– А я надеялся, что ты перерос свое подростковое желание давать ему имя. Алекс, взрослей уже.
Я мрачно посмотрела на Касьяна. Мрачно и зло. Понимаю, что кое-кто пытался задеть Князя, но обидел меня. Потому что Рома это Рома, но никак не… И темноволосый, усмехнувшись, кивнул мне и вышел. Кощей следом, наградив задумчивым взглядом. Дверь захлопнулась.
Резкий поворот к Стужеву, и мой злой голос:
– Не смей угрожать Ромочке! Не смей больше, понял?! Ты достал, Стужев! Ты достал, тайны ваши достали, ситуация тоже!
Орала я знатно! Наверное, и стекла дребезжали. И только полуголый Князь, ничуть не испугавшись, шагнул ко мне с вопросом:
– Что-то еще?
Зря спросил. Очень зря.
– Стой, где стоишь, злодеюка фольклорная! – прошипела я.
Стужев улыбнулся и сделал еще шаг со своим семейно-неизменным:
– Я предупреждал.
Еще шаг в мою сторону. Я психанула, шагнула к нему и прошипела:
– Я тоже!
Стужев вновь мягко сделал шаг, плавный такой, вот только был он без майки, и было заметно, как под кожей мышцы перекатываются, а это пугающе выглядело, и произнес:
– Маргош, нужно поговорить.
Что, правда? Быть не может!
– Психотерапевта себе найми с ним и разговаривай! – окончательно сорвалась я.
– Я подумаю над этим вопросом. – Угрожающий тон и еще один шаг.
Злая, я прошипела:
– Не подходи ко мне!
Шаг, и оказавшись вплотную ко мне, так что между нами пространства вообще не осталось, Стужев прошептал:
– Что-то еще, Маргош?
– Сволочь яойно-фэнтезийная! – Я даже на носочки поднялась, чтобы ему слышнее было.
Князя перекосило, и он прошипел:
– Я предупреждал, Марго.
Приподнявшись по максимуму, я заорала:
– Оскорбляла, оскорбляю и оскорблять буду, шантажист хренов!
Взбешенный Стужев склонился и прошипел в ответ:
– Шантажировал, шантажирую и буду шантажировать, ведьма безголовая!
На секунду опешив, я возмущенно заорала:
– Это я безголовая? Да на моем месте у любой бы крыша поехала, зараза ты, совести напрочь лишенная!
От обоснованных обвинений Князя перекосило окончательно. Он набрал воздуха, чтобы что-то ответить… резко выдохнул, почему-то огляделся, затем вновь посмотрел на разъяренную меня и вдруг… Это было подло! Это было реально подло, но теперь я знаю, почему поцелуи придумали – потому что сказать нечего было! Совсем нечего! Именно об этом я и думала первые две десятые доли секунды, пока Стужев стремительно склонялся надо мной, а потом…
Сначала в голове потемнело, потому что я зачем-то закрыла глаза… Потом такое ощущение, что меня накрыло тайфуном, когда его губы смяли мои в решительном поцелуе… и земля убежала из-под ног… Сердце начало стучать как сумасшедшее! Хриплый стон Князя, и дышать становится нечем из-за крепких, почти болезненных объятий, а мои ладони скользят по его плечам, и от этого крышу срывает окончательно. Мы проваливаемся куда-то и падаем, его рука на моем затылке, запутавшись в волосах, не позволяет прервать это безумие, а губы не дают даже возможности подумать об остановке. И мы несемся куда-то вдаль, где он пьет мои поцелуи, так жадно и страстно, что это сносит ураганом любые мысли… Треск ткани, обжигающее касание и умопомрачительное скольжение его ладони по моему телу… Мой стон, и стан выгибается, стремясь ощутить кожей его тело, прижаться, слиться, придав остроты экстазу страстного омута, в который затягивает с головокружительной скоростью…
Звон!
Звук падающего стекла, и, как стеклянный дворец, рассыпается блаженное ощущение абсолютного счастья… Остаюсь я, испуганная и застывшая, Стужев, тяжело дышащий, с бисеринками пота на идеальном теле, и его рука… в моих джинсах!
Секундное осмысление ситуации!
Мгновенное осознание!
И я испугалась. Я действительно испугалась. А кто бы не испугался! Я целовалась с Алексом Стужевым! Да что там целовалась – я лежала на постели, без майки и с расстегнутым бюстгальтером, а кое-кто замер на моменте вторжения в застежку ширинки! И я тяжело дышала тоже, и сердце билось где-то в районе шеи, едва из груди не выпрыгивая! И губы горели, и щеки, и совесть со стыдом так же!
А Князь, с трудом оторвав взгляд от меня, вдруг прорычал:
– Кто?!
Я вздрогнула всем телом.
Но тут, откуда-то из района окна, раздалось растерянное:
– Это мы…
– Белки…
А потом уверенное такое:
– Отдай нашу ведьму!
Стужев зарычал.
И я пришла в себя окончательно. Зло посмотрела в потемневшие глаза разъяренного Князя и прошипела:
– Руку убрал!
Проблема в том, что он ее как раз убирал, видимо, собираясь послать в белочек что-то убийственно-магическое, но после моих слов… засунул обратно! Глубже еще! На самое-самое место! И выражение у него на лице было такое – нагло-упрямо-решительное.
– Руку убрал, кобелина яойная! – заорала я.
А от окна раздалось:
– Отдай ведьму, Кощей!
И рука Стужева дернулась, а сам он сквозь зубы прошипел:
– Все, достали!
