я буду с ними праздновать это
время в цветении канонад в буйном
распаде вещей где дрожат на ветру
красные флаги где мы движемся
в робкой толпе и над нами горит
как в девяностых листву выжигая
последнее солнце москвы
«Не снимай с меня белое платье…»
не снимай с меня белое платье
и сиять оставь
над заводами этими пыльными
и мостами
в геометрию встроенный
новый и прочный дом
в пыльной зелени за углом
зарешеченный пативен
это финский том из глубокой
глубокой могилы
отметил на тканях
темные жилы
переулок заполнивший
оттесненный поток
и из са́мого сердца
поет провокатор
Перифраз экфразиса
дароносица scum через ряд инфильтраций
в этом уже человеческом воске
восстает как положено ей из асбеста
и просверлены легкие там где крепления
где вкрапления мрамора в теле слоистом
наполнившем этот резервуар
пусть везут многочастного голема
обитателям подмосковных объемов туда
к продуктовым палаткам застекленным балконам
где сквозь шлюзы столичного воздуха
продернут ее отпечаток ее проносящейся
на теплых крыльях летних темнот
«Ни снов запечатленных в кристалле ни темной…»
ни снов запечатленных в кристалле ни темной
волны охватывающей предметы ни страха полетов
перемещений но тело что тает в прибрежном песке
разрывается ткань городов солнце переваливается
через урал растекается над домами
над отвалами скользких пород
и над шпилями в делфте протяженный туман
и в остенде кто-то кричит что закончилось время
но открываются двери в гааге и ему отвечают
что проснется маркс оденутся золотом горы
в намюре и лёвене ветер смягчится не будет грозы
срывающей флаги нас уносящей в ночь
в царство царапин укусов — там девяностые длятся
расплываясь по коже и встают по углам хранители
черной воды пока ветер гонит нас прочь
манят громады песка и влажные складки ветра
открываются нам замирая над вывороченными
камнями над скользящей листвой
«Дети объединенной европы дремлют…»
дети объединенной европы дремлют
посреди холодного лета пока шпили
сверкают среди скомканных темных
равнин обнимают друг друга
у монументов павшим
над захваченными дрозофилами городами
пролетает маленький самолет и встречают
его как раньше встречали контрабандистов
из-за далекого моря комиссаров
из холодной страны
по крыльям скользит невозможная позолота
и не справиться с этим липким страхом
пока человек со спутанными волосами
вырываясь из рук полицейских кричит
маркс был прав
«Если запах будет столь же…»
если запах будет столь же
невыносим как свет отделяющий
пласты друг от друга то вернутся
они уже не домой а в какие-то
новые но полутемные квартиры
в районах затерянных между
железных дорог наблюдать
за тем как выкатываются
из утренней пены составы
и вокзальный дым укутывает
истонченные муравьями стены
и солнце сжигает дремлющих
в переулках глотающих дым
равно и нас в просторных
и тесных кофейнях на берегу
странноприимного моря
«Вечером влажный ветер с окраин…»
вечером влажный ветер с окраин
доносит запах хлеба и еще какой-то
неуловимый запах немного липкий
словно цветут каштаны или кровь
закипает словно поют в измайловском
парке старухи о жизни своей и качаются
в такт нелегким деревьям дыму тепло —
централи что свинцовым пологом
обволакивает наши дома и звезды наши
и поэтому ночью видно как днем —
хлопают незнакомые двери и ладонью
о ладонь ударяют люди в растянувшейся
полутьме где даже собаки не боятся
собственной тени где магистраль
освещается фонарями и радио сообщает
что мы не успели добраться до дома
«Комедии древней шорох…»
комедии древней шорох и по скатам крыш проникающий в день свет с далеких полей там где молчат павшие от легкого звона от стука на лишенную ограничений робкую землю — пена омывает камни прокопченные стены мерзнут каштаны и на влажной земле в промежутках камней эта внутренняя вода внутренний свет расщепленных границ выплескивающийся на свободу там нет никого надзиратели спят поднимаются волны трав и становятся выше окруженные солнцем преданные цветы желтоклювые птицы в светящихся клетках ничего не знают о том как закончится день и свернутся ящерицы в трещинах поля будет скользить разрезая траву тот же слой воздуха перемешивая частицы уснувших с частицами почвы под покровом желтеющей пыли
