– Очень.
– Время не лечит?
– Нет. Ведь Лулу была любовью всей моей жизни. Я влюбился в нее в 1972 году, поженились мы много позже и провели тридцать пять лет вместе. Эти годы никуда не ушли… они продолжаются здесь и сейчас. Когда мы только встретились, у нас у каждого были свои увлечения, романы. Она даже успела побывать замужем и развестись. Мы казались такими беспечными и благополучными. Даже представить себе не могли, что чувства овладеют нами столь глубоко и мы решим навсегда остаться вдвоем.
– Помните знаменитую фразу Ива Монтана: “Наши любимые не умирают, а превращаются в невидимок”.
– На самом деле смерть ничего не меняет. Мы продолжаем думать о них, любить, заботиться и разговаривать. Всё просто. Поэтому Лулу рядом.
У Таде закончились сигареты. Он постоянно курит. Уходит за новой пачкой, оставляя меня одну. Я иду в гостиную. Здесь, как и во всех комнатах, – деревянная и плетеная мебель покрыта яркими паласами с желто-красными и оранжевыми графическими мотивами. Солнечные цвета обивки создают очень теплое настроение. Множество книг, старых виниловых пластинок, альбомов по искусству… На стенах – фотографии совсем молодой Лулу, зрелой Лулу с маленькой дочерью Анной и Таде с Лулу в период первых лет совместной жизни. Сердце сжимается при взгляде на этих двух влюбленных – совсем молодые, они смеются, прижимаясь друг к другу где-то на обдуваемом ветром мостике. Сильные порывы ветра треплют волосы, но, кажется, они этого совсем не замечают.
Вижу маленький снимок с их свадьбы – которая праздновалась на островке озера в Буа-де-Булонь, в Шале-дез-Иль. Самая громкая свадьба семидесятых, собравшая “весь Париж”: тонны цветов, пятьсот приглашенных, организаторами выступили близкие друзья новобрачных – Ив Сен-Лоран и Пьер Берже. Таде возвращается с новой пачкой сигарет и жадно закуривает. После первой затяжки успокаивается, закрывает глаза и долго-долго молчит. У нас под ногами вертится белый котенок.
– Я привез его с собой из Швейцарии. Еще малыш, но все-таки у меня есть компания.
– А как же ваша дочь?
– У Анны своя жизнь. Впрочем, иногда она вспоминает, что у нее есть старенький папа. В этом году ей исполнится тридцать лет. Ей было три года, когда мы с Лулу купили этот дом с садом. Хотелось хотя бы на выходные выбираться с малышкой на свежий воздух. Нам повезло, хозяин оказался милым человеком, но абсолютным пропойцей. Ему срочно нужны были деньги, так как долги поджимали. Мы быстро сговорились. В этот дом и сад мы влюбились с первого взгляда, хотя дом выглядел заброшенным, как, впрочем, и сад. Почва тут на редкость влажная, поэтому всё быстро растет. Сейчас вы видите перед собой лишь воспоминание о том, каким этот сад был при Лулу – тогда здесь всюду буйно цвели розы, а сейчас хозяйничают кроты и ежи. Иногда барсуки забредают, когда я забываю закрыть калитку. Вы ведь приехали посмотреть на знаменитый сад Лулу де ла Фалез. И, наверное, разочаровались? Смотрите, всё заросло. После того как Лулу умерла, я принципиально ничего здесь не стал делать. Ничего! Хотя у меня есть садовник, который регулярно следит за садом – подпиливает старые деревья, зачем-то сажает нарциссы, стрижет газон. Но это так, чтобы сад совсем уж не одичал. Он старается хотя бы внешне сохранить графический рисунок, каким его видела Лулу. Вон там, видите, кусты подстрижены в форме куба? Так нравилось Лулу. Но эти кусты скорее исключение – ведь ей хотелось, чтобы сад был диким, выносливым, необузданным. Ей нравилась идея “неправильного” сада, в котором все растения выживают, а не цветут строго по графику. Она и розы-то сажала, не следуя никаким правилам. Где захочет, там и посадит. Сад очень походил на нее – легкий, непредсказуемый, диковатый… К тому же эта местность знаменита своими источниками. Даже у нас на территории сада есть свой родник. Если задержусь здесь надолго, заставляю себя посадить георгины и пионы, которые она так любила. Или что-то на огороде… – у нее там осталось много семян.
– А в саду есть растения Лулу?
– Да, розы. Но за ними нужно ухаживать. Многие из них потерялись где-то в зарослях, их и не отыскать теперь. Вон там был огород, где Лулу сажала овощи и травы, очень гордилась тем, что может срывать их и использовать в своей кухне. Конечно, она придумывала множество блюд из кабачков, салатных листьев, артишоков. Когда-то у нас даже куры были. Мы думали, что свежие яйца – это отличный завтрак, но очень быстро отказались от них. На наших кур активно охотились местные коты. Получалось, как говорила Лулу, мы едим кошачью еду. Вон, посередине сада, видите корявое дерево? Это ясень плакучий. Он такой страшный, будто гигантский монстр с растопыренными пальцами, готовый наброситься на вас. Мы называли его Хэллоуин, и чтобы как-то притушить его агрессивность, Лулу посадила рядом глицинию. Вскоре она так плотно оплела ствол Хэллоуина, что совсем его спрятала. И теперь он никого не пугает. Пойдемте, я покажу вам удивительный уголок.
