Врачи наложили ему временную гипсовую повязку и назначили операцию через четыре дня. Он весь вечер медитировал на свои травмы, а когда на следующий день он явился на осмотр, синяки на ребрах и почках прошли. Медсестра все удивлялась, почему ван дер Мюлен выздоравливает не как все нормальные люди.
Когда через пару дней его наконец привели в операционную, он снова отказался от медикаментов. Врачи сделали ему только местную анестезию, когда вскрывали плоть, чтобы зафиксировать кость. Через пару часов, когда его вывели из операционной, от запястья до середины предплечья протянулся желтоватый хирургический шов с широкими, грубыми стежками. Медсестра сообщила, что придется подождать пару недель, прежде чем можно будет снять швы, и попросила прийти на следующий день, чтобы врачи посмотрели, как заживает надрез.
Следующие четыре часа ван дер Мюлен дышал, сконцентрировавшись на своей руке. Когда он рассказывал мне это, у меня с трудом укладывалось в голове, до какой же степени ему пришлось сконцентрироваться. Напряжение было постоянным, но, по его словам, это, похоже, того стоило. Когда он в конце концов устал и пошел спать, остались только небольшие стежки, а отек после операции заметно спал. В доказательство он показал мне фотографии. На следующий день медсестра была потрясена.
— Что ж, все прошло быстро, — вспоминал он ее слова. — Примерно через две недели швы начнут зудеть, а потом можно приходить, и мы их снимем.
Ван дер Мюлену не пришлось ждать так долго. Через три дня швы начали зудеть, но когда он зашел в больницу, ему сказали, что снимать их пока рано. И его жена разрезала их кухонными ножницами. Когда он явился в больницу в назначенное время, медсестра осмотрела его, отыскивая признаки травмы, но ей не удалось даже определить, с какой стороны ван дер Мюлена лягнула лошадь, и пришлось спрашивать. А врач после осмотра лишь пожал плечами:
— Это, разумеется, какая-то медицинская аномалия, — сообщил он своему пациенту.
Тем не менее опыт излечения ван дер Мюлена не слишком отличается от того, что испытывали другие, изучавшие метод Хофа. Однако же эту его историю неизменно рассказывают на всех занятиях для подготовки инструкторов. На одной из лекций, где присутствовал и Хоф, оценивая своих учеников, ван дер Мюлен рассказывал, как он на несколько недель все бросил и только дышал, желая выздоровления своей руке. Это было изнурительно и отнимало все силы, зато результаты были реальными и вполне определенными. По окончании лекции Хоф чуть не плакал. Он не только нашел того, кто возьмет на себя все тяжелеющее бремя обучения других своему методу, но и того, кто на своем организме испытал, как это работает. Именно с помощью этой техники Хоф вылечил обмороженную ступню.
— Вот так-то это и работает! — сказал он ван дер Мюлену, когда лекция закончилась.
Это испытание получило неожиданное продолжение. Все время, пока ван дер Мюлен был сосредоточен на своей руке, он не тренировался. Но примерно через два месяца, после того как кости срослись, он вспомнил, что записался на семимильную гонку. В этом соревновании он рассчитывал финишировать где-то посередине: пара сотен участников впереди и пара сотен после него. Он был бы рад просто поучаствовать, но, опасаясь переусердствовать, упасть и опять сломать что-нибудь, не стал спешить, сосредоточился на дыхании и любовался видами. Он рассчитывал увидеть на финише целую толпу народа, когда все, финишировавшие перед ним, ликуют. Но когда он пересек финишную линию, оказалось, что он пришел среди 10 % лидеров гонки. Такого времени он еще не показывал, хотя не тренировался целый месяц. Ему оставалось только предположить, что он вырвался вперед благодаря силе дыхания.
Но ведь какое удивительное достижение! Как неизменно отмечают медики, и ван дер Мюлен, и Эмминк, и Спаанс — скорее всего, аномалии. Тот же самый аргумент они выдвигали и в случае с Хофом, после эксперимента с эндотоксином. Поэтому-то мне придется привести здесь еще одну из наиболее примечательных историй успеха метода Хофа.
Хэнк ван ден Берг — кузнец из целой династии кузнецов, живущий во времена, когда большинство людей даже и не знают, что кузнецы до сих пор бывают. Кузница ван ден Бергов, впервые открывшая двери в 1832 году, — одна из самых заметных достопримечательностей в Бларикюме, городке, более известном проживающими там голландскими кинозвездами, чем одетыми в комбинезоны людьми, покрытыми сажей и маслом. И все же ван ден Берг стал в этом местечке одной из самых известных персон благодаря тому, что удивительнейшим образом излечился от деформирующего ревматоидного артрита. Кроме того, он собрал в городе разношерстную группу жителей, которые ежедневно в течение 20 минут погружаются в местное озерцо.
