– Конечно, – вздохнул Саша. – У вас, небось, весь дефицит на дом приносят. Камю, Кафка, Марсель Пруст.
– Пруста не надо! – сказала она. – Мой папочка читает нормальные советские книги. Трифонова, Бондарева, Абрамова. Потому что он всё равно нормальный человек! Запомни, мой хороший – если гэбист любит Пруста, это такая сволочь… – она вдруг оскалилась и заговорила вполголоса: – Есть там один такой, – она потыкала пальцем вверх. – Стихи пишет, Шекспира цитирует. Если до самого-самого верха дорвется – ой! Хуже Сталина. Но ему не дадут. Он больной. Почки. Но от него скрывают. Специально кормят, чтоб почки посадить на хер! – и она стукнула кулаком Саше по коленке. – Ну, пойдем! – встала и протянула ему руку.
– Погоди, – сказал он. – Зачем ты мне всё это рассказываешь?
– Интересничаю, – сказала она, помогая ему встать с земли. – Флиртую, разве не видно?
– А если я проболтаюсь?
– Ой! Я отопрусь. Тебя посадят. А ему всё равно посадят почки. Игра слов! Так что вези тачку, джентльмен.
Они подошли к небольшому каменному домику. В торце была дверь. Лизелотта вытащила из кармана ватника связку ключей.
Саше Котову некуда было торопиться, воскресенье и родители уехали, поэтому они с Лизелоттой так и не встали с топчана до вечера, она всё шептала “люблю, люблю, люблю”, целовалась прямо до крови, просто вгрызалась, а в перерывах жарила яичницу с колбасой на электроплитке.
Вечером за окном гавкнула собака, Саша выглянул – боже! Валечка Гимпель привел ментов, с собакой! Издалека видно было, как собака нюхала то самое место, где они вчера сидели под сиреневым кустом, и натягивала поводок, чтоб бежать-искать.
– Екалэмэнэ! – зашептал Саша. – Верный друг, чтоб тебя!
– Не ссы, – сказала Лизелотта. – Обойдется.
С неба грохнуло, потом сверкнуло, потом грохнуло еще сильнее, и полил страшенный июньский дождь. Струи толстые, как веревки.
Мент подобрал что-то с земли, положил в полевую сумку. Наверное, это была жестяная крышечка от бутылки, которую они с Гимпелем выпили.
– Люблю, люблю, люблю тебя, – заурчала Лизелотта сзади, обнимая Сашу за плечи, целуя и грызя его затылок.
Потом дождь прошел.
Еще потом в дверь постучали.
– Ведь всего ничего осталось! – закричала, как будто в сотый раз, дама в красивом пальто, с высокой укладкой пепельных волос и большими круглыми глазами. – Только диплом защити, умоляю, и будешь инструктор горкома партии!
– Маман, жё не сюи па сёль, ком ву пувэ вуар! – сказала Лизелотта.
– Кто это? – дама повела головой в сторону Саши.
– Ты что, член капээсэс? – спросил Саша у Лизелотты.
– Куда деваться, – сказала она. – Со второго курса. По блату.
– Кто это? – повторила дама, теперь уже в упор глядя на Сашу своими круглыми сине-зелеными глазами. Как бирюзовые клипсы у нее в ушах.
– Дай мы тебя проводим, – сказала Лизелотта и надела тонкие импортные трусики, а сверху – брезентовые штаны.
Хорошо, Саша успел натянуть брюки еще до того.
Вышли, дошли до ворот.
– Познакомимся же, наконец! – дама первая протянула руку. – Валентина Аркадьевна.
– Саша, – ответил Саша.
– Вы все-таки кто? – спросила дама.
– Студент четвертого курса. Филфак. То есть вот перешел на четвертый.
– А Лизочка уже на пятом, – строго сказала дама. – Философский факультет.
За воротами стояла черная “Волга” с желтыми подфарниками и белыми шелковыми занавесками на стеклах задних дверей. Знаки высшей силы.
– Я знаю, – сказал Саша.
– Знаете, и что? – странно спросила дама.
– Познакомься, мама, это мой муж! – слегка паясничая, сказала Лизелотта.
– Ну зачем же так сразу перед фактом? – Валентина Аркадьевна снисходительно поморщилась. – Нужно быть вежливее к матери. “Мы хотим, собираемся, планируем пожениться… ” В крайнем случае, “мой будущий муж”. Пригласи молодого человека в гости. В это воскресенье. Вы к нам придете в это воскресенье, Саша?
– Спасибо, – сказал Саша. – Не знаю… Это так неожиданно..
– Мама, езжай, – сказала Лизелотта.
– У тебя же кончилась смена! Мать за тобой приехала, и ни слова благодарности.
– Я чуть попозже. Мама, он оказался подлец, – она больно ткнула Сашу локтем в бок. – После двух лет наших отношений отказался жениться. Бросил меня. Он трус презренный. Я сейчас его убью. А потом поеду на метро.
– О, небо! Как я устала! – закричала Валентина Аркадьевна. – Я специально за тобой приехала, у папы попросила машину!
– Можешь меня подождать. Но тогда ты будешь соучастница в убийстве.
– Валентина Аркадьевна, – сказал Саша. – Вы лучше меня подвезите на машине, хорошо?
Дама изумилась такой наглости и поэтому сама открыла Саше дверь.
Он обернулся. Лизелотта смотрела в сторону. Ну и ладно.
Пока ехали, Валентина Аркадьевна спросила:
– У вас, правда, с Лизочкой два года серьезные отношения?
– Не совсем. Она сказала, что в меня влюбилась два года назад, когда увидела в коридоре.
