ЛОПАХИН: Вишневый сад продается за долги. На 22 августа назначены торги… Если сдадите участки под дачи – будете иметь двадцать пять тысяч в год дохода… По двадцать пять рублей за десятину.
РАНЕВСКАЯ: Варя из экономии кормит всех одним горохом… Муж мой страшно пил… На несчастье я полюбила другого, сошлась… Дачу возле Ментоны я продала. Он обобрал меня, бросил, сошелся с другой…
Дворянка могла бы сказать “разорил”, но “обобрал”, “сошлась” – совсем не поэтично.
ЛОПАХИН: Восемь рублей бутылка.
ПИЩИК: Получи четыреста рублей… За мной остается восемьсот сорок.
ЛОПАХИН: Я теперь заработал сорок тысяч…
Боюсь утомить. Если выписать все реплики о деньгах и процентах – никакого места не хватит.
Поэтический? Разве Чехов писал высокую трагедию? Патетическую драму? Нет, “Вишневый сад” – комедия. Чехов настаивал: комедия с элементами фарса. И опасался (в письмах), что Немирович-Данченко рассердится на фарсовость. Так Сальери сердился на легкомыслие Моцарта: “Ты, Моцарт, Бог и сам того не знаешь”. То есть как воробей – начирикал, сам не понимая что.
“Вишневый сад” – пьеса бытовая. Чего бояться? Бытовая – не значит мелкая. Быт трагичен. Большинство умирает не на амбразуре, не на дуэли, не на “Варяге”, даже не на сцене – в быту.
Александр Блок – да, поэтический театр. Потому-то его нигде и не ставят. А Чехов – мясо!
ЧЕХОВ – ЛЕЙКИНУ
27 июня 1884. Воскресенск
“Вскрывал я вместе с уездным врачом на поле, на проселочной дороге. Покойник не тутошний, и мужики, на земле которых было найдено тело, Христом Богом, со слезами молили нас, чтоб мы не вскрывали в их деревне… Убитый – фабричный. Шел он из тухловского трактира с бочонком водки. Тухловский трактирщик, не имеющий права продажи навынос, дабы стушевать улики, украл у мертвеца бочонок…
Вы возмущаетесь осмотром кормилиц. А осмотр проституток? Если медицинской полиции можно, не оскорбляя личности торгующего, свидетельствовать яблоки и окороки, то почему же нельзя оглядеть и товар кормилиц или проституток? Кто боится оскорбить, тот пусть не покупает”.
Чехов в письмах постоянно тревожится о деньгах, просит денег, скрупулезно подсчитывает: почем квартира, сколько за строчку, проценты, долги, цены. (Многие письма Пушкина полны тех же мучений; не поэтичны – долги душили.)
ЧЕХОВ – СУВОРИНУ
24 июля 1891. Богимово
“Спасибо за пятачковую прибавку. Увы, ей не поправить моих дел. Чтобы вынырнуть из пучины грошовых забот и мелких страхов, для меня остался только один способ – безнравственный. Жениться на богатой. А так как это невозможно, то я махнул на свои дела рукой”.
И в покупке-продаже имений он тоже профессионал. Несколько раз покупал, долго искал, приценивался, торговался. Покупал-то не на шальные – на заработанные.
ЧЕХОВ – СУВОРИНУ
18 декабря 1893. (За десять лет до премьеры “Вишневого сада”.)
“При покупке имения я остался должен бывшему владельцу три тысячи и выдал ему закладную на сию сумму. В ноябре я получил письмо: если уплачу по закладной теперь, то мне уступят 700 р. Предложение выгодное. Во-первых, имение стоит не 13 тысяч, а 12300, а во-вторых, процентов не платить”.
В центре Москвы женщина (с виду нерусская, с акцентом) призналась:
– У меня нет настоящего паспорта.
Она сказала это громко, и не на допросе в милиции, не спьяну, не прося милостыню (хотя вряд ли лицо чужой национальности разжалобит москвича сообщением, что живет по фальшивым документам). Слышали многие.
Странно. Эта грустная тетка с несуразным именем Шарлотта почему-то была совершенно уверена, что никто не донесет. И что за глупую свою откровенность не окажется она через десять минут в “воронке”, где придется откупаться деньгами, а может, и еще чем-то (если ее сочтут достаточно симпатичной).
И, действительно, никто не донес, хотя слышали ее несколько сотен человек.
Шарлотта с фальшивым паспортом съездила в Париж – из России (из тюрьмы народов, из полицейского государства) во Францию и обратно. Шарлотта – на сцене; там только что кончился XIX век. Мы – в зале; у нас начался XXI-й. В Москве сразу в четырех театрах “Вишневые сады”. Порой совпадают два-три в один вечер. Зачем нам они?
ЧЕХОВ – СУВОРИНУ
1 августа 1892. Мелихово
“… зачем лгать народу? Зачем уверять его, что он прав в своем невежестве и что его грубые предрассудки – святая истина? Неужели прекрасное будущее может искупить эту подлую ложь? Будь я политиком, никогда бы я не решился позорить свое настоящее ради будущего, хотя бы мне за золотник подлой лжи обещали сто пудов блаженства”.
Мы стали другими. Жизнь иная, время иное, быт, воспитание, отношение к детям, к женщинам, к старикам. Всё стало по-Яшиному: грубо, по-лакейски.
ФИРС: В прежнее время, лет сорок-пятьдесят назад, вишню сушили, мочили, мариновали, варенье варили… И, бывало, сушеную вишню возами отправляли в Москву и в Харьков. Денег было! И сушеная вишня тогда была мягкая, сочная, сладкая, душистая…
ЯША: Надоел ты, дед. Хоть бы ты поскорее подох.
