В голосе любовника слышалось раздражение. Как же объяснить Нику, что она не может бросить Диего? Со времени приезда Фриды в Нью-Йорк эластичная нить между супругами натянулась как струна. Диего писал письма, полные любви, нежности и страсти, умоляя жену вернуться в Мексику. Он прикладывал фотографии обезьянок и собак Фриды и даже отправлял ей деньги: «Чтобы ты себе ни в чем не отказывала». Она отвечала, что теперь совершенно иначе смотрит на его интрижки и бесконечно меняющихся ассистенток: «Я люблю тебя больше жизни, и ты тоже привязан ко мне, правда?»
Фрида отложила карандаш и перечитала послание. Ей было нелегко написать эти слова. Потребовались многочасовые разговоры с Анитой, чтобы решить, стоит ли расставаться с Диего или надо вернуться к нему. А если вернуться, то на каких условиях? Фрида с горечью осознала, что никогда не сможет уйти от Диего, и ту боль, которую он ей причинил, она испытает еще не раз. Раны будут заживать медленно и никогда окончательно не затянутся. Но она верила, что выдержит. Она будет любить Диего, но по-другому, не так, как прежде. Когда Фрида впервые смогла выговориться, у нее словно камень с души упал. Она вдруг ясно поняла, что делать дальше. Она еще побудет в Нью-Йорке, а потом вернется в Мексику и воссоединится с Диего. Потому что она любит его, пусть не такой романтичной любовью, как в начале отношений, но более зрелой.
Нику она ничего не сказала. Ей не хотелось знать, действительно ли он не понимает ее чувств или притворяется. Сейчас они были вместе, они были счастливы, а остальное не имело значения. Фрида наслаждалась каждым мгновением, проведенным с Мюреем. В постели с Ником все было настолько иначе, что иногда Фриде даже не верилось. Однажды, обхватив его голову руками, она подумала, что совершенно счастлива. Ник дал возлюбленной то, в чем она так нуждалась: плечо, на котором можно выплакаться, нежность и страсть.
— Если ты так любишь Диего, как уверяешь, зачем же изменять ему? — недоумевала Люсьенн. Подруги сидели за одним из грязноватых столиков в «Деликатесах Каца» в Нижнем Ист-Сайде. С тех пор как Фрида впервые попробовала здешний сэндвич с пастромой, ее сердце было покорено. Она впилась зубами в белую булку с мясом и принялась жевать. Соленый огурчик делал вкус сэндвича просто идеальным. Персонал за прилавком закусочной уже знал художницу и обслуживал ее с подчеркнутой галантностью.
— За такой сэндвич можно умереть! — простонала Фрида с набитым ртом. — Почему я не пробовала его раньше? Единственная по-настоящему вкусная еда во всех США.
Люсьенн засмеялась и отпила глоток вина.
— Серьезно, Фрида. Я по-прежнему тебя не понимаю. Ты чуть не умерла от горя, когда Диего и твоя сестра… ты понимаешь, о чем я. А теперь сама завела любовника, и это не просто безобидный флирт. Объясни.
— Только не подумай, что Ник — моя первая интрижка.
— Да это вообще не интрижка, — возразила Люсьенн.
— Ты права. Я просто хотела сказать, что у меня и раньше случались легкие романы. Но до серьезных отношений не доходило. С Ником все по-другому. Если бы мое сердце не было занято Диего, — она отложила сэндвич и поднесла руку с кольцом к сердцу, — я бы осталась с Ником. Я люблю его. Но Диего люблю еще больше. — Она снова взялась за сэндвич, но рука остановилась на полпути ко рту. — Надо смириться с тем, что мы с Диего не можем любить друг друга на равных. Один из нас всегда обречен терпеть поражения. За последнее время я это поняла. Теперь давай поговорим о чем-нибудь другом. Не хочу портить впечатление от пастромы.
На следующее утро Фрида проснулась и лениво потянулась, а затем прижалась всем телом к мужчине рядом с ней. Хотя окно было закрыто, с улицы доносился шум. Квартира Ника располагалась на одном из последних этажей небоскреба, но суета большого города проникала и сюда. Снаружи стояла холодная нью-йоркская зима, а в квартире, напротив, было жарко, как в печке, потому что отопление нельзя было отрегулировать.
На мгновение Фрида затосковала по мексиканскому климату. Как все-таки здорово, когда можно просто выйти на улицу и понежиться на солнышке! «Я здесь уже пять долгих месяцев, — подумала она, — не пора ли домой?»
Осторожно, чтобы не разбудить Ника, она повернулась, чтобы посмотреть на любовника, и осторожно погладила кончиками пальцев его закрытые глаза, которые всегда смотрели на нее с такой любовью. Мюрей был очаровательным и чувствительным, нежным и внимательным любовником. Еще он отличался умом и талантом, и Фрида искренне восхищалась его фотографиями. Им было весело вдвоем; Ник ее понимал. Он носил возлюбленную на руках и уже дважды просил выйти за него замуж. У него был только один недостаток: он не был Диего.
Фрида шумно вздохнула и замерла, подумав, что разбудила Ника. Но нет, он спал, и художница пристроила голову у него на плече, чтобы еще немного вздремнуть. Но сон не шел. «Почему я цепляюсь за человека, который причинил мне столько боли? — думала она. — Почему не могу просто остаться с Ником? Может, стоит хотя бы попробовать?»
