Девушка вздохнула.
Пока ей не оставалось ничего другого, кроме как работать в ателье отца и вносить скромный вклад в семейный бюджет. Но ей хотелось от жизни большего. Она мечтала стать врачом.
«Боже мой, я веду себя так, будто жизнь закончилась, — подумала она, закрыв глаза. — Но ведь у меня есть картины. Я постоянно рисовала и подруг, и семью, и несчетное количество раз — саму себя. Наверняка среди моих полотен есть неплохие. Может, стоит попробовать их продать? Может, мне стать художницей? Но как это сделать?»
Автобус резко затормозил, и цыплята в корзинке взволнованно закудахтали. Фрида вздрогнула, но тут же облегченно выдохнула, увидев, что автобус просто остановился на перекрестке. Они как раз миновали угол рынка Сан-Хуан, где тогда произошел несчастный случай. Взгляд Фриды упал на витрину бильярдной. Ее внесли туда после аварии, а собравшиеся зеваки кричали вслед: «Смотрите, танцовщица!» Фрида, покрытая кровью и золотой пыльцой, выглядела так, будто только что сошла со сцены. Сама она этого не помнила — ей рассказал Алехандро.
Алехандро… Еще одна неприятная тема. Несколько месяцев назад он наконец-то вернулся из Европы. Скоро ее бывший возлюбленный сдаст экзамен по праву, а заграничный опыт поможет ему привлечь множество клиентов. Порой они виделись, но прежнего огня между ними уже не вспыхивало. Фрида подарила ему свой автопортрет в стиле Боттичелли, но картина не вернула ей Алехандро, так что Алисия оказалась права. Сердечная рана продолжала кровоточить, но уже меньше, чем раньше. Алехандро слишком сильно ее обидел. Сколько писем она ему посылала, описывая ужасное отчаяние, страх никогда не выздороветь, даже мысли о самоубийстве. В каждом письме она молила его ответить и спасти ее. Но через несколько недель от него приходили лишь короткие бессмысленные отписки. Мужчина, который любит женщину, не станет себя так вести. И теперь Фрида не могла простить ему равнодушия.
Лишь бы он сегодня не пришел! Фриде не хотелось больше видеться с Алехандро. Но Чон Ли был ей настоящим другом. Она даже начала писать его портрет, который, впрочем, казался ей не вполне удачным — у нее лучше получалось рисовать женщин. Впрочем, картина была еще не закончена, иначе она взяла бы ее с собой, чтобы подарить Мигелю.
Они были в сотне метров от Сокало, когда Фрида вдруг почувствовала запах горелой резины. Автобус сбросил, скорость, а потом и вовсе остановился, потому что“ проехать было невозможно. Вся улица была запружена людьми. Они яростно потрясали кулаками и выкрикивали лозунги, но Фрида не могла разобрать ни слова. Водитель повернулся лицом к пассажирам.
— Ну все, приехали, — объявил он.
Фрида вышла и тут же оказалась в центре толпы, которая увлекла ее за собой. Что здесь происходит? Почему эти люди так злятся? Дым становился гуще и ел глаза. Она попыталась нырнуть в дверной проем, но не смогла противостоять людскому потоку, который нес ее в сторону Сокало. Вдруг к ней потянулась рука, и кто-то привлек ее к себе, закрыв своим телом от демонстрантов.
— Мигель! — крикнула Фрида.
— Ну наконец-то, Фрида. Я уже начал думать, что ты не прорвешься.
— Что тут происходит?
— Разве ты не слышала? Сегодня утром сгорела фабрика на проспекте Инсурхентес. Дюжина женщин погибли в огне, потому что двери оказались заперты. У них не было шансов выбраться.
Фрида в ужасе посмотрела на него. Теперь она поняла, что кричали эти люди: «Убийцы!» А на плакатах были лозунги коммунистов. Они с Чон Ли последовали за остальными на площадь перед собором. Молодая женщина вскарабкалась на ограду, собираясь произнести речь.
— Почему эти женщины были заперты на фабрике? — спрашивала она. — Они вкалывали по двенадцать часов в день, не имея права даже выйти в туалет. А все почему? Потому что они женщины и потому что им платят еще меньше, чем мужчинам! Эти женщины погибли, потому что капиталист хотел заработать больше денег! Человек не будет свободен, пока порабощена женщина!
Фрида слушала с открытым ртом. Разумеется, она знала, что женщинам приходится тяжелее мужчин, что они больше работают, но получают меньше, а часто вдобавок вынуждены заботиться о детях в одиночку, потому что их мужья — алкоголики и садисты либо вообще бросили семью. Чтобы понять это, нужно было просто не закрывать глаза на происходящее вокруг и внимательно слушать разговоры женщин, живущих по соседству. Но речь с этой импровизированной трибуны звучала сильнее и убедительнее. Женщина, стоявшая рядом с говорившей, тоже забралась на ограду и взяла ее за руку, и тут же еще одна последовала ее примеру. Так они и стояли втроем, взявшись за руки и выкрикивая лозунги: «Равенство! Справедливость! Долой мачизм! Долой капитализм!»