Мы пересекаем сад и подходим к каменной стене и калитке с тяжелым замком, который Таде легко открывает:
– Замок всего лишь декорация!
Он распахивает калитку, и мы оказываемся перед бесконечным пшеничным полем, на горизонте которого виднеются очертания леса и деревни.
– Вот это секрет нашего с Лулу сада. Эта дальняя калитка с выходом на поле. С юности она очень любила путешествовать и особенно бывать в пустынях. Они притягивали ее к себе. И вот парадокс, приобретя этот кусочек земли, она не стала очищать его, создавая любимое пустое пространство. А наоборот, плотно засадила цветами, овощами и розами. Наверное, потому, что ее истинным представлением о счастливом оазисе был как раз цветущий живой мир, а не гладкая безжизненная поверхность.
– Так странно, что вы оба, светские люди, городские жители, вдруг бросили всё и спрятались так далеко от Парижа. Почему?
– Нам всё на-до-ело. Неожиданно появился ребенок, которого мы совсем не ждали, да и возраст стал сказываться, заставляя постепенно замедлять ритм. Лулу, вечно служившая кому-то, вдруг ощутила потребность завести и обустроить собственное пространство, свой личный Ватикан, в котором она бы ни от кого не зависела, а просто жила в подчиненном себе пространстве. Она выращивала тут только то, что хотела. И ей нравилось, что этот мир не агрессивен, не враждебен. Вы улыбаетесь? Я понимаю почему – мне тоже в свое время было немного странно прогуливаться по этому саду и вспоминать, что еще вчера я беседовал в Венеции с Теннесси Уильямсом, который называл меня today.
– А почему вы сказали, что ребенок появился неожиданно?
– Потому что у Лулу был давний вердикт врачей, ей сказали, что она никогда не сможет стать матерью. Мы свыклись с этой ситуацией, ни на что не надеялись, а потом Лулу неожиданно забеременела. Казалось, она бросила вызов природе или сумела возвыситься над природой. В любом случае ее беременность стала чудом, счастьем, совершенно неожиданным счастьем. И она захотела разделить его с этим садом. Здесь, на этом клочке земли, она будто обрела свою планету, как Маленький принц.
– А Лулу можно было спасти от ее смертельной болезни?
– Возможно. Но с ее характером… Она терпеть не могла врачей и их запретов. Она прекрасно понимала, что услышит от них: не делайте то, не пейте этого, вы должны воздержаться от… Она знала, что у нее гепатит С. Знала, какую цену придется заплатить за беспечное отношение к болезни. Но следовать режиму и диктату врачей было против ее натуры. Даже недуг не мог заставить ее разлюбить свободу. Одно время она, правда, пыталась лечиться, но потом почему-то приняла решение всё бросить. Всем говорила, что она здорова. Хотя, вне всяких сомнений, это был всего лишь период временной ремиссии. Два последних года ее жизни она будто играла в прятки со своей болезнью. Делала вид, что ничего не чувствует, что многое ей только кажется… Она закрывала глаза на все свои недомогания и странную усталость до поры до времени. А когда стала совсем уж неважно себя чувствовать, мы отправились к врачам и услышали: вы запустили болезнь. Слишком поздно пришли. Мы ничем не можем вам помочь. Вам осталось два-три месяца. Мы выпишем вам морфин… Услышав такое, она стала чахнуть на глазах, но всё равно собирала друзей. И конечно, понимала, что они приходят попрощаться с ней, а не выпить вина и прогуляться по саду, как в старые времена. Видеть, как угасает Лулу, было для меня пыткой… Удивительно, что даже в последний период жизни она умудрялась успокаивать меня, убеждать: теперь лучше, уже почти всё прошло. И ведь проходило! Боль отпускала ее ненадолго, и я вновь удивлялся способности моей жены подчинять себе законы природы. И потом, этот ее сад убеждал Лулу в том, что Природа гениальна и не знает конца. За холодной зимой, когда всё умирает, обязательно приходит весна, и, казалось бы, мертвые корни пробуждаются, дают новые побеги. Лулу была связана тысячью нитей со своим садом – и он говорил ей о бесконечности жизни, сад отрицал Смерть. Лулу ему верила…
Но противостоять болезни ей всё же было трудно. В какой-то момент на нашу семью посыпались несчастья: вначале от рака легких умер ее любимый брат, потом скончалась мать. Еще не старая! Стали умирать наши друзья – кто от наркотиков, кто от СПИДа. Да и финансовые наши обстоятельства были хуже некуда. Бутик, который она открыла на Сен-Жермен, приносил одни убытки. Деньги, полученные за годы работы у Ива Сен-Лорана, быстро закончились. Мы обанкротились. Так что нам ничего не оставалось, как покинуть Париж и поселиться здесь, в тихом далеком углу. Мне кажется, в какой-то момент Лулу сложила руки и сказала самой себе: хватит цепляться за жизнь. Надо перестать строить планы, надо всё отпустить. У нее не осталось сил сопротивляться несчастьям и болезни. Правда, до конца своих дней она продолжала работать, рисовала эскизы украшений. Любила бабочек, стрекоз, всяких букашек, ну и, конечно, цветы – это были постоянные герои ее рисунков. Считается, что Художник всегда делится с миром своей внутренней вселенной. Получалось, внутренней вселенной Лулу и был ее сад.