Он так это сказал! Убийственным тоном таким! И мне так белочек жалко стало, что едва ладонь начала покидать запретную территорию, я решительно сказала:
– Засунь обратно.
Александр застыл, потрясенно глядя на меня. И мир поплыл снова, едва его пальцы скользнули по совсем уж неприличным местам. По щекам огнем прошелся стыд, сердце зашлось в бешеном ритме, и я откровенно взмолилась:
– Все, высуни!
Замер. Сердце бьется так, что я его удары ощущаю, дыхание срывается, в глазах что-то пугающее. И он с этим пугающим медленно, как завороженный, склоняется к моим губам….
А от окна писклявый хор:
– Отдавай нашу ведьму!
Никакой личной жизни с этими белками! С другой стороны, какая личная жизнь, меня тут самым наглым образом бессовестно домогаются! И тут Князь хрипло произнес:
– Я в жизни так никого не хотел…
– Убить? – предположила я, старательно пытаясь прийти в себя.
Стужев не ответил, он пристально смотрел в мои глаза, пытаясь отыскать там что-то непонятное и не находя. Явно не нашел, потому что лицо становилось все злее, губы сжимались в две тонкие линии, а глаза сужались. Но проблема в том, что я тоже злилась, и злилась все сильнее! Рот он мне закрыл поцелуем, пикапер анимешный! Подловил в момент ярости и воспользовался ситуацией! Сволочь! Просто сволочь!
– Маргош, – голос с рычащими нотками, – кто я, по-твоему?
Глупый вопрос.
– Сволочь бессердечная и кобелина яойная, – предельно честно ответила я.
– Зар-р-раза! – прорычал Стужев.
Я улыбнулась и уже хотела ответить, как Князь стремительно освободил ладонь, взмах в сторону окна, и тысячи осколков закружились в сверкающем вихре. От удивления я приподнялась, потрясенно глядя на блестящие в свете солнца кружащиеся осколки. Последние, превратив светлицу на мгновение в филиал дневной дискотеки, вдруг метнулись к окну и застыли цельным, совершенно без трещин даже, стеклом. В следующее мгновение на все три окна легла полупрозрачная сеть, мерцающая зеленоватыми всполохами. А рука Стужева властно легла на мои джинсы.
– Так, – хриплый голос очень недобро прозвучал, – нам нужно поговорить, Маргош. А для того, чтобы это был действительно разговор, – я, испуганно глядя на Князя, нервно поправила бюстгальтер, – не дергаешься!
Замерла, не отрывая от него взгляда.
– Не смотришь на меня так! – прорычал Стужев.
Перепуганная, я мгновенно отвела глаза.
– Уже лучше. – А с голосом у кого-то были проблемы.
Хотя у меня тоже в горле пересохло. Нервно сглотнув, облизнула пересохшие губы…
Зря.
– Маргоша, – простонал Князь, – чудовище!
И цунами имени Александра Стужева обрушилось… Обрушилось и застыло. Потому что в комнате происходило что-то странное…
Резко поднявшись, Князь проследил за тем, как на одном из окон истаивает наброшенная им сеть, а после шишка пробивает стекло. Звон, шум падающих осколков и шишка… на которой исчезает золотистое сияние.
– Ян! – прошипел взбешенный герой-любовник.
– Отдай ведьму! – втрое громче раздался хор белок.
Движение, и лежащая на полу шишка, как послушный щенок, прыгнула в ладонь Князя. Черный туман окутал снаряд… замах – бросок! За окном что-то значительное свалилось с дерева. На лице Стужева расплылась счастливо-злорадная улыбка.
Он повернул голову, увидел меня, пытающуюся застегнуть все расстегнутое, улыбнулся уже иначе, подошел, сел на постель и приказал:
– Повернись.
– Да по…
– Повернись, застегну.
Повернулась. Застегнул. Затем обнял, прижимая к своей груди, и прошептал:
– У меня здесь только рубашки.
– Давай, – устало согласилась я, глядя на обрывки синей майки.
– Только черные и белые, – продолжил Стужев, скользя губами по плечу.
– Губы убрал!
– Маргош, ты…
Но убрал.
Осторожно отодвинулась, встала, подошла к окну. Там на древних и толстых дубах сидели белки. Белки выглядели странно – на мордочках черные полосы, на головках зеленые банданы. Ушки торчат смешно, в лапках у кого шишки, у кого копья. И все танцуют ритуальные танцы дикарей перед охотой!
Тихие шаги, теплые руки, скользнувшие на талию, прикосновение его тела… Ой, Стужев, у меня от тебя земля кружиться раза в четыре быстрее начинает… Что со мной?!
– Уйди, а! – потребовала грубо. – А то меня опять тошнит!
Хмыкнул, обнял властно, склонился к плечу, скользнул губами к уху и прошептал:
– Маргош, как более опытный в нашей паре, должен честно поведать – это возбуждение, Маргоша, и к отравлению медовухой отношения не имеет никакого.
Я не спорю, у меня шок, от себя в первую очередь, во вторую от всего происходящего, и все же…
Круто развернувшись, я прямо посмотрела в серые глаза Князя и тихо произнесла:
– Александр, мне действительно тошно от того, что меня нагло домогаются, а я ничего не могу сделать, чтобы это прекратить.
Улыбнулся. Странной, грустной улыбкой, протянул руку, коснулся моей щеки, провел очень нежно, посмотрел в мои глаза и неожиданно жестко произнес: