тическую зону.
Большинство из тех, кто отправляется в гору, останутся в хижинах на ночь, чтобы организм постепенно привык к набору высоты. Хотя отсюда подъем составляет всего 2700 м, из-за рекомендованных регламентов восхождение невыносимо медленное. Подозреваю, что очень немногим туристам необходимо делать здесь остановку, но рассказы о высотной болезни, которая настигает многих горовосходителей, служат достаточным предостережением, и не зря. Меня радует только то, что дальше мы будем идти в более энергичном темпе, иначе из-за остановки всего в час дня я бы психанул. Глянув, как от потоков дождя тропа покрывается блестящими, грязными лужами, мы решаем идти дальше.
Конечно, никому не нравится мерзнуть и мокнуть. Не помню точно, кто из нас первым расстегнул рюкзак, чтобы достать дождевик, но как только был извлечен первый плащ, защититься от стихии захотелось всем сразу — это словно вирус. Для меня в упражнениях с холодом, которыми я занимался вот уже четыре года, самое трудное всегда — тот момент, когда я принимаю решение, что сейчас буду мерзнуть. Стою ли я, глядя на студеную воду озера, возле сугроба свежевыпавшего снега или под обжигающим душем, готовый выключить горячую воду, оставив только холодную: именно в момент принятия решения, когда я должен прыгнуть, лечь или отвернуть вентиль, мое сознание оказывает наибольшее сопротивление. Ожидание неприятных ощущений почти всегда хуже, чем то, что чувствуешь на самом деле. И обратное тоже оказывается верным. Если один уступает стремлению к комфорту, другим проще последовать его примеру.
Так что не успели мы отойти от хижин, как вся группа уже облачилась в резиновые дождевики или Gore-Tex. Хоф натянул мусорный мешок, который составлял его ручную кладь, превратив его в импровизированное пончо, а я накинул ярко-желтый непромокаемый плащ. В том, что мы оделись, для меня привкус провала. Прошло всего несколько часов, а я уже нарушил данное себе обещание оставаться раздетым. Наш отряд шагает вверх по склону, все мы дышим в унисон. Еще немного, и я начинаю потеть, словно я в резиновом скафандре на тренировке в тропиках — а именно это и происходит. Отойдя от хижин с полмили, внутри я уже такой же мокрый, как и снаружи. Поэтому я решаю уложить плащ в рюкзак — пусть вода льется на меня, принося долгожданное облегчение. Несколько человек следуют моему примеру, и в группе устанавливается хрупкий баланс между теми, кому нужна защита от дождя, и теми, кто изо всех сил старается поддержать чистоту эксперимента.
Вскоре, когда мы вступаем в более засушливую климатическую зону, полог влажного тропического леса редеет, а затем отступает. Мы поднялись над зоной дождя, и прежде серое небо освещает солнце. Теперь пейзаж тут и там оживляют валуны, низкорослые кактусы и колючие кустарники. Перед нашим взором простираются конусы застывшей лавы, образующие подножие самого вулкана. Я, однако, не любуюсь всей этой картиной, а гляжу в основном на пятки идущего впереди. Это Стеф ван Уинкл, голландец более двух метров ростом, он еще и самый младший в нашем походе.
Он тяжело дышит — с большим трудом по сравнению с остальными. Почти каждую минуту он выполняет последовательность из 30 быстрых вдохов и задержки дыхания с такой гримасой, что лицо у него даже слегка краснеет. Он практикует технику, которую Хоф велел выполнять, когда у нас начнутся вызванные высотной болезнью головные боли. В результате этого метода кислород направляется к определенной части тела. Метод эффективно помогает не только при головных болях, но и при болях в конечностях после тренировки. Как и со многими другими составляющими метода Уима Хофа, это проще почувствовать и попробовать, чем описать словами. Во время гипервентиляции в кровообращении сокращается количество CO2 и увеличивается общее содержание кислорода, при этом среда в организме становится не кислотной, а щелочной. Во время задержки дыхания (при полных легких) нужно последовательно сокращать все мышцы, начиная от конечностей и заканчивая тем местом, куда нужно перенаправить кровь. Процесс немного напоминает скручивание двух концов мокрой тряпки, чтобы отжать воду. Трудно в точности описать, какие физические процессы происходят в мозге, когда цель техники — головная боль. Возможно, расслабляются мышцы сосудистой системы, а быть может, вы просто направляете их на определенную точку. По моему опыту, всего через несколько секунд применения этого метода легкая головная боль проходит, а сильная уменьшается.
Однако меня беспокоит, как дышит ван Уинкл. Мы не прошли и трети пути к вершине. Такое дыхание, конечно, полезно, но он уже борется за кислород, и это плохой знак. Я интересуюсь, как его дела, а он кивает, поднимая большие пальцы вверх. Но этим жестом ему не скрыть боли. Не поднимая головы, он продолжает брести вверх. Я иду дальше, оставив его позади.
