Я просто сидела, открыв рот – Катя мою маму не то чтобы не любила, просто не переваривала, и данная тема вообще никогда не поднималась.
– Пора-пора, – отозвался незримый для некоторых Князь, – и давай сама, чтобы я фею не вмешивал.
Очень хотелось послать Стужева, но не при Ромке же.
– Да, – медленно поднялась со стула, – пойду я, наверное.
Проводил меня Ромочка, держа за руку и сурово насупившись. Дойдя до двери, оглянулся на кухню и доверительно прошептал:
– Мама взрослая.
Устами младенца…
– Повзрослела, – согласилась я.
– Я музик, – напомнил то ли мне, то ли себе Ромочка.
– Настоящий музик, – согласился Стужев, подталкивая меня к двери.
– Ты плохой, – выдал очередную мудрость мой самый лучший мужчина на свете.
– Умный пацан, – не стал возражать Князь, каким-то образом умудрившийся открыть дверь и таки вытолкнуть меня на лестничную площадку. – Все, Йома, – он наклонился, протянул малышу руку, – бывай, маму береги, мужиком будь, ну и дальше по списку.
– Писку? – переспросил Ромка.
Стужев глянул на меня и попросил:
– Не переводи, мне уже страшно представить, как ты интерпретируешь это кажущееся на первый взгляд невинным слово. Пока, Йома.
– Пока, Гьязь, – отомстил малый и за себя, и за меня.
– Оба-на, – опечалился Стужев.
– Знай наших, – ответила гордая за наших я.
Ничего не ответив мне, Князь, он же с легкой Ромкиной руки Грязь, махнул мелкому, вышел и закрыл двери. После решительно направился к лифту, вызвал и, пока тот ехал, вернулся за мной, взял за локоть, завел в лифт, и мы молча подождали, пока дверь закроется.
Дальше случилось нечто – рывок, и, прижав меня спиной к не особо чистой стенке лифта, Стужев навис, вжимая в эту самую стенку, и зло произнес:
– Трус, значит?
Не сразу врубилась, к чему это было сказано. Потом вспомнила, что это он, видимо, все еще помнит о моем: «Прости, Князь, видишь ли, я скрывать и не собиралась, а вот твоя скрытность вызывает грустные мысли по поводу трусости…»
– Слушай, Гьязь, – ехидно начала я, – у тебя какое-то болезненное самолюбие, тебе бы к психологу записаться, глядишь, и комплексов поубавилось бы…
Договорить мне не дали – Князь как-то резко оказался совсем близко, так что это уже было мало похоже на сентиментальные мексиканские сериалы и явно двигалось в сторону немецкого эротического фильма, и вот в этом положении Стужев с усмешкой поинтересовался:
– Марго, а что ты знаешь об инициации ведьмы?
В моей голове прокрутилось нечто вроде лишения невинности, посему, стараясь не показывать нарастающий ужас, ровным голос интересуюсь:
– Гетеросексуальность доказывать будешь?
Усмешка, и, склонившись ближе, так что теперь его губы ощущались моими, Стужев проникновенно прошептал:
– Девственность? Маргош, да кому она нужна. Поверь, тут все гораздо интереснее. – Почти поцелуй, и он продолжил: – Для того, чтобы инициировать ведьму, нужно просто… – Князь сделал паузу, затем выдохнул, – разбить ей сердце.
Лифт плавно двинулся вниз, мое сердце ухнуло куда-то, где ему было не так страшно, как со мной, мне вдруг стало очень холодно и жутко, а Стужев… ну он просто искренне наслаждался ситуацией.
– Стужев, – задумчиво произнесла я.
– Мм-м?
Я резко выдохнула, приводя чувства в порядок, потянулась к нему и тоже проникновенно так:
– А к психологу все же сходи, он тебе явно нужен.
Стужев решил поржать мне в лицо. Решение даже было приведено в исполнение, но на патетической ноте злодеюкского смеха лифт остановился, дверь открылась, и вошел…
– Добрый вечер, Владимир Михайлович, – вежливо поздоровалась я с суровым дедушкой, бывшим бабушкиным другом.
Некогда важный генеральский чин остановился на входе в лифт, с некоторым недоумением созерцая картину собственно распятой Стужевым меня, ну и торжествующе-злодейская харя Князя тоже без внимания не осталась.
– Риточка, голубушка, а что тут у вас происходит? – задумчиво вопросил извечно спокойный Владимир Михайлович.
Он вообще всегда был спокойным мужиком – что ему житейские неурядицы после боев в суровой афганской реальности.
– А тут у нас злодей злобствующе торжествует, – созналась я.
Стужев медленно отпустил, но стоять остался рядом.
– В каком смысле торжествует? – Владимир Михайлович в лифт зашел, но трость была им едва заметно перехвачена чуть иначе.
И ведь даже не заметишь с ходу, просто однажды довелось мне присутствовать на уроке «вселенской справедливости», преподанной бывшим генералом местной гопнической братии, и после сего урока у последних возникли трудности с щелканием семечек по причине нарушения зубной нормы.
– В смысле, что наивно надеется разбить мое сердце. – Врать уважаемым людям я не люблю.
– То есть на твою честь не покушаются? – сразу все понял бывший генерал.
– А честь, Владимир Михайлович, в современном мире вещь ненужная, у нас злодеи все больше на сердца ориентируются, – продолжаю я беседу.