В прежнее время люди разговаривали, вечерами читали вслух, играли домашние спектакли… Теперь – смотрят, как в телевизоре (фальшиво и грубо) болтают другие.
Пушкин ехал один из Москвы в Петербург, в Одессу, на Кавказ, в Оренбург по следам Пугачева… Сядь он в “Сапсан” – к нему немедленно подсел бы шоумен, ньюсмейкер, продюсер Хлестаков:
– Александр Сергеич! Ну как, брат?
Пушкин ехал один. Мало того – он думал, больше делать ему было нечего; не со спиной же ямщика говорить.
Попутчики, радио и ТВ не оставляют возможности думать.
Чехов часть дороги на Сахалин проделал с попутчиками-по-ручиками и очень страдал от пустых разговоров (жаловался в письмах).
ЧЕХОВ – СУВОРИНУ
9 декабря 1890. Москва
“Хорош Божий свет. Одно только не хорошо: мы. Как мало в нас справедливости и смирения, как дурно понимаем мы патриотизм! Мы, говорят в газетах, любим нашу великую родину, но в чем выражается эта любовь? Вместо знаний – нахальство и самомнение паче меры, вместо труда – лень и свинство, справедливости нет, понятие о чести не идет дальше “чести мундира”, мундира, который служит обыденным украшением наших скамей для подсудимых. Работать надо, а всё остальное к черту. Главное – надо быть справедливым, а остальное всё приложится”.
Чехов не поэтизировал современников. Ни дворян, ни народ, ни интеллигенцию, ни своих братьев по перу.
ЧЕХОВ – СУВОРИНУ
27 декабря 1889. Москва
“Современные лучшие писатели, которых я люблю, служат злу, так как разрушают. Одни из них… (грубые слова. – Прим, авт.). Другие же… (грубые слова. – Прим, авт.). Непресыщенные телом, но уж пресыщенные духом, изощряют свою фантазию до зеленых чертиков. Компрометируют в глазах толпы науку, третируют с высоты писательского величия совесть, свободу, любовь, честь, нравственность, вселяя в толпу уверенность, что всё то, что сдерживает в ней зверя и отличает ее от собаки и что добыто путем вековой борьбы с природою, легко может быть дискредитировано. Неужели подобные авторы заставляют искать лучшего, заставляют думать и признавать, что скверное действительно скверно? Нет, в России они помогают дьяволу размножать слизняков и мокриц, которых мы называем интеллигентами. Вялая, апатичная, лениво-философствующая, холодная интеллигенция, которая не патриотична, уныла, бесцветна, которая брюзжит и охотно отрицает ВСЁ, так как для ленивого мозга легче отрицать, чем утверждать; которая не женится и отказывается воспитывать детей и т. д. И всё это в силу того, что жизнь не имеет смысла, что у женщин… (грубое слово. – Прим, авт.) и что деньги – зло.
Где вырождение и апатия, там половое извращение, холодный разврат, выкидыши, ранняя старость, брюзжащая молодость, там падение искусств, равнодушие к науке, там НЕСПРАВЕДЛИВОСТЬ во всей своей форме. Общество, которое не верует в Бога, но боится примет и черта, не смеет и заикаться о том, что оно знакомо с справедливостью”.
ЧЕХОВ – ЛЕОНТЬЕВУ
22 марта 1890. Москва
“Понять, что Вы имеете в виду какую-либо мудреную, высшую нравственность, я не могу, так как нет ни низших, ни высших, ни средних нравственностей, а есть только одна, а именно та, которая дала нам во время оно Иисуса Христа и которая теперь мне, Вам мешает красть, оскорблять, лгать и проч.”
В “Вишнёвом саде” ветхий Фирс мечтательно вспоминает крепостное право, отмененное сорок лет назад.
ФИРС: Перед несчастьем тоже было…
ЛОПАХИН: Перед каким несчастьем?
ФИРС: Перед волей. Тогда я не согласился на волю, остался при господах… И помню, все рады, а чему рады, и сами не знают… А теперь всё враздробь, не поймешь ничего.
Типичный советский человек – горюет о порядке, о временах Брежнева, Сталина, печалится об упадке.
ЧЕХОВ – СУВОРИНУ
3 марта 1892. Москва
“Что за ужас иметь дело со лгунами! Продавец художник (Чехов покупал у него имение. – Прим, авт.) лжет, лжет, лжет без надобности, глупо – в результате ежедневные разочарования. Каждую минуту ожидаешь новых обманов, отсюда раздражение. Привыкли писать и говорить, что только купцы обмеривают да обвешивают, а поглядели бы на дворян! Глядеть гнусно. Это не люди, а обыкновенные кулаки, даже хуже кулаков, ибо мужик-кулак берет и работает, а мой художник берет и только жрет да бранится с прислугой. Можете себе представить, с самого лета лошади не видели ни одного зерна овса, ни клочка сена, а жрут одну только солому, хотя работают за десятерых. Корова не дает молока, потому что голодна. Жена и любовница живут под одной крышей. Дети грязны и оборваны. Вонь от кошек. Клопы и громадные тараканы. Художник делает вид, что предан мне всей душой, и в то же время учит мужиков обманывать меня. Вообще чепуха и пошлость. Гадко, что вся эта голодная и грязная сволочь думает, что и я так же дрожу над копейкой, как она, и что я тоже не прочь надуть”.