Фрида поискала глазами Чон Ли. В какой-то момент толпа их разлучила, хотя он должен был находиться где-то рядом. И тогда она подхватила лозунги демонстрантов. Теперь ее крик сливался с голосами других женщин, и она ощущала необычайную легкость. Нога уже не болела. От прилива уверенности хотелось смеяться во все горло. И когда люди вокруг начали вскидывать в воздух сжатые кулаки, Фрида повторила их жест. Скандируя лозунги, демонстранты замаршировали по брусчатке, неуклонно ускоряя шаг — или так казалось Фриде. Она старалась не отставать и, как только толпа затянула «Интернационал», подхватила песню, не жалея связок.
На следующий день они с Чон Ли отправились в комитет Коммунистической партии и подали заявление о приеме. Выйдя на улицу с красным партбилетом, Фрида чувствовала себя отлично. Приятно было стать частью движения, которое борется за правое дело. Раз в неделю она посещала партийные курсы, на которых коммунисты вместе читали социалистическую литературу. На книжной полке девушки рядом с Джейн Остин встали Маркс и Энгельс.
Прошло несколько недель с тех пор, как Фрида вступила в партию. На одном из занятий лекцию им читал очень привлекательный мужчина по имени Антонио Мелья[8]. Он бежал с Кубы и теперь боролся за революцию в Мексике. Рядом с ним сидела красивая женщина, точно сошедшая с картинки модного журнала. В конце лекции она подошла к Фриде и представилась:
— Меня зовут Тина Модотти[9].
— Ты фотограф! — воскликнула пораженная Фрида. Она видела работы Тины Модотти на выставке, куда они ходили с отцом. Гильермо фотографии не понравились: показались неестественными и чересчур политизированными. Гильермо многим был обязан Мексике. Здесь он нашел новый дом после эмиграции из Германии. И для него фотография всегда была средством отображения реальности, а не ее критического переосмысления. А вот Фриде работы Модотти понравились, и она была счастлива лично познакомиться с автором. У Тины было бурное прошлое: она родилась в Италии, жила в Калифорнии, снялась в паре немых фильмов в Голливуде. Последние несколько лет она провела в Мексике, собирая вокруг себя художников и революционеров, столичную богему. Тина была необычайно красива, заражала всех вокруг своей энергией и жила яркой жизнью, которой Фрида горячо завидовала.
— У меня завтра вечеринка, — сказала Тина. — Почему бы тебе не прийти?
— Мне? — изумленно переспросила Фрида.
— Да, тебе, — подтвердила Тина.
На следующий вечер Фрида, слегка волнуясь, вошла во двор дома Тины Модотти. Двустворчатые ворота захлопнулись у нее за спиной, отделив от шума и суеты уличной жизни. Здесь был слышен лишь плеск воды в фонтане, в чаше которого росли крупнолистные растения. Резкий крик заставил Фриду вздрогнуть. Оглянувшись, она увидела разноцветного попугая. Тот сидел на ветвях и смотрел на нее, склонив набок голову.
Поймав взгляд гостьи, попугай издал еще один гортанный вопль.
К внутреннему двору слева и справа примыкали другие дворики. Но где же Тина? Фрида прислушалась. Откуда-то доносилась музыка, но она не могла понять откуда. На одной из стен цвела петуния высотой с человеческий рост. Больше всего на свете Фрида любила эти ярко-красные цветы со странными пестиками, такими длинными, что они высовывались наружу и колыхались при малейшем прикосновении. Она осторожно сорвала два колоколообразных цветка и уже собиралась воткнуть их в волосы, как сверху, с опоясывающей дом галереи, раздался голос Тины:
— Фрида, вот ты где. Почему бы тебе не подняться и не присоединиться к нам?
Фрида повертела головой по сторонам в поисках входа;
— Лестница спереди, слева от тебя.
Тина ждала гостью у входа, прямо на лестничной площадке, и Фрида поднялась по ступенькам. На втором этаже пол был выложен плиткой, и со всех четырех сторон внутрь дома вели сдвоенные двери. По периметру стояли диванчики и растения в больших горшках.
— Цветы для меня? — поинтересовалась Тина.
Фрида опустила глаза на петунии, которые держала в руке.
— Вообще-то нет, — призналась она, — я сорвала их у тебя во дворе. Хотела воткнуть в волосы.
Тина откинула голову назад и засмеялась.
— Тогда пойдем к зеркалу.
Они вошли в прихожую. Здесь было темновато, лишь свечи распространяли вокруг мягкий свет. Фрида встала перед зеркалом и вытащила несколько заколок из прически, чтобы приколоть петунии.
— Я мигом, — бросила она Тине.
Парой умелых движений она закрепила оба цветка на голове. Получилось что-то вроде диадемы. Закончив, она с довольным видом улыбнулась своему отражению. Восхищаясь ее прическами, люди не обращали внимания на искалеченную ногу.
Она все еще стояла с поднятыми над головой руками, когда заметила в зеркале мужчину, настоящего гиганта, который замер позади, внимательно глядя на нее темными глазами. Эти глаза, блестевшие за стеклами очков без оправы, сразу же пленили ее. Широко посаженные, они постоянно двигались, точно пытаясь вырваться из-под слегка припухших век. Острый взгляд пронзал насквозь.
«Этот мужчина смотрит на мир иначе, чем обычные люди, — вдруг подумала Фрида. — Он проникает в самую суть. Интересно, что он увидел во мне?» Чтобы не утонуть в его глазах, она окинула взглядом фигуру незнакомца