– Ну и нечего тут гордиться! – сказала Валентина Аркадьевна.
– Да, конечно, – сказал Саша. – Остановите, пожалуйста, у метро “Университет”.
– А то до центра?
– Нет, нет, спасибо, – сказал он.
Вышел, зажмурился, снова открыл глаза и удостоверился, что уже забыл Лизелотту.
Потом она позвонила ему.
Даже удивительно, как она его нашла. Он уже успел три раза жениться и развестись, оставить с женами четверых детей, раз шесть переехать – из хороших квартир в плохонькие и обратно, и один раз даже на виллу на Новой Риге, и потом снова в город, – и вот теперь жил в небольшой квартирке в приятном районе около метро “Бауманская”, с мастером тайского массажа Анечкой, которая приходила к нему в неделю раз, но не хотела переехать к нему насовсем.
Потом – это лет через тридцать пять. Или даже больше.
Она позвонила прямо в дверь. То есть в домофон. “Кто?” “Лиза. Полное имя Лизелотта! Вспомнил? Вспоминай и открывай, а то буду стеречь на крыльце!”. Он открыл. Ждал ее у лифта. Она прошла мимо него, вошла в квартиру и огляделась.
– Бедненько, – сказала вместо “здравствуй”. – И не особо чистенько. Один живешь?
– Предположим, – сказал он. – Чем обязан?
– Пришла сказать, что у меня не получилось.
– Что не получилось?
– Понимаешь, когда ты тогда ушел, сел в машину и уехал, я сначала думала, что ты согласен жениться, просто хочешь с мамой поговорить. А мама сказала, что ты выскочил у метро. Я хотела повеситься, но потом решила: “Ну и подумаешь! Проживу без него”. Я старалась. Я честно старалась. Я столько лет старалась… Но нет. Не получилось. Так что поехали.
Она была в каком-то ватнике. Саша долго приглядывался, но понял, что это модная и дорогая одежда. Она поймала его взгляд и подтвердила:
– Куртянчик от Живанши. Я богатая, не думай. Поехали. Или здесь?
– Что здесь?
– Целоваться, и вообще.
– С ума сошла! – Саша отступил на полшага, потому что Лизелотте было за шестьдесят, она была чуть постарше его, он это помнил. И выглядела она соответственно. Как раз на шестьдесят с хвостиком.
– А я не обиделась! – засмеялась она. – Поехали. Смотри, какая ночь. Июнь, и кое-где сирень цветет.
У нее была хорошая машина, просторная и мягкая. Ехали и болтали. Она рассказала, что у нее всё сложилось отлично. Диплом, райком, горком. Потом бизнес. Папочка помог, царствие небесное. И папочкины друзья. У чекистов очень сильное чувство локтя. Через века. Приказ тайных дел, охранное отделение, чека-энкаведе-кагебе – одна команда, одни и те же люди. Дети, внуки и пра-пра-правнуки. Так что полный порядок. Гляди, какая тачка! Но вообще богатство – это скучно, когда много.
– Ты замужем? – спросил Саша.
Она помотала головой.
– Ну, была? – уточнил Саша.
– Какой еще муж? – возмутилась она. – Я же тебя люблю!
– Ты дура? – удивился Саша.
– А ты трус! – сказала Лизелотта.
Саше стало обидно, но не за труса, а по-другому: о себе она всё рассказала, а о нем, о его жизни, ничего не спросила. Поэтому он усмехнулся:
– Ну, расскажи еще что-нибудь. Например, как ухайдакали товарища Андропова Юрия Владимировича.
– Кто? – спросила она, внимательно следя за дорогой.
– Вы! Ты же сама говорила: “ему специально почки сажают”.
– Я? – она подняла брови. – Бред какой. Не выдумывай.
– Куда мы едем?
– Уже приехали.
Они остановились около длинного забора. За забором росли кусты и деревья. Вышли. Там была калитка. Лизелотта достала из кармана связку ключей.
Сидели на земле, на расстеленном ватнике от Живанши.
– А Валечка Гимпель теперь в Америке, – сказал Саша. – С которым мы водку здесь пили. Профессор русской литературы. Помнишь, он ментов с собакой привел?
– Гимпель? Смешно! – сказала Лизелотта.
– Чего смешного?
– Фамилия смешная. Очень шпионская. Нет, правда, был такой знаменитый немецкий шпион. Умер ста лет от роду. У шпионов не нервы, а стальные канаты. И у папиной Лизелотты фамилия тоже была Гимпель. Почему? Непонятно. Всё в одном клубке. Не распутаешь. И не надо. Я тебя люблю.
Она легла навзничь на траву, ладони положила под голову.
– Ты тогда говорил: людям не надо жить вместе, люди должны жить отдельно, поврозь, каждый в своей маленькой комнатке с кухней. А под старость собираться, доживать последние дни в компании. Чтобы были такие специальные “умиратории”. Хорошее слово “умираторий”. Я тебя люблю.
– Не помню, – сказал Саша, и тут же вспомнил, и сказал: – А! Да, да, да.
– Скажи, ты из-за этого не захотел на мне жениться? Ты тогда вообще считал, что людям лучше поодиночке? Или я тебе не понравилась?
– Ты как-то странно предлагала. “Мама, вот мой муж”. Тут любой растеряется.
– А почему ты мне сам не предложил? Я тебе целый день говорила: “люблю, люблю, люблю тебя”. А ты молчал. Почему ты молчал?
– Честно? Ты была странная. Я испугался.
Она замолчала.
Саша лежал рядом с ней, тоже навзничь, июньская земля сквозь свежую траву