– Говорят, в последние годы жизни Ив Сен-Лоран практически совсем не принимал участия в создании своих коллекций, и Лулу была из тех, кто творил за него. Это правда?
– Не совсем. Ив мог наметить ей направление или набросать эскиз, а Лулу уже начинала разрабатывать его идею, оттачивать детали. Шесть коллекций в год – была норма Ива. И Лулу его в этом поддерживала. В конце жизни Ив совсем разочаровался в моде. Прет-а-порте Yves Saint Laurent было продано сначала Gucci, потом Пино. Многое в его творчестве последних лет держалось на энтузиазме и нервной энергии Лулу – она его заводила, настраивала на творчество. Он рисовал платье, а когда его шили и привозили показывать Иву, результат ему не нравился! Тогда они с Лулу вместе начинали над ним колдовать, изменяя линии, крой, добавляя детали, которые радикальным образом меняли фасон. В чем-то Лулу облегчала жизнь Ива, она возвращала ему веру в себя.
Мы возвращаемся обратно в дом, где Таде спешно накрывает на стол: “Вы приехали на целый день! Не могу же я отпустить вас голодной!”
Окна и двери во всем доме распахнуты настежь. Жуки, шмели, мушки свободно залетают внутрь. Ветер приносит из сада запахи нагретой солнцем сырой земли. Слышны посвисты птиц и тишина.
– Наверное, я рассуждаю, как замшелый старик, но я вошел в тот период, когда жизнь вокруг кажется мне бесконечным повторением того, что я уже пережил в юности. Особенно это касается мира моды. Сегодня даже не могу заставить себя пролистать модный журнал – точно знаю, что ничего там не увижу. Ничего нового, а лишь неловкие вариации уже сделанного кем-то когда-то. К тому же закончилась великая эпоха прошлого – эпоха большого стиля и ручной работы. Раньше кутюрье рисовали эскизы, выбирали ткани, думая о том, как материя будет взаимодействовать с телом. Сегодня дизайнер приносит своим ассистентам вырванный листочек из журнала или старую книжку, а то и вовсе показывает фото на своем iPhone, быстро сделанное на улице, говорит: “Вот такое настроение мне нужно”. И помощники начинают что-то чертить и придумывать. Ушла эпоха созидателей, творцов, индивидуального мышления… художники стали поверхностными, пустыми. Некие таинственные субъекты, похожие на Большого Брата, наверное, забрасывают нам идею: этим летом в моду войдет зеленый. И вся дизайнерская братия начинает выпускать коллекции в зеленой гамме. Почему, зачем? Мода стала одинаковой, как духи в Duty Free. Такое чувство, что одна и та же приторная жидкость просто налита в разные флаконы. Всё у всех одинаковое. Но люди этого не замечают. Им опасно хоть как-то выделяться из толпы. Кажется, им даже комфортно ощущать себя частью одноликой армии. Еще отец говорил мне: наша эпоха лишает людей зрения, люди утрачивают способность видеть. Сказано им это было давно, но, я думаю, его слова актуальны и сегодня. Мы уже давно не в состоянии ничего написать рукой. Мы теряем связь с миром чувств и тактильных ощущений. Люди не знают, в каком они лагере – рабов или солдат? Так вот я считаю, что лучше быть солдатом.
В саду отчаянно стучат дятлы. Поют дрозды. И скрипят деревья. Таде знает “голос-скрип” каждого из них.
– Помню, мы с Лулу были потрясены знакомством с мужской семейной парой. Они были американцами. У обоих был СПИД, им оставалось жить совсем немного времени. Но при этом они купили себе замок и сад (куда, собственно, нас и пригласили в гости). Их главным требованием было создание старинного сада. Им привезли подлинные столетние деревья-крупномеры, которые заполнили всё пространство вокруг. Стоило это, наверное, миллионы! Но хозяевам была важна идея сада с историей, пусть и искусственно созданной. Они чувствовали энергию, идущую от старых деревьев, они наслаждались их вневременной красотой и величием. И, может
быть, им было принципиально важно умереть вот так, рядом с деревьями, которые пережили уже не одно поколение разного мелкого люда.
Этот дом полон только счастливых воспоминаний. Мы с Лулу тут неоднократно праздновали Новый год. Топили камин, наряжали елку – на последнее наше Рождество она купила множество новых елочных игрушек, почему-то только птиц. Так и вижу эту елку, всю увешанную птицами. Очень символично – птицы вроде как всё время летят куда-то, но всё равно находят время, чтобы свить гнезда.
… С наступлением сумерек Таде привез меня на вокзал. На прощание поцеловал и провел ладонью по моим волосам:
– Спасибо за этот чудесный солнечный день, который мы провели вместе. И все эти счастливые воспоминания, которыми я поделился с вами.
Я сажусь в поезд. Поворачиваюсь, смотрю в окно. Вижу, как Таде закуривает свою очередную сигарету, садится в машину и стремительно уезжает прочь. Домой к Лулу.
БУРИ-АН-ВЕКСЕН, 10 АПРЕЛЯ 2015 ГОДА
Фред Хьюз (молодой человек с зализанными волосами) как-то пожаловался: “Ее всегда распирает, она побьет любого в первом же раунде”. “Во мне слишком много энергии”, – смеялась в ответ Лулу. Когда наступал спад, она торопилась снова подзарядиться. Duracell, бесконечная батарейка, так прозвали ее в маленьком гей-баре в Авиньоне, где она всех перетанцевала. Она любила рассказывать мне, как однажды наблюдала за одним жизнерадостным карапузом, который плохо держался на ногах, но после каждого падения вскакивал с веселым криком: “Не беда!”
