Я помирился с Шиферштейном. Извинился за грубость, хотя и не стоило – у Гриши была уже новая девушка. И спросил Гришу однажды, позвонив ему ночью по пьянке: “А может, и не было там ничего, никакого сада за не очень высоким забором? Может, ты ничего там не видел, а мне просто наврал?” Гриша сказал: “Может, старик, ты прости… Давно было, и потом – я же в коме был, плохо помню”.
Я перестал приезжать в свой сад. Я сдался. Я честно сказал себе: всё. Заведи попугая, пиши водевили и забудь про систематику высших растений.
Потом прошло еще четыре года. Однажды после фестиваля русского арт-хауса я напился. Чехов (если Бунину верить) говорил про Андреева: “Прочитаю две страницы – надо два часа гулять на свежем воздухе ”. Про русский арт-хаус сказать можно хуже: посмотришь два часа – гулять на свежем воздухе надо неделю и пить водку графинами, чтобы забыть поскорей. Напился и сам не помнил, как сел в такси. Как сказал адрес. Я приехал в свой сад под утро, весной. Таксист довез, куда мог. Потом дорогу помнили ноги. Я дошел до границы своих двадцати соток, сел на землю и стал смотреть. Был туман. Забора у моего сада давно не было. Но теперь он ему не был нужен. Высаженные профессором и его учеными женщинами вдоль границ сада плетистые розы, барбарис и терновник разрослись, срослись, переплелись, образовав забор, живой, невысокий, но совершенно непреодолимый для животных и подобных им местных. Сквозь туман я видел, что мой сад внутри жив, живы растения, без меня им даже лучше, кажется, – они цвели, я не стал подходить ближе – не хотел всё испортить. В саду было тихо. И совершенно безлюдно – как и должно быть в раю. Так я вернулся в свой сад. Через семь лет. Я сидел в тумане, как еж, и думал: откуда мог знать об этом заранее профессор Карповский? Ну, хотя. Он же эволюционист. А я – форма жизни.
Ишиас с ишемией не доконали профессора – они боятся его, даже они. Собираюсь позвать его. Только надо в саду покосить – слишком уж как-то запущенно; даже, боюсь, Михалков не одобрил бы, а уж Карповский – тем более. Если приедет.
Однажды я брошу писать водевили, это точно, ну а с голоду, если что, не умру – я могу работать садовником, один вид сада я знаю, похоже, как сделать, – сад русского типа. Запущенный.
Покошу, когда станет теплее. Когда приеду, день будет ветреный, и деревья будут шуметь за не очень высоким забором.
Где ты, Лулу?Юлия Козлова
Они были одной из самых блестящих пар богемного Парижа. Она – Лулу де ла Фалез, художница, дизайнер, манекенщица, муза и соратница Ива Сен-Лорана. Он – Таде Клоссовски де Рола, сын художника Бальтюса, писатель, литератор, поэт. Они поженились в 1977 году и прожили невероятные, упоительные тридцать лет вместе. Четыре года назад Лулу умерла. Но не для Таде.
Уехав в Швейцарию, он продолжает время от времени возвращаться во Францию, в маленькую деревушку Бури-ан-Вексен под Парижем, где остался их старый дом и сад, где они когда-то были так счастливы вместе. Он уверен: Лулу всё еще там, она не покинула эти места.
– Я буду ждать вас в 11.20 на платформе Жизор. Ехать надо с вокзала Сен-Лазар. Дорога займет всего час с небольшим, – сказал мне Таде по телефону.
День нашей встречи выдался на редкость жарким – в начале апреля градусник на солнце показывал плюс двадцать восемь! Скоростной поезд летел сквозь еще сухие, не проснувшиеся после зимы поля, пустынные поселки и поросшие мхом остановки с редкими одуванчиками. А я сидела и смотрела в окно, как когда-то Лулу. Поезд мчался в далекую деревню, где на вокзале меня ждал ее муж.
…Посреди безлюдной платформы возвышался красивый стройный старец в странной восточной тюбетейке. Он нервно курил:
– Ольга? Вы не потерялись, значит, я всё правильно объяснил. О, простите, опять назвал вас другим именем… Так звали жену Пикассо, мою старинную подругу, – начал Таде.
– Ничего… так зовут мою маму. Так что у каждого из нас своя Ольга, – отозвалась я.
Этот обмен любезностями мгновенно разрушил все возможные страхи и опасения, будто эта невидимая Ольга весело похлопала нас по плечу, предложив безбоязненно доверять друг другу.
Мы сели в машину с панорамной крышей и на дикой скорости помчались в самое сердце бескрайних полей и старых лесов. Тормоза визжали на особо крутых виражах. Одной рукой Таде крутил руль, другой держал сигарету.
– Странный поселок. Редкие дома, людей нет. Тут вообще кто-то живет? – спрашиваю я.
– Конечно. Тишина всего лишь иллюзия. А во времена, когда мы были здесь с Лулу, поселок этот населяли в основном охотники. Их пальба была постоянным звуковым фоном, что бы мы ни делали – сидели в саду, читали, дремали. Постоянно – бах-бах-бах.
– А здесь есть дикие звери?