Внезапно перед глазами у нее возник образ: она в белом платье и короткой кофточке на синем фоне. Но в груди зияет большая дыра, а кровоточащее сердце лежит у ее ног. На картине Фрида плачет, по щекам катятся крупные слезы. Но это уже не та наивная девчонка, что прежде. Это по-житейски мудрая, опытная тридцатилетняя женщина, которая, вопреки всему, сама распоряжается своей жизнью. Женщина, которая способна пленять сердца даже без прически и украшений.
И в этот момент Фрида поняла, что готова вернуться в Мексику. Теперь ей хватит сил, чтобы снова связать свою судьбу с Диего, но на этот раз не потерять себя.
С такими чувствами художница и отправилась домой в декабре 1935 года, хотя Ник умолял ее остаться. Мюрей не стал спрашивать, едет ли она к Диего: он уже знал ответ.
— Мы еще встретимся, — пообещала ему на перроне Фрида. Проводник уже попросил ее подняться в вагон, где в купе ждали два чемодана, до отказа набитых подарками. — Я буду писать тебе письма. Много-много писем, и каждое скреплю поцелуем. Вот увидишь. — Она в последний раз сжала руку возлюбленного и прошла в вагон.
Поезд еще не выехал за пределы Нью-Йорка, а Фрида уже заскучала по Нику. Будь он сейчас рядом, она положила бы голову ему на плечо, и они завели бы тихий разговор. Но в то же время она не могла дождаться, когда бросится в объятия Диего. Фриду грызла совесть. Разве она не поступила так же, как он, разве не изменила ему? Изменила, да. Но, в отличие от самого Диего, она не предавала его доверие. К тому же моногамия — это буржуазная условность, он сам так говорил. Вспомнив об этом, Фрида усмехнулась. Марксистские лозунги сейчас волновали ее меньше всего. Она будет скучать по своему любовнику, ведь он дал ей то, чего она не нашла и, скорее всего, никогда не найдет у Диего. И Фриду пугало, что она больше не почувствует на себе нежные руки Ника, которые разжигали в ее теле пламя страсти.
Люсьенн упрекнула подругу, что та изменила Диего исключительно из мести. Сначала Фриду потрясло обвинение, но потом она задумчиво ответила:
— Возможно, ты и права. Во всяком случае, сначала так и было.
— Ты самая честная женщина на свете, удивленно произнесла Люсьенн.
— Мне тоже так кажется, — отозвалась Фрида. И подруги залились громким смехом.
«Ох, Люсьенн! — думала Фрида, сидя в продуваемом насквозь купе поезда. — Я и по тебе буду скучать. По тебе и Нику. И по Аните. По нашим походам в кинотеатры, по нашим беседам».
Она натянула на плечи шаль, но все равно было зябко.
Когда поезд остановился, напротив села пожилая женщина. Сначала она молча разглядывала Фриду, а потом спросила:
— Простите, это мексиканский наряд? Не хочу показаться назойливой, но я работаю портнихой на Бродвее и очень интересуюсь такими вещами.
Фрида была благодарна случайной собеседнице, которая отвлекла ее от грустных мыслей. Когда попутчица вышла, Фрида написала первое письмо Нику. Ктому моменту, когда поезд пересек мексиканскую границу, она написала ему целых три письма: ей хотелось хоть так приблизиться к любимому. Как же сложится ее жизнь? Куда заведет ее судьба? Мысли снова закружились в бешеной карусели. Удастся ли ей воссоединиться с Диего на своих услових? Но для этого важно стать самостоятельной и больше не зависеть от него. А значит, нужно искать покупателей на свои картины и перестать раздаривать их друзьям.
Когда состав пересек Рио-Гранде, Фрида прислушалась к своим ощущения. Да, у нее достаточно сил, чтобы воплотить свои планы в жизнь. Так что теперь можно начинать радоваться скорой встрече с Диего.
Глава 20
Рисовать! Рисовать! Рисовать! Фрида стояла посреди спальни на проспекте Инсурхентес с кистью в руке. До своей квартирки она добралась уже ночью и сразу хотела бежать к Диего, даже схватила пальто. Но потом поняла, что еще толком не попрощалась с Ником. Может быть, на коже даже остался его запах. Не нести же его с собой к Диего! Фрида замерла в дверном проеме, напряженная и охваченная беспокойством. Немного поколебавшись, она бросилась к мольберту и застыла перед чистым холстом, наморщив лоб. А что, собственно, она собирается изобразить? На ум пришли ее старые картины с портретами сестер, бабушки с дедушкой и родителей, а также последнее нью-йоркское полотно, где художница изобразила себя с дырой на месте сердца. Конечно же, ей нужен автопортрет на границе между Гринголандией и Мексикой. Фрида быстро набросала по памяти наиболее важные детали. Потом все же решила подойти основательнее и, сняв с полки книги по искусству, разложила их вокруг мольберта. Найдя нужный альбом, она принялась листать его, пока не остановилась на картине Макса Эрнста, которую видела в Нью-Йоркском музее современного искусства: тогда темно-зеленые растения на апокалиптическом фоне заворожили Фриду, и несколько часов она провела перед картиной, которая размером была ненамного больше ее полотен. Потом она схватила другой альбом и нашла изображение интересующей ее детали из «Сада земных наслаждений» Иеронима Босха. В скором времени вся комната была завалена книгами и заставлена холстами; там просто не осталось свободного места. В приступе ярости художница расшвыряла все в стороны и рухнула в кресло.