Через семь часов ходу группа, разделившись на отрезки, как цепочка муравьев, растянулась, наверное, на несколько миль. Мой приятель куда-то запропастился, да и о здоровье друг друга мы уже не спрашиваем. А я, кажется, где-то ближе к авангарду. В ландшафте теперь преобладает какое-то большое шипастое растение, похожее на калифорнийскую юкку. Я иду в полном одиночестве, не считая танзанийского проводника Джозефа. Он несет раздутый рюкзак. То ли мой темп кажется ему подходящим, то ли он за мной присматривает. Солнце скрывается за грядой серых туч, и мою кожу окутывает изморось, но, несмотря на резкое понижение температуры, я чувствую себя превосходно. Джозеф, закутавшись в толстый бушлат, наблюдает за мной, недоумевая, почему я так ничего и не надел. Мы на высоте примерно 3300 м. Воздух значительно разрежен по сравнению с началом похода, но благодаря этому сопротивление гораздо меньше. Как ни странно, из-за этого легче дышать учащенно. Уровень кислорода у меня, похоже, упал ниже 95 %. Из любопытства я прошу Джозефа проверить с помощью устройства уровень кислорода и у него. Через секунду-другую оно показывает 82 % — некатастрофично, но гораздо ниже, чем, по моим предположениям, должно быть у того, кто уже привык к восхождениям. Мы делим батончик гранолы на двоих, и Джозеф сообщает, что Хоромбо — то место, где будет наша первая ночевка, — уже недалеко.
Я удваиваю усилия и проворно мчусь дальше. Перспектива провести ночь в теплом спальнике на жесткой койке неплохо пришпоривает. Тропа петляет, пересекая ряд горных ручьев, вода в них выглядит ледяной. И вот уже сквозь туман виднеется небольшой поселок из конусообразных хижин. Хоромбо — стоянка в относительно неплохом состоянии. Большинство туристов, восходящих по маршруту «Кока-кола», приходят сюда на второй-третий день пути. Перед тонким столбом радиопередатчика (это единственный источник связи с внешним миром) меня встречает знак с указанием высоты — 3688 м.
Не зная, что делать дальше, я иду в одну из хижин. Там — столовая, где расположилась за ужином экспедиция шведов. Все головы оборачиваются к полуголому человеку в центре зала. Появляются улыбки, а кто-то из задних рядов, похоже, думая пошутить, выкрикивает:
— Да ты, верно, решил, что ты — Уим Хоф.
— Он где-то здесь. Не видели его? — интересуюсь я, искренне недоумевая, куда подевался руководитель нашего похода. Выкрикнувший вскакивает и чуть не бегом бросается ко мне. В руке у него фотоаппарат. Он возбужденно шепчет:
— Правда? Вы здесь с Уимом Хофом? Да он — мой кумир. Не могу поверить, что вы всю дорогу прошли так.
Я, должно быть, выгляжу, словно инопланетянин. Но приходится признать, что когда тобой восхищаются лишь потому, что ты без футболки, это очень приятно. На улице швед пару раз фотографирует меня и спрашивает, нельзя ли познакомиться с Хофом.
Остальные члены группы подходят в течение двух часов, и каждого пришедшего без футболки встречают как героя. Мы явно стали темой обсуждения в лагере, и пока один за другим подтягиваются остальные участники похода, мы осушаем кружки с горячим чаем, заедая их горячим мясом. Что нас ждет впереди, я прочувствовал, только когда уже затемно приходит Сильвия, владелица лавок марихуаны из Голландии. Восхождение полностью вымотало ее, и, переступив порог домика, она разразилась слезами. Сильвия сказала, что у нее раскалывается голова, и, обхватив голову руками, сползла по стене.
Собралась толпа. Откуда-то появился Хоф. Он по-отечески обнял Сильвию, согревая ее и нашептывая ей что-то в ухо. У нее измерили уровень кислорода, и он оказался критическим — менее 50 %. Хоф нагнулся, чтобы заглянуть ей в глаза, и они вместе начали дышать. Сильвия сосредоточила на нем свое внимание, и вдохов через 300 она немного пришла в себя. Слезы высохли, но она измучена. Пара проводников тем временем совещалась, что делать дальше. Если кто-нибудь умрет, именно их головы полетят. Никто не захочет нанимать проводника, который дал кому-то умереть во время своей вахты. Минут через тридцать Сильвии удается восстановить уровень кислорода до 90 %, но нельзя предсказать, что будет, когда она продолжит подъем. Решено, что Сильвии придется вернуться. Это первый несчастный случай в нашем походе.
Ночью участники похода улеглись друг за другом на койках, длинной вереницей выстроившихся вдоль стен общего дома. Окна открыты, они впускают ночной воздух и выпускают углекислый газ, который накапливается в небольшом помещении, где спят тридцать человек. В три утра звонит будильник, напоминая проверить уровень кислорода и восстановиться до 90 %. Снова заснуть трудно, но в 4.30 Хоф полон энергии и чуть не кричит, что пора выходить, иначе мы упустим возможность добраться до вершины. Поход займет 11 часов, а воздух будет все более разреженным. И никому, кроме Хофа, не хочется идти так далеко до рассвета.
На завтрак пресная каша и яйца. Вкус так себе, но очень важно поесть, поэтому я пытаюсь за пять минут затолкать в себя как можно больше. Тогда-то я и заметил, что ван Уинкл, высокий голландец, у которого до того были проблемы, перегнулся через перила на крыльце. Его сильно рвало — из него литрами выплескивалась желтоватая жидкость. Услышав о состоянии ван Уинкла, Хоф хлопает его по спине, понукая идти дальше.