Российскому зрителю и моему читателю не слишком известно, насколько депрессивно смотрелась послевоенная Англия вплоть до семидесятых годов – эпохи диктата профсоюзов, всеобщих забастовок, палестинского и ирландского терроризма. Речь идет о стране, в ходе войны с нацистской Германией потерявшей империю, практически обанкротившейся, жившей в долг, взаймы (на деньги Соединенных Штатов – государственный заем) и по карточной системе, просуществовавшей еще с десяток лет после окончания войны. Об этом писали и Оруэлл, и Баллард. Серые улицы, дешевые сигареты, ржавые лезвия для бритья, скисшее молоко; и среди этой серости и убожества – желтый банан и оранжевый апельсин как редчайший экзотический фрукт. С такой же экзотической яркостью возникают среди серой гальки и засохших водорослей на берегу Дандженесса яркие цветы в странном саду Джармена.
В садах британцев можно прочесть историю Британской империи по экзотическим кустам и цветам, появившимся в английских парках, поместных садах и домашних садиках вместе с каждой частью мира, попавшей под контроль британской короны. Английский сад, как и империя, всегда эклектичен. Каждый фильм Джармена – это стилистическая эклектика. Ничто, однако, не случайно (ни в жизни, ни в искусстве) у тех, кто, как Джармен, склонен был видеть в мире некий клубок связей, параллелей и ассоциаций – как заросший сад. Сцены насилия, кровопролития и разрушения – особенно в его “Эдуарде II” об английском короле-гомосексуалисте или в фильме “Себастьян” с надругательством над св. Себастьяном римскими легионерами – обставлены маскарадом одежд и манер, где эпохи эклектически смешаны, намеренно перепутаны. Однако исторические ассоциации у этого киномаскарада вполне конкретны, даже в своей географии.
Когда мы говорим “Кент”, мы подразумеваем белые скалы Дувра. Это первое, что увидели римляне, приближаясь к британским берегам; отсюда они стали колонизировать Британию, насильно приобщая местное население к римской цивилизации. До сих пор по всему побережью вокруг Дувра бродят заядлые коллекционеры-любители, в прибрежных песках и гальке они ищут громоздкими металлоискателями миниатюрные древнеримские монеты. И находят! Дувр и еще несколько портов побережья Кента – это линия защиты британской короны и от норманнских завоевателей, и от кайзера, и от Гитлера. От домика Джармена можно пройти пешком до странных сооружений на берегу, выстроенных в эпоху Первой мировой бетонных конструкций в форме гигантской ушной раковины или глубокой тарелки. Это были экспериментальные – по тем временам – подслушивающие устройства, которые должны были улавливать рокот далекого вражеского самолета. Они давно утеряли свое стратегическое значение, но успели попасть в несколько британских научно-фантастических рассказов. Отсюда началась во Вторую мировую войну британская битва с вермахтом за воздушное пространство. В своих интервью Джармен никогда не забывал упомянуть, что его отец был военным летчиком, летал на бомбардировщике и, возможно, участвовал в тотальном разрушении немецких городов. А с отцом у него были сложные отношения: отец был военным человеком, сдержанным и замкнутым; Джармену удалось разговориться с ним лишь под конец жизни. Но именно отец увлек Джармена идеей кино. В доме была любительская камера – эти кадры семейной хроники с улыбчивыми детскими лицами на фоне послевоенной жизни Джармен использовал в своей поздней киноленте “На Англию прощальный взгляд”, где в калейдоскопе образов можно увидеть и ужасы войны с толпами беженцев на морском берегу, и костры вдоль дорог, и легендарную сцену прощания с чистотой юности и наивностью: сцена, где невеста, она же – английская королева (Тильда Суинтон), на ночном пляже разрывает и разрезает на себе ножницами свадебное платье.
Джармен пришел в кино через живопись (он окончил художественное училище Слейда в Лондоне), и проявилось это не только в выборе тем (скажем, его фильм о Караваджо, о св. Себастьяне, чей образ связан с полотном Тициана). Название фильма “На Англию прощальный взгляд” взято у художника XIX века Форда Мэдокса Брауна, одного из основателей движения прерафаэлитов. На его картине – супружеская пара, эмигранты, отплывающие из Англии к иным берегам, на пути, скорее всего, в Америку (Викторианская эпоха была временем массовой эмиграции в Соединенные Штаты – и не только из нищей Ирландии). Белые скалы Дувра в углу картины ускользают от подавленного взора эмигрантов на борту корабля. Америка – это другой мир, Новый Свет, и фильм Джармена под тем же названием был прощанием с Англией его детства и, конечно же, осознанием фатальности своей болезни, предчувствием перехода в мир иной, к новому свету. Но есть еще одна биографическая подробность, связывающая эту картину Мэдокса Брауна с садом Джармена в Дандженессе, где снимались и многие кадры этого фильма. В паре километров от Дандженесса находился дом внука автора этого ностальгического полотна. Форд Мэдокс Форд был ключевой фигурой литературного мира тридцатых годов двадцатого столетия. Он создал литературную репутацию многим английским авторам, был другом и Джойса, и Хемингуэя; но для нас любопытен ранний период его биографии, когда великий Джозеф Конрад пригласил его в соавторы. Они написали пару не слишком удачных романов и разошлись, не сойдясь, как говорят в делах о разводе, характерами. Это не помешало Конраду многие годы снимать дом Форда Мэдокса Форда – Пент-Фарм – в паре километров от Дандженесса.