– В основном кабаны. Как выяснилось, это очень хитрые звери. Они каким-то образом незаметно пробирались в деревню и спаривались с домашними свиньями. В результате тут вывелся новый вид кабанов – очень выносливых, прожорливых, умных и на генетическом уровне чувствующих людей. От этого с ними стало тяжело справляться. Они безбоязненно разгуливали по всей деревне. И к нам в сад с Лулу тоже забредали… Я часто приезжал сюда на машине первым. Разжигал камин, готовил еду. Лулу добиралась на поезде в субботу, я встречал ее на вокзале, как сегодня вас. Дела постоянно держали ее в городе. Она много и тяжело работала. В 9.30 в офисе, как штык. И выбраться за город могла только на выходные.
… Мы подъезжаем к глухой каменной стене, Таде открывает ворота пультом дистанционного управления, и мы оказываемся среди дремучего, неухоженного и безнадежно заросшего сада. Тишину пронзает лишь голос горлицы.
– Слышите? Лулу почему-то различала в их крике вопрос: “Что-что ты сказал?” (Qu’est-ce que tu as dit?)
Некогда белоснежный дом с голубыми ставнями на окнах заметно потемнел и как-то осел. Теперь он плотно схвачен плющом, таким мощным, что еще немного и, кажется, он сокрушит стены и кровлю. Окна и двери раскрыты, деревянные ставни во многих местах сломаны. Мы заходим внутрь.
– Вы не закрываете двери?
– Последние годы нет. Мне всё равно теперь.
– А как же пресловутые воры?
– Воры? Был у нас с Лулу неприятный случай – в нашу парижскую квартиру проникли двое посреди ночи. Мы проснулись, когда они уже стояли возле нашей постели, направив на нас свои обрезы. Меня связали, заткнули кляпом рот. Стали грозить изнасиловать жену, если я им не укажу тайник с деньгами. А Лулу повела себя на редкость смело и артистично. Конечно, она испугалась, но заставила себя разыграть спектакль, притворилась очарованной грабителями дамочкой. Она активно кокетничала, смущалась, извинялась, заигрывала с ними. Говорила, что у нас ничего такого нет, кроме коллекции ее бижу (которая на самом деле почти ничего не стоила). Но они поверили, что это целое состояние, и забрали с собой все ее брошки, бусы, клипсы, которые нашли в шкатулках. Уходя, они еще сняли у нее с пальца обручальное кольцо. (Свое я не носил.) Это была единственная вещь, которой она действительно дорожила. Когда они убрались, нас трясло как в лихорадке. Кое-как справившись с нервами, вызвали полицию. Конечно, этих подонков никто не нашел. Но через какое-то время мы получили по почте конверт без обратного адреса. Там было… кольцо Лулу. Письмо пришло незадолго до ее смерти. Мне уже было не до поисков отправителей.
– И вы всё равно не закрываете двери?
– Всё равно. Потому что теперь, когда нет Лулу, мне ничего не страшно…
Таде водит меня по дому— создается впечатление, что хозяйка была тут всего пару минут назад и спешно выбежала в сад полить цветы или сорвать к обеду пучок зелени. На кухонных полках ее поваренные книги, посуда, чашки и тарелки. На стене старый выцветший календарь – я уверена, если отыскать год, он наверняка совпадет с годом ее смерти. Именно тогда Таде решил ничего здесь не трогать и не передвигать, чтобы не нарушить ею заведенный порядок.
– Знаете, я постоянно живу в Швейцарии. В комфортабельном особняке со всеми удобствами, который когда-то принадлежал моему отцу. Это далеко-далеко отсюда. Но несколько раз в год я всё бросаю и приезжаю в Жизор. Просто чтобы побыть с ней. Потому что она по-прежнему здесь. Я это чувствую. И мне становится как-то легче. Как правило, я провожу в этом доме по три недели через каждые два месяца. Здесь мое сердце успокаивается. Пусть и ненадолго.
Мы выходим в сад и садимся на старые железные стулья с облезлой белой краской, у пустого ржавого стола, по которому ползают толстые черные шмели. У Таде слегка дрожат пальцы, когда он сбрасывает пепел с сигареты в блюдце. Каждый раз, когда он произносит имя жены, его скулы непроизвольно вздрагивают, а глаза наполняются слезами. Я чувствую, что ему по-прежнему очень больно говорить о ней.
– Я не верю в призраков и никогда их не видел. Хотя нет… Помнится, мы с Лулу только поженились и отправились в Ирландию, где заехали в гости к ее первому мужу. Симпатичному такому неврастенику, типичному англичанину. У него был родовой замок, похожий на обитель фей. Как это обычно бывает у англичан, хозяева обживают лишь центральный холл, который можно кое-как прогреть камином. Все остальные комнаты погружены во мрак и холод. И все они полны загадочных звуков: непонятных скрипов, стонов, вздохов. Сколько легенд написано на эту тему! Нас поместили в комнату для гостей по соседству с холлом. И вот, когда наступила ночь, мы с Лулу услышали протяжный тоскливый вопль, переходящий в стон. Звук шел откуда-то сверху, будто из башен замка. Муж пришел нас успокоить: “Не бойтесь. Этот крик давно живет здесь. Я называю его своей Мукой”. Вот такой момент я пережил. Наверняка в том самом замке была своя давняя история, которая так и не покинула его стен и теперь проявляется в причудливых звуковых эффектах. Уверен, энергия человека, его дух, его смех, его эмоции навсегда впитываются в стены дома. Поэтому хозяин, по сути, никогда не покидает свое жилище, даже после смерти.
– Вы скучаете по ней?