Лулу с удовольствием повторяла: “Не беда!”
В декабре 1972-го она приходила в себя после гепатита (подхватила его то ли когда купалась в Ниле во время круиза с Рикардо Бофиллом, восхищавшимся ее беспечностью, то ли когда на Миконосе танцевала босиком на битом стекле с Хирамом Келлером, который был в ужасе). На Рю де Бабилон в очаровательной студии “шамбр де бон”, принадлежавшей Иву Сен-Лорану и Пьеру Берже, Лулу выглядела как сумасшедшая сумасбродка, бедовая оторва на отдыхе. Я ее обожал. Приходил навестить днем, иногда поспевал к ее раннему обеду (чудесное детское питание, которое приносил помощник Ива), мы выкуривали косячок, дразнили друг друга историями о своих любовных похождениях, плакали над “Таинственным садом” или говорили о Вирджинии Вулф. Мы оба прыгали от восторга, когда читали в биографии Вулф, написанной Квентином Беллом, как ее тоскующий отец, поднимаясь по лестнице, не переставал бормотать: “Боже, почему у меня не растут бакенбарды?” Эту дивную фразу я слышал от нее потом всякий раз, как осмеливался принять страдальческий вид.
Почти двадцать лет спустя, когда нашей дочери Анне было около шести, мы смотрели с ней мультфильм – “Смелый Чух-Чух”, – где маленький красный паровозик спасал весь поезд от крушения. Отважная улыбка озаряла его физиономию, и я сказал Анне: “Смотри, как Чух-Чух похож на твою маму!” Да, Лулу – это смелый маленький Чух-Чух!
Медовый месяц мы провели в сказочном замке Монтекальвелло (мой отец щедро отдал его в наше распоряжение): поездки и прогулки по живописнейшим окрестностям, походы по бесконечным достопримечательностям, веселые деньки в компании добрых друзей… Каждый день мы с Лулу спускались в ущелье у подножия стены, и она постепенно нагружала меня букетами полевых цветов и каких-то колючек, в изобилии произраставших вокруг. Потом мы устраивались на чудной мшистой полянке, откуда открывались захватывающие виды под стать фрескам, которые мы видели в замке, и наслаждались нашей удачей.
Милая, ты была так счастлива! Так хороша, так по-детски непосредственна. Теперь я приношу эти цветочки, которые ты так любила, к мшистому обелиску посреди лужайки. Мы поставили его там после того, как развеяли твой прах под ясным небом, наполненным веселым щебетанием птиц…
Я пишу эти строки в саду Лулу в Иль-де-Франс. Ранняя весна, небо прекрасно. Я снова слушаю веселое щебетание птиц. И в этот разноголосый хор вплетается что-то еще, что-то вибрирующее, нарастающее, что-то знакомое. Я говорю: “Лулу?”
Лети высоко
Над землей,
Высоко-высоко в небо.
Таде
Порядок сродни божественномуКира Сапгир
Последние шестнадцать лет Колетт прожила в доме № 9 на улице Божоле, с окнами, выходящими на Пале-Рояль.
“В субботу и воскресенье в саду Пале-Рояль почему-то до полудня безлюдно и очень тихо. А ведь достаточно было бы детской свистульки, чтобы нарушить этот порядок сродни божественному”, – напишет она о своей последней гавани в самом сердце французской столицы.
По существу, у Колетт с Пале-Роялем состоялась “любовь до гроба”. И сегодня в коллективном сознании эти два имени практически неотделимы друг от друга. Собственно, Колетт завершила вереницу исторических имен, связанных с одной из самых культовых достопримечательностей Парижа – дворцом и садом Пале-Рояль.
“Меня зовут Клодиной, а живу я в Монтиньи. Здесь я родилась… но думаю, что умирать буду не здесь… ” – это первая фраза первого романа Колетт “Клодина в школе”. На самом деле родина Колетт, как и ее героини, юной Клодины, – Бургундия. Там Сидони-Габриэль Колетт родилась 28 января 1873 года, в городке Сен-Совёр-ан-Пюизе.
В восемнадцать лет у Колетт была роскошная коса длиной один метр пятьдесят восемь сантиметров. И эта коса пленила прожженного парижанина, автора популярных бульварных романов Анри Готье-Виллара, у которого был псевдоним на английский манер – Вилли. За него в 1893 году Колетт вышла замуж. Сейчас уже никто не помнит имени Вилли. И если вспоминают о нем вообще, то только оттого, что некоторые книги, подписанные им, на самом деле написаны его молодой женой Колетт.
Однажды Вилли предложил скучавшей в Париже двадцатилетней супруге начать писать, просто чтобы провести время. Например, записать забавные истории о школьной поре, над которыми сам покатывался со смеху, слушая Колетт. Рассеянным взглядом пробежав написанное, только чтобы не обидеть молодую жену, Вилли был потрясен свежестью тона, сочными красками, какой-то бархатистостью стиля и предельной точностью каждого описания! Ловкач-беллетрист немедленно продал рукопись издателю под своим именем, назвав роман “Клодина в школе”. Так появился первый роман Колетт о Клодине, за которым последовала целая вереница.