В Нью-Йорке Эди довольно легко получает место манекенщицы в одном из модных универмагов Нью-Йорка. На показах знакомится с Максом Гордоном, известным продюсером, тот обещает ей блестящую карьеру в шоу-бизнесе. Крупные кино-компании MGM и Paramount приглашают ее на прослушивания.
А в Серых садах жизнь становилась всё тяжелее. Оставшись одна, Большая Эди не может справиться с огромным количеством счетов и забот, а главное – навалившимся одиночеством. Она бессознательно продолжает цепляться за призрак счастливого прошлого, и каждый день ждет, что к ней вот-вот вернется любимая малышка Эди. На полу, на тумбочках и столешницах растут горы мусора и грязной посуды, в особняк забредают первые бездомные кошки, сад начинает хиреть. Похоже, это начало конца.
“Ответственность – признак аристократизма”, – говорит Маленькая Эдн в знаменитом документальном фильме “Серые сады” братьев Мейслес, снятом в 1975 году. Она вернулась к матери в Серые сады. “Я упустила шанс во всем, пропустила встречу на 25-летие моего выпуска, потому что застряла здесь с мамой, котами и этим домом…” На это Большая Эдн отвечает: “Всё, что ты не сделала в жизни, – к лучшему. Это и называется выбор”. Но можно ли действительно сказать, что малышка Эдн сделала выбор, когда принесла в жертву собственное будущее ради матери? Почему она решила вернуться, бросив Нью-Йорк, о котором всегда мечтала, почему положила на алтарь собственную жизнь? Ответственность ли это, или просто трусость? Может быть, это всего лишь триумф безволия, слепая вера в то, что всё наладится, без попытки что-либо предпринять. Неприспособленность к реальному миру с его сложностями сыграли злую шутку с Большой и Маленькой Эди. Они стали заложницами своего “маленького рая”.
Сад вокруг дома всё больше разрастается, сорняки душат нежные розы, плющ упорно вгрызается в штукатурку, плесень и сырость точат крышу и пол. Еноты устраивают себе жилище на чердаке, кошки заполоняют комнаты. Серые сады, как дикая лоза, всё сильнее опутывают двух своих обитательниц. Кольцо Серых садов сжимается всё плотнее. Но, может быть, это ласковые объятия, защитный покров от жестокого внешнего мира? Может быть, только так, укрывшись под куполом листвы, можно сохранить рассудок и надежду на счастье? Похоже, именно в это верят хозяйки Серых садов. Природа торжествует, подчиняет их себе, изменяет их сознание и ломает волю, но дает иллюзию постоянства и стабильности: в природе всё циклично, год за годом наступает весна, деревья одеваются молодой зеленью; этот неизменный природный цикл как будто становится новой жизненной основой для двух женщин – зачем что-то менять, куда-то стремиться, когда всё уже предрешено, и рано или поздно весна наступит.
Временами отчаянье с головой накрывает обитательниц Серых садов. Маленькая Эди говорит: “Не могу пережить еще одну зиму в Ист-Хэмптоне. Здесь я никогда не похудею. Мне нужно уехать в Нью-Йорк и жить своей жизнью. Я приехала сюда, чтобы заботиться о матери, однако теперь мне это осточертело. Но никто не заботится о ней кроме меня. Мои дни в Серых садах сочтены. Я больше не хочу быть здесь, не нравится мне этот деревенский дом… ”. Но она всё равно не уезжает.
Вокруг высятся горы объедков и пустых консервных банок, – а дамы Бувье Билл, удобно устроившись на кроватях, не спеша лакомятся мороженым прямо из ведерочек и обсуждают, с чем лучше есть печеночный паштет – с лимоном или с майонезом, на ржаном или пшеничном крекере. Тут и там снуют вездесущие кошки, на полу и стенах – старые фотографии и портреты вперемешку с паутиной и плесенью, ветер завывает в опустевших комнатах, – а Большая Эди вдруг начинает петь, и глаза ее светятся, как в молодости: “Just tea for two /And two for tea /Just me for you /And you for me… Cant you see how happy we would he…”[5]. Разбитые стекла, дыры в стенах и крыше, настоящий хаос, – а Маленькая Эди каждый день умудряется представать в самых необыкновенных нарядах: надевает юбку вверх ногами, закалывает на талии золотую брошь, мастерит головные уборы из свитеров и шарфов и платья из кружевной скатерти. Впоследствии оригинальный взгляд Маленькой Эди на одежду произвел в мире моды настоящий фурор. До сих пор знаменитые дизайнеры, такие как СЫоё, Prada, Marc Jacobs, посвящают свои коллекции Эди Бувье Билл.
Свой стиль Эди гордо называет “революционным”, хотя он и порожден страшной нищетой. Возможно, именно в этой удивительной парадоксальности, окружающей мать и дочь, кроется что-то магическое, отталкивающее и одновременно притягивающее к Серым садам.
Несмотря на опустошающую бедность – мать и дочь живут на 300 долларов в месяц из наследства семьи Бувье – они не соглашаются продавать поместье. “Серые сады – это мой дом. Это единственное место, где я полностью чувствую себя собой”, – говорит Большая Эдит.
В 1971 году в Серые сады приезжают инспекторы из местной санэпидстанции – по просьбам обеспокоенных соседей. Проверяющие приходят в ужас от увиденного, обитательницам предписано немедленно освободить непригодный для жизни особняк.
Обе Эди наотрез отказываются. История мгновенно попала на первые страницы газет: родственницы Жаклин Кеннеди, бывшей первой леди, – живут в нищете! Ужасающее издевательство над социальными, этическими, общечеловеческими нормами и устоями – и не где-нибудь, а в самом сердце заповедника американской элиты. Вскоре ситуация в Серых садах приобрела международный резонанс, и Жаклин Кеннеди в конце концов выделила деньги на уборку и ремонт дома.
Однако к приезду режиссеров братьев Мейслес в 1975 году, когда снимался принесший славу Серым садам документальный фильм, всё вернулось на круги своя. Дом вновь выглядел запущенным, окна скалились разбитыми стеклами, еноты и кошки сновали сквозь трещины в стенах, разросшиеся кусты и деревья плотным кольцом подступали к самым дверям. Природа вновь победила, человек, лишенный воли, вновь подчинился. Оставь надежду, всяк сюда входящий…
Почему же на протяжении более сорока лет история Серых садов не сходит со страниц различных изданий? Как Большой и Маленькой Эди удалось так прочно войти в американскую культуру, стать иконами стиля, героинями нескольких киноэкранизаций и театральных постановок? На эти вопросы есть множество разных ответов, и каждый найдет для себя наиболее очевидный и правдоподобный. Кто-то скажет, что дело в родстве с семьей Кеннеди, кто-то обвинит журналистов и киношников в чрезмерном раздувании сюжета, кто-то вспомнит про модный ныне эскапизм, и наши героини для них – классический пример осознанного (а бывает ли другой?) дауншифтинга. А может быть, найдутся люди, которых просто покорит история отношений матери и дочери, верных друг другу до конца несмотря на все видимые противоречия.
Осыпающиеся стены, прохудившаяся крыша, сгнивший пол, прошлогодняя листва под ногами – это метафора их жизни, частых ссор, несбывшихся надежд, невыполненных обещаний, упущенных возможностей. Как два экзотических цветка, неприспособленных к жизни без солнечного цвета, Большая и Маленькая Эди задыхались в сумраке Серых садов, но не могли – и не хотели – измениться. Единственным способом выжить для них был союз с окружающей природой, подчинение ей. В этом смирении они обрели свое счастье – понятное только им одним.
После осени и зимы всегда наступает весна. Каким бы запущенным ни был сад, растения продолжают тянуться к солнцу, распускаются и благоухают цветы самых необыкновенных оттенков, морской ветер колышет изумрудную молодую траву… Точно так же, подобно зеленым листочкам, вдруг покрывающим ветви вековых деревьев, жизнь движется вперед – несмотря ни на что.
Эдит, Большая Эди, Юинг Бувье Билл скончалась в феврале 1977 года. Все считали, что ее дочь не вынесет одинокой жизни, однако Маленькая Эди выстояла. Через два года она продала Серые сады – с условием, что поместье не будет снесено. Новые владельцы отремонтировали дом, привели в порядок сад и превратили Серые сады в одну из главных достопримечательностей Лонг-Айленда.
Маленькая Эди вернулась к тому, на чем когда-то остановилась – начала выступать в манхэттенском ночном клубе Reno Sweeney. Хотя шоу пользовалось большим успехом у поклонников фильма “Серые сады”, его вскоре закрыли из-за плохих отзывов в прессе.
Эди жила в Нью-Йорке, Монреале, Калифорнии, а в 1997 году наконец осела во Флориде. Она мало общалась с прессой, но с удовольствием переписывалась с поклонниками, писала стихи и каждый день плавала в океане. Умерла 14 января 2002 года.
ЭдемНаталья Тюрина
Когда Ольге Ивановне Ташковой исполнилось двадцать шесть лет, она перестала ждать от жизни сюрпризов и решила выйти замуж за человека без рук. Вернее, руки-то у него были, и даже были все десять пальцев, и ногти на них, всегда одинаково длинные и грязные. И все в будущем муже устраивало Ольгу Ивановну, кроме этой грязи под ногтями.
Избранник ее был уже не молод, но и не стар, имел широкую спину, придающую ему внешнюю стабильность, которая усиливалась низким его ростом. Не весел, зато и не вертопрах, хорошо зарабатывал и был нерасточителен. Нет, ничто в нем не вызывало в Ольге Ивановне сомнения, кроме чистоты рук, и тогда она решила, что просто не станет их замечать и весь свой быт с Шарлем, а именно так его звали, устроит таким образом, как будто бы он был безруким инвалидом. Заставить его отмыть грязь под ногтями она не могла, но надеялась, что со временем мужа победит. Ведь Шарль был французом, а Ольга Ивановна – русской красавицей с длинной косой и силой воли. Выросла она не в богатом демократическом обществе, где все свободны жить, кто как хочет, а в обществе бедном и военном. А в армии главное, помимо дисциплины, соблюдать гигиену. Наличие блох и грибков приравнивалось к неподчинению приказу и наказывалось. Школьные дни начинались с осматривания ушей, рук и голов. Каждый школьник знал, что из-за грязных портянок и грибка на ногах можно проиграть войну. Блохастых отсылали домой, грязные руки отмывали на месте. Два раза в год дети приносили санитару школы спичечную коробочку с калом для проверки на глисты. Больных в класс не допускали, чтобы не заражали товарищей. Ольга Ивановна маленькой еще по собственному желанию записалась в санитары. Санитарами были те дети, которым давали белую с красным крестом повязку на руку и ставили у входа в школу, чтобы осуществлять досмотр других детей. Одноклассники Ольги Ивановны очень ее боялись и уважали. Она же чувствовала себя царицей, имеющей власть казнить или миловать. Такой режим развивал в школьниках, помимо нетерпимости, брезгливость, и в части брезгливости Ольге Ивановне не было равных. Она никогда не пользовалась общественными туалетами и мучилась от этого животом, не любила сопливых детей, мыла с марганцовкой овощи и фрукты и страшно не любила ходить на ужины в гости, потому что не доверяла чужим домашним работницам, не говоря о самих хозяевах. С мужчинами она не строила из себя неприступную крепость, как полагается приличным деви