– Поезжайте в Германию… учитесь. Не огорчайтесь моим отказом. Вы любите астрономию, она утешит вас.
Они стояли и смотрели один на другого, потом оба невольно улыбнулись и опустили глаза.
– Итак, расстанемся… – начал Сергей, – без обещаний? без писем?
– Не примите это за холодность… за враждебность, – заговорила она вдруг горячо и сердечно, но, спохватившись, изменила тон. – Не станем заканчивать наш разговор извинениями. Прощайте. Я – ваш друг, и теперь, и всегда. Это всё.
– В таком случае, прощайте, Варя. – И Сергей первый вышел из комнаты.
Она осталась одна. Она думала о важности этой последней минуты. Они расстались навеки.
Громкие звуки мазурки заставили её вздрогнуть. Где она? Она забыла о бале.
Как спокойно стояли книги на полках, полные собственной мудрости. Вид книг всегда действовал на неё как тонизирующее лекарство. Они подтверждали ей, что есть жизнь мысли и эта жизнь выше жизни чувства. «Революционер – обречённая личность», говорил «Катехизис», ему нет личного счастья. Сегодня она поднялась до этого. Гордость смягчала боль её сердца: она может торжествовать победу своей воли, силы своего характера – она выполнила одно из трудных заданий учителя.
Глава XXIV
В библиотеку вдруг вбежала Мила.
– Варя! Я тебе что-то скажу! Я искала тебя. Серёжа сказал мне, что ты здесь.
В длинном платье из белого тюля, украшенном цветами, сверкая бриллиантами, благоухая ароматом духов, она чем-то походила на маленькое радостное парусное судно, уходящее в дальнее море. Подбежав к Варваре, она вдруг закрыла лицо маленьким кружевным веером и прошептала оттуда:
– Я влюблена!
– Разумеется. Я даже знаю, в кого.
– Ты з н а е ш ь? Но к а к ты можешь знать, когда я влюбилась только что, во время последнего вальса!
– Я видела – новый красивый офицер вошёл в дом. Он и есть герой последнего вальса.
Мила отступила на шаг.
– Знаешь, Варя, нехорошо так говорить…
– Допустим, я пошутила.
– Знаешь, Варя, это серьёзно. У меня вдруг упало сердце, когда он подошёл ко мне. Знаешь, как-то вдруг упало и болит. И сейчас болит… Мне очень радостно, мне очень весело, но сердце болит и болит…
– Перестань, Мила! Поболит и перестанет, потому что всё проходит.
– Нет, Варя, ты не понимаешь… Тебе не приходилось любить, и ты не знаешь, как это… Пойдём, ты сама его увидишь и тогда поймёшь. Пойдём, я тебя познакомлю с поручиком Мальцевым.
– Мы уже п о з н а к о м и л и с ь, – с иронией заметила Варвара, – только что, в прихожей.
– Как в прихожей? Кто вас познакомил?
– Он сам познакомился.
– Сам? Но как? Это не принято!
– Со мною, он полагал, это ничего, принято.
Тут тётя Анна Валериановна вошла в библиотеку.
– Мила, ты здесь? Чего ты прячешься? Сейчас идёт мазурка.
– Иду, тётя, иду! Варя, посмотри! Ты не заметила? Сегодня в первый раз на мне бриллианты! Фамильные! Это значит, что я – взрослая. Значит, то, что я тебе сказала, уже совершенно серьёзно. Тут уж – судьба!
Но Мила видела, что Варвара не слушала её. Она была рассеянна и не посмотрела даже на бриллианты.
– Варя! Не будь эгоистом! Ты думай обо мне!
И лёгкая, как видение, Мила порхнула к бальному залу.
Варвара осталась одна. В её сердце кипела горечь. «Что я здесь делаю? Всё кончено. Я могу уйти. Возможно, я навсегда ухожу из "Услады"». И ей вдруг захотелось несколько минут посидеть здесь одной, прежде чем покинуть этот дом и всё, связанное с ним в её жизни.
В дверях показался Димитрий – второй по красоте, после Мальцева, молодой человек, как говорили гимназистки. Он был блондином, Мальцев – брюнетом.
Димитрий медленно, нехотя направился к дивану, где сидела Варвара. Он шёл, а за ним лилась музыка из зала. Шпоры тихонько звенели.
По его виду Варвара поняла: он был послан или тётей, или Милой «занимать» её.
– Как поживаете, мадемуазель Варвара? – спросил он лениво, сделав вид, что случайно увидел её. – Отдыхаете от бала? Разрешите присесть около вас.
Он опустился на тот же диван, но возможно дальше от неё.
– Итак, вы блестяще окончили гимназию. Золотая медаль. Да. Поздравляю! – он поклонился.
Она молчала. Насмешка была в его глазах.
– Тут где-то был Сергей. Он искал вас. Вы его видели?
Это был прямой вопрос. Необходимо ответить.
– Да, – сказала Варвара.
Димитрий слегка пожал плечами. Помолчали.
– С вашего разрешения. – Он открыл свой золотой портсигар и, взяв папиросу, закурил, не ожидая ответа Варвары.
Это была, конечно, деталь. Но эта деталь ставила Варвару на её место в этом доме. С женщиной своего круга он не закурил бы прежде, чем было бы сказано «пожалуйста». Это было то же, что и шинель, брошенная ей на руки в прихожей. В ней вспыхнула досада, и она вдруг горячо рассердилась – и не на то, что Димитрий был с нею невежлив, а на то, что она в этот день была так чувствительна к тем мелочам, которые не должны бы задевать её, которые она давно презирала. Но, не удержавшись, она подчёркнуто произнесла: «Пожалуйста, курите!» – когда Димитрий уже выпускал колечками дым.
Он понял и её чувство, и её тон. Его брови слегка приподнялись, но он подавил в начале насмешливую улыбку, успевшую сказать Варваре: я у себя дома, – и Варвара поняла, что лишь забавляет его.
– Благодарю вас за разрешение курить, – произнёс он ровным тоном, выдержав паузу, и, ещё помолчав, добавил:
– Очень мило с вашей стороны. Да.
Она вздрогнула от негодования. Насмешка! Она сделала движение, чтобы, поднявшись, уйти. Но Димитрий заговорил снова:
– Не удостоите ли вы меня вашего внимания, не поведаете ли, каковы ваши планы на будущее?
Уносимая волной досады, Варвара не удержалась.
– Конечно, не замужество и не продолжение семейных традиций, – сказала она.
– О, конечно, т о л ь к о н е з а м у ж е с т в о, – согласился спокойно Димитрий, – это было бы слишком тривиально. Это путь обычных, ничем не одарённых натур. Я потому и интересуюсь, что полагаю – ваши планы должны быть оригинальны, необыкновенны.
Раскаиваясь уже, что заговорила, и не умея остановиться, она продолжала:
– Возможно, я буду актрисой… в каком-либо ночном кабаре, в поисках денег, поклонников, славы… Выбрав наконец старичка побогаче, выйду за него замуж. Переведя имущество на своё имя, с ним разведусь и в кругу молодых кавалеров буду наслаждаться шампанским и…
Она вдруг спохватилась. Но эти глупые слова были сказаны, и Димитрий откровенно громко смеялся. Это уже не была ирония: он смеялся весело, от души, словно наслаждаясь нелепейшей шуткой, – беззлобно. И именно от этого смеха Варвара почувствовала себя уже по-настоящему оскорблённой. Она поняла, над чем он так смеялся. Варвара была некрасива. В ней не было того, что привлекало бы старика с деньгами или публику в кабаре. И то, что он мог понять её слова как тайное, скрытое желание, как зависть к тем, кому даётся и старик, и деньги в кабаре, заставило её вспыхнуть от гнева. Губы её дрожали. В её глазах сверкнули слёзы.
– Почему вам так смешно?! – воскликнула она, и тон её стал сухим и надменным. – Я бедна и некрасива. Так. Но ведь и некрасивые девушки вашего круга мечтают именно об этом: если есть деньги, то шампанское и молодые кавалеры, нет денег – старичок со средствами. Вы этого не знали? Но ведь этим полна ваша литература. Вы читали хотя бы «Анну Каренину»: замечательна её попытка иметь и то и другое – идеал вашей женщины и вашей литературы. Мне странны ваше изумление и ваш смех.
Димитрий понял, что оскорбил её глубоко. Он заметил сверкнувшие слёзы. Он не ожидал, что она может так чувствовать. Перестав смеяться, он, желая загладить обиду, заговорил уже мягким, примиряющим тоном:
– Боюсь, вы не поняли меня, и простите, я не хотел обидеть вас. Дело в том, что за годы знакомства с вами мы здесь имели возможность оценить ваш ум и характер. Мы не ожидаем от вас меньше чем титул президента Академии наук. А вы заговорили – хотя и в шутку – о кабаре. Это было совсем неожиданно. Поэтому я и смеялся. Вы очень остроумны.
Это была ж а л о с т ь к ней. Варвара не хотела принять её и сдаться.
– Да? Но если бы девушка в а ш е г о круга сказала вам то же самое, но, конечно, в подмасленных, жеманных словах, вы бы не сказали о ней – «остроумна», ваше мнение было бы: «Ангел! Как она дальновидна!» Возьмите хотя бы гостей ваших, Сашу Линдер…
При этом имени он встал и смотрел на Варвару холодным, спокойным взглядом:
– Здесь, мадемуазель Варвара, вы делаете большую ошибку. Вы не имеете точного представления о м о р а л ь н ы х устоях различных кругов общества. В ненависти к современному строю вы смешиваете и круги, и классы, и характеры, и традиции. Это несправедливо и очень смело. Девушки, делающие карьеру в ночных кабаре, – не н а ш е г о круга, не наших семейств. Госпожа Линдер – наша гостья, это исключает возможность обсуждения с вами её характера, но, поверьте, она совершенно не нуждается в чьей-либо защите. Что же касается «ангелов» – да, женщины н а ш и х семейств именно «ангелы», в сравнении с женщинами некоторых других классов… Простите, разговор наш далеко перешёл границы приятного.
И, слегка поклонившись, он повернулся, чтобы уйти. Но в эту минуту молодая барышня и её кавалер, задыхаясь от смеха, вбежали в библиотеку. При посторонних Димитрий счёл бестактным оставить гостью одну. Формально поклонившись и щёлкнув шпорами, он спросил громко:
– Мадемуазель Варвара, могу я пригласить вас на эту мазурку?
– Нет, – резко ответила Варвара, не желая притворяться, – я давно бросила танцевать.
Спасая положение при посторонних, Димитрий спросил тоном, каким говорил бы вообще с молодой гостьей:
– Но как надолго решили вы н е т а н ц е в а т ь?
– На всю жизнь.
– О, тогда это серьёзно. Не смею надеяться переубедить вас. – И, молча поклонившись, он вышел.
Молодая пара, ища уединения, убежала из библиотеки.