А гора
кто бы вспомнил те переулки
холмистые выемки их канавы
в них все мы лежим летим
и собираются звуки и разлетаются
звуки и собираются вновь
как в оболочках возвышенных
длится скребущимся языком
нарывает и вот закрутилось
в досматривающих руках
под пятнами спецодежды
подняться бы с ними вместе
на хвойные горы гарца
растекаясь от одного пика
к другому заполняя просветы
изрешеченной перспективы
невдалеке от праздника но все же
между холодных ветвей
заключено их столько
теряется взгляд и медленно
с вершины движется снег
«Сквозь серые прорези в прозрачном…»
сквозь серые прорези в прозрачном
раскрытом воздухе проникает туман
и глаза их налитые негой ненавистью
и судьбой как стеклянные звезды
наколотые на бумагу
по щиколотку вода и осыпаются созвездия
обжигая кожу и иссушая сетчатку
огненным шлейфом в плацентарном
тумане где мы погруженные в грязь
пьем эту черную воду
пока ввинчивается в трубы рассвет
овладевая соснами и прерывая дыхание
и он наблюдает за тем как по обнаженным
поручням сада скользит электричество
уходя в волокнистый песок
«Протоки звезд распределяющие свет…»
протоки звезд распределяющие свет и по земле холодной длящиеся растения перебирающие время в клепсидрах тьмы в разделенных рощах где горят выщербленные деревья всю ночь среди скользкого мха и пораженные в цвете дети поют за жестокими окнами в потоках листвы и рывками из горла его низвергается свет и дрожащие всхлипы распределяются снова по уставшей за лето земле
«Задевают смутно касаясь кружат…»
задевают смутно касаясь кружат
какие-то точки и пелена за ними
и не то что надвигается но как-то
вплотную кто бы ни появился
поднимаются кверху колонны хотя
не дает им горящий пух во весь
рост растянуться к чему это если
просто стоя́т ожидая нет делая
вид не без ужаса но и не без
опустошенности некой даже если
будет нас трое и спины соприкоснутся
то таков утренний воздух размещенный
на уже не принадлежащей нам высоте
«Град птиц синетелых в беспросветном…»
град птиц синетелых в беспросветном
тепле горизонта прерывистая дрожь туч
движение льдин в сторону от золотых
берегов и стеклянные перегородки
и оральный секс в подворотне грохот
железнодорожных соцветий желтых
проемов холода синих цветов жары
днем мы взбирались на горы и сквозь
их скомканные кристаллы текла вода
не позволяя остановиться так что ветви
звенели скрученные в цепи и гудела
земля ударяясь о море поднимаясь
из мха и словно во сне я дотронулся
до твоей руки и горы взлетели вверх
II
«Под высокими потолками так может…»
под высокими потолками так может
смотреть сквозь наросты пурпурные
покачиваясь позванивать колокольчик
да книжку пемзой скрести хочет
вывести цвет фиолетовый со страниц
чтобы утихла беседа не за тебя ли
выйдут они порастеряв привычные
жвала и сочлененья или проводит
ногтем по ожогам классическим
простукивает безразличные стены
за пределами воздушного
праздника смеется хижин свободе
дворцов войне
1
я видел как они проходили как несли инструменты как раскрывалось над ними небо, как лязгали двери и горы с удивлением раскрывались, как люди входили в стеклянные павильоны и выходили, как странные вёсла украшали стены марсианские артефакты, как голова путешественника раскалывалась в клешнях скорпиона
мы шли по глинистой почве, опирались на скользкие камни что рассыпались под нами так же как солнце взрывалось от прилипшей травы к рукавам, застывало в песчаных лощинах, стирало глаза, языки, отпечатки его коленей на глине, робкие руки арабов на земле измыленной болью холмов — мы стояли на этих холмах: изнывали лощины, сочились листья деревьев так что даже птицы молчали над мостами, над их ненадежной землей