– В каком смысле? – встревожился военный и сразу заподозрил Князя в корыстолюбии: – Ритулечка, а этот ваш злодеище, случаем, не бывший медик, перешедший на сторону черного донорского рынка?
– Что? – не понял Стужев, видимо, ни разу не участвующий в высокоинтеллектуальных беседах.
– Нет-нет, что вы, – поспешила я успокоить Владимира Михайловича, – этому до светил медицины, как до Китая в валенках, тут речь о метафорическом разбивании сердца.
– Метафорическом, – протянул бывший генерал, вперив пристальный и очень подозрительный взгляд в Стужева. – Молодой человек, а вы служили?
Князь как-то нехорошо сложил руки на груди и уставился на пенсионера не менее подозрительно-пристальным взглядом.
И тут лифт остановился.
– После вас, – произнес Владимир Михайлович, обратившись ко мне.
Как воспитанная девочка, я вышла из лифта. Уже вступив в коридор, повернулась… и узрела, как ловким и очень быстрым движением Владимир Михайлович нажал на кнопку собственно тростью, ею же отрезал путь к отступлению Князю. Дверь закрылась!
Тридцать последующих секунд я стояла в ступоре, думая, куда бежать, кому звонить, и вообще я за него дико испугалась! За Владимира Михайловича, естественно, не за двухметрового качка же!
Двери лифта медленно разъехались…
– Не служил, – вынес вердикт бывший генерал, гордо покидая кабинку лифта.
Князя конкретно глючило на полу. Зубы у Стужева были явно на месте, а вот ребра, кажется, нет.
– В-в-владимир Михайлович… – прошептала ошарашенная я.
– Идем, Ритулечка, такси тебе вызовем, нечего девушке вечером одной бродить, идем.
И мы вышли во двор. Там, пока я пыталась понять, что случилось, бывший генерал звонил ничуть не в такси, а сыну старого друга, которого я тоже пару раз видела, – Евгению.
– Женечка. – Вот то единственное, что сказал Владимир Михайлович.
– Сейчас буду, – ответили в трубке.
Не простояли мы и двух минут, как черный «Хаммер» зарулил во дворик и остановился напротив нас.
Женечка, ростом позначительнее Князя и разворотом плеч повнушительнее, вышел из машины, обошел махину, подошел к нам.
– Как оно? – участливо спросил бывший генерал, протянув руку.
– Потихоньку, – ответил шкаф Женечка. – Проблемы?
– Да ты знаешь, мутный человечек тут нарисовался. – Лексикон бывшего генерала удивил меня не меньше его ловкого обращения с тростью. – Документов при нем никаких, зато все кредитки в наличии, и что совсем странно – права явно не местного производства и не в ГАИ деланы – я такой качественной печати у местного водилпрома в жизни не видел.
– Права, – попросил Женечка.
Владимир Михайлович молча протянул пластик.
Женек в свою очередь протянул руку и… завис. И бывший генерал тоже завис.
– Это вообще кто такой?! – Гневно вопросили за моей спиной.
Медленно обернулась – Стужев нервно вытирал кровь с искореженной губы.
– Генерал… бывший, – пробормотала я.
– Бывший? – подойдя, Князь лишил элиту военных подразделений собственных прав, бумажника, тоже, судя по всему, собственного, карточек кредитных, и даже вытащил из кармана кулон, после чего меня схватили за руку и потащили с места событий, нервно выдав: – Нинзюцу кагэбэшное!
– Кто? – переспросила утаскиваемая Стужевым я.
Мне не ответили, швырнули на сиденье «Феррари», а сам Князь обошел машину, и только после этого Владимир Михайлович и Женечка обрели возможность двигаться, видимо, исключительно чтобы узреть неприличный жест Стужева, который с чувством его продемонстрировал. Затем Князь сел за руль, взревел двигатель, «Феррари» сорвался с места. Позади нас взревел «Хаммер». Гонка началась.
– Нет, с твоим болезненным самолюбием явно что-то надо делать, – пристегиваясь, пробормотала я.
Сказать что-либо иное было стремно.
– Заткнись, Марго, у меня сейчас все болезненное, особенно ребра!
Мы мчались по улицам города, яркие огни витрин мелькали с запредельной скоростью.
– Спасибо, – тихо сказала я.
Князь, игноря необходимость следить за дорогой, удивленно воззрился на меня.
– Ну за то, что ничего Владимиру Михайловичу не сделал, – пояснила причину собственной благодарности.
Стужев хмыкнул и выдал:
– Окстись, Марго, причина в том, что у нас военные под запретом.
У меня и так благодарности было мало, теперь вообще не осталось!
– А почему так? – складывая руки на груди, вопросила я.
– Глупо светиться, учитывая, что у некоторых подразделений связи с нечистью, – загадочно ответили мне.
Позади нас все громче ревел «Хаммер», явно настигая.
– Вот у этого, например. – Стужев вдавил педаль газа.
Несмотря на запредельную скорость, «Хаммер» приближался, причем заметно.
– Елдыга захухренная, – выругался Князь. – Так кто он, этот твой генерал бывший?
Сам Стужев потянулся к приборной панели, что-то сбоку нажал, и эта самая панель… отвалилась. Хватанув пластик с датчиками, кругом измерителя скорости, бензина и еще какой-то фигни, Князь попросту швырнул ее назад. В то же мгновение на месте оголенных покореженных проводов засветилась голограмма. Продолжая вести автомобиль одной рукой, парень нажал какие-то символы. Рев двигателя стал запредельным, а машина… плавно взлетела в черное звездное небо.