Ребенком ван ден Берг наблюдал, как его мать постепенно утрачивала возможность двигаться из-за ревматоидного артрита, который разрушал суставы во всем теле. Если ему не повезет, он может унаследовать эту генетическую предрасположенность. В 1980-х годах, когда ван ден Бергу было 24 года, он отправился в кругосветное путешествие через южную часть Тихого океана из Австралии. Когда он прибыл в Соединенные Штаты, проделав примерно половину пути, его колени начали отекать. А через пару дней он едва мог ходить, и все его мечты о том, чтобы все-таки обогнуть всю планету, разбились из-за больных ног. Была в самом разгаре эпидемия ВИЧ, и его друзья были уверены, что он каким-то образом подхватил этот вирус. Почти обездвиженный и без денег, он полетел назад в Голландию. Боль была такой изматывающей, что он почти все дни лежал на спине в своей комнате, и только его отец — человек огромных размеров — относил его в теплую ванну успокоить больные суставы. Болезнь его матери протекала почти так же: ее кости разрушались изнутри, и в возрасте 57 лет она в конце концов умерла. У ван ден Берга симптомы появились гораздо раньше, чем у матери, и он считал, что так долго ему не прожить. Он рассуждал о преимуществах ранней смерти по сравнению с существованием прикованного к постели паралитика.
— Я начал думать о своем теле как об игре «пакман», — рассказывал он мне в своей мастерской. — Мои кости — это шашечки по периметру экрана, а болезнь, пожирающая мой скелет, — это пакман.
Он поднес руку к лицу и показал на запястье в том месте, где заканчивается рука и начинается кисть и где у большинства людей небольшой бугорок. У него же такого бугорка не было. Чтобы упредить развитие болезни, врачи отпилили кость на два сантиметра.
— Не то чтобы это важно, — говорит ван ден Берг. — Пакман просто изменил исходное положение.
И это еще не все потери. Через пару месяцев после операции первый сустав указательного пальца раздулся, став размером со сливу. Двигать им было невозможно — он болел, даже если не шевелить им. Заниматься семейным делом не было никакой возможности. Шли месяцы, и врачи неизменно советовали ложиться под нож. Сустав отрежут и вместо него поставят фалангу, взятую у трупа.
Ревматоидный артрит, как у ван ден Берга, возникает, когда иммунная система принимает суставы за инородные тела. Белые кровяные тельца и лимфа собираются в пустотах суставов и изнутри отрывают кость от хряща. Организм буквально атакует сам себя, и лучшее, что может в такой ситуации предложить врач, чтобы спасти кость, — это лекарственные препараты, полностью подавляющие иммунную систему. К сожалению, блокировка иммунной системы означает, что человек живет как инвалид, не имея возможности сопротивляться даже обычным инфекциям, встречающимся в повседневной жизни. Как и предсказывали его друзья во время кругосветки, его болезнь в конечном счете не слишком отличалась от ВИЧ.
Мы с ван ден Бергом беседуем в загроможденном кабинете над его мастерской. Мы сидим за журнальным столиком под низким скатом крыши. Стены под шершавым слоем черной пыли заклеены газетными вырезками о его жизни и фотографиями Хофа. Он показывает на одну из них, где Хоф в ярко-оранжевой кепке стоит посреди бескрайних снежных просторов.
— Этот человек спас мне жизнь, — говорит он, — но поначалу я не верил, что это возможно.
Он рассказал мне, как его приятель услышал об экспериментах Хофа: как он в голландской лаборатории подавлял иммунную систему. И этот приятель потащил уже потерявшего всякую надежду ван ден Берга на двухдневный семинар в близлежащем городе. Он с недоверием уселся в задних рядах, критикуя каждое произнесенное Хофом слово. Дыхательная практика не впечатлила его. Холод вызывал бешенство и боль. Он за всю свою жизнь едва ли сделал больше пары отжиманий. Когда Хоф заикнулся о том, что назавтра они все вместе отожмутся по 30 раз с задержкой дыхания, терпению ван ден Берга пришел конец.
— С меня хватит, — сам себе сказал он. — Все было замечательно, а теперь мне пора на выход.
Но когда он собрался уходить, Хоф, окликнув его, поинтересовался, почему он настроен так недоверчиво. Ван ден Берг проворчал, что неплохо бы вернуть деньги. Но Хоф ткнул ван ден Берга указательным пальцем прямо в грудь.
— Завтра ты отожмешься сорок раз, — заявил Хоф. — Нет — так заберешь деньги.
У Хофа такая привычка: убеждать людей, поймав их на «слабо». Ван ден Берг не стал исключением и согласился. И свои деньги назад он так и не получил. К вечеру следующего дня он отжался столько, сколько не отжимался ни разу в жизни — не сорок, но столько много, что пришлось передумать насчет якобы неосуществимости обещаний Хофа. Сознание у ван ден Берга потухло. Возможно, он даже покричал немного. Если уж после всего только двухдневного семинара ему удалось сподвигнуть свое тело на такое, что же будет, если делать это ежедневно! И ван ден Берг ушел в занятия с головой. По утрам он принимал ледяные ванны и дышал, словно это было делом жизни и смерти. В 6.15 он выезжал к пресноводному озеру неподалеку от деревни, сходил к воде. Погрузившись в воду по шею, ван ден Берг открылся охватившему его холоду и ощутил циркуляцию тепла по телу.
— Казалось, будто я открываюсь чему-то большему, чем я сам, — описывал он. — Бывало, что порой я смотрел на себя сверху, словно душа моя парит над водой, глядя вниз.