и увлечениям сердца, а страстям интеллектуальным. Как и вы, я до встречи с вами уже была обручена идее. Мой жизненный спутник – борьба за благо человечества. Мы оба не свободны, в строгом смысле слова, мы связаны. И если вы так преданы бездушным планетам и звёздам, – подумайте:, что вы им? что вам они? – если эти мёртвые тела и холодные пространства так дороги вам, то что же сказать обо мне, кто отдал сердце больному, гибнущему, голодному и униженному человеку, его горячим слезам и крови? Вы отдаёте часть вашего сердца планетам, а оставшееся от этого предлагаете мне. Я всё сердце отдаю своей работе – и мне нечего предложить вам. Мы плывём по разным течениям, по таким, которые не могут встретиться. Больше того, история будущего – за меня, и расстояние между мной и вами будет не уменьшаться, а возрастать. Разойдясь сейчас, мы избегнем возможных горестей в будущем. Это и есть голос трезвого разума. Последуем ему. – Её голос прервался; у ней перехватило дыхание, но она сказала всё, что было нужно. Она замолкла, всей своей силой воли подавляя волнение.
– Нет, какая умница! – воскликнул Сергей. – И как я восхищался бы вашим ответом, если б он не касался меня! Представьте, я предчувствовал, почти знал, что будет вашим ответом. Моя попытка показывает или слабость моего характера, или же силу моей любви. Но дайте мне закончить всё, что я предполагал сказать вам сегодня. В жизни вы встретите много мужчин, возможно, талантливых, сильных, возможно, с именем, с положением, с капиталом, но вы не найдёте такого, кто бы лучше понимал вас, ценил, для кого вы были бы более необходимы… и в старости…
– Позвольте, – перебила Варвара, – в жизни я не намерена «встречать» мужчин, я не жажду, чтоб меня ценили… Что же касается старости, жизнь революционера обычно коротка, она станет ещё короче в ближайшие десять лет. И – довольно. Но заметьте, – её голос прозвучал печально, – заметьте, о чём и как мы говорим. Вы читали романы? Настоящие любовники бросаются друг другу в объятия без слов, без условий. Прежде всего, первый знак любви – они забывают о трезвом разуме. Им некогда посмотреть трезво на свою любовь и на грядущую старость. Обнявшись, они перепрыгивают через пропасти, бросаются с мостов, кинжалами ранят соперников, ядом отравляют соперниц. Обилие аргументов в нашем разговоре сегодня не является ли доказательством, что мы не они, что наша жизнь не роман и ваша попытка лежит на фальшивом основании?
– Возможно, в ваших словах есть доля правды: мы не являемся обычной влюблённой парой. Поскольку ясно, что человечество стоит перед большими потрясениями, возможно, и любовь меняет свой облик, и мы с вами – первые ласточки той новой эры. Поэтому продолжим и логически закончим наше объяснение. Будущее – в простых словах: я уезжаю учиться в Германию на пять лет. Поженившись, мы бы поехали вместе. У меня достаточно средств на скромную жизнь для обоих. Мы стали бы жить в небольшом городке с университетом, давно имеющим мировую славу. Вас не увлекает мысль всецело отдаться науке, не имея никаких житейских забот?
– Старинный университет и жизнь без забот – большое искушение, но не для меня. Я не из тех, кто изменяет раз избранному пути.
Он хотел было взять её руку, но она быстро отдёрнула её.