В этом доме Конрад написал один из своих пророческих романов “Тайный агент”, где российский дипломат планирует взрыв в Гринвичской обсерватории с ее нулевым меридианом: цель этой провокации – возложить вину на анархистов и диссидентов, врагов царизма, и добиться от британского правительства их ареста и высылки. Таким врагом авторитаризма, и в частности его российской разновидности той эпохи, был и сам Джозеф Конрад. Поляк по рождению, он стал писать романы на английском после десятка лет службы в торговом флоте. Неудивительно, что он выбрал для жительства эти места в Кенте. К анархистам причислял себя и Джармен, хорошо осведомленный о своих соседях по прошлому Кента, и в частности о Джозефе Конраде.
Кент вообще и особенно места, связанные с фильмами Джармена, – это пограничная территория, линия фронта между островной Англией и европейским континентом. Но война всегда была еще и делом доходным. Пяти портам Кента (в том числе Дувру и городку Хит, рядом с Дандженессом) была дарована королевская хартия: корона освобождала эти города от налогов взамен на поставку войск из числа местных жителей для защиты восточной границы британского отечества от европейских захватчиков. В мирное время здешнее население главным образом занималось (и занимается до сих пор) контрабандой ходких товаров – от табака до вина – из этой самой Европы: в хорошую погоду отсюда через Ла-Манш виден французский берег. Вместо римских завоевателей сюда в наши дни попадают нелегальные иммигранты – из Восточной Европы и Северной Африки. Тут жили не только рыбаки. Кент еще и место угольных шахт, и кентские шахтеры были наиболее радикальными в своем протесте против закрытия угольной промышленности правительством Маргарет Тэтчер в восьмидесятые годы, когда Джармен и приобрел дом в Дандженессе.
Но в викторианские времена многие из этих прибрежных местечек – от Брайтона на юге до Маргейта на северной оконечности Кента – были курортными, и атмосфера тут приближалась к богемной и даже декадентской, учитывая либеральное отношение ко всем возможным сексуальным отклонениям от общей нормы. Здесь в пабах можно часто попасть на популярное кабаре трансвеститов – спектакль, не чуждый и самому Джармену. Тут население такое же пестрое, как и разнообразные виды пернатых в прибрежных районах, вроде холмистой болотистой пустоши Ромни-Марш с одиноко стоящими церквами, где был дом Конрада. Его соседями была целая плеяда писателей-иностранцев, поселившихся тут. В километрах двадцати к югу от Дандженесса жил Генри Джеймс, американец. Да и Форд Мэдокс Форд был наполовину немец. Дерек Джармен в одном из интервью упомянул, что предки его матери – евреи из российской черты оседлости.
Сад – зеркало человеческого темперамента, своего рода дневник человека, хроника его жизни. И в этом смысле сад Джармена – антитеза саду Генри Джеймса, американца, вообразившего себя английским аристократом, у которого всё – от одежды до атмосферы в его доме – было образцово английским (в понимании иностранца). И в первую очередь английским был сад – с можжевеловой изгородью, жимолостью и под бобрик подстриженным газоном в центре, с ожерельем из розовых кустов. Джармен был гражданином страны, едва уцелевшей в войну и после эйфории свингующих шестидесятых скатившейся в идеологические распри о коммунизме и капитализме в эпоху семидесятых. Англия Джармена – это столкновение и нагромождение самых противоречивых идей и образов в сексе, в политике, в эстетике. Для Генри Джеймса Англия была синонимом стабильности. Для Джармена это была страна неравенства и контрастов, подавленных инстинктов и классовых предрассудков, эстетических конфликтов с правящей консервативной элитой. И поэтому Джармен воспринимал сад как пространство, где всё, что в жизни выглядело незначительным, отвергнутым, сброшенным в кучу мусора и обломков, обретало под его взглядом, у него в руках, в линзах его кинокамеры эстетическую высоту и масштабность. Он умел подобрать на берегу какую-нибудь корягу и превратить ее в элегантную скульптуру. Недаром английская мода, в отличие от французской, идет из низов. Английские модельеры подхватывают элементы одежды у уличных бродяг, пролетариев, экзотические наряды нацменьшинств – и превращают их в эстетический шедевр высокой моды. Джармен культивировал всё, что было в меньшинстве и в загоне, выселено за черту оседлости, заперто в гетто неприятия.
Место, где жил Генри Джеймс, называется Rye и произносится как “рай”, что позволяет нам провести еще одну параллель с садом Джармена. В связи с библейскими образами в поздней киноленте Джармена, которая так и называется – “Сад”, Саша Подзярей цитирует в своем эссе мысль Джармена о том, что всякий сад – это подобие, отражение в нашем сознании библейского Рая. Разведение сада – это ментальная попытка вернуться в Рай, точнее, в нашу интерпретацию этого библейского Эдема, откуда мы были изгнаны. В детстве Джармен всегда строил в углу сада родителей свой маленький шалаш, куда скрывался от мира взрослых. Сад в Нессе (как он называл Дандженесс) стал его последним “райским приютом”. Дерек Джармен был изгнан болезнью из жизни и, культивируя свой последний сад-убежище, воссоздавал в символической подборке цветов и растений вокруг свою прошлую жизнь как идиллию, куда попадут его потомки в будущем.