о звука, были бы звезды — они посыпались бы вниз; но небо еще накануне сплошь затянуло облаками, и все обошлось.
Намора заглянул в гранатовые глаза Такангора. Тот кивнул. Демон мигом подхватил Мардамона и нырнул в вихрь верхнего портала — эффектно мелькнули и растворились в изумрудном сиянии тощие ножки в новых серебристых сандалиях. Спустя несколько секунд, не больше, туша адского генерала снова возникла на замковом дворе, на сей раз около капрала Мумезы и группы соотечественников: Наморе не требовались порталы для перемещения в пространстве, и Юлейн завистливо вздохнул, представив себе, как было бы замечательно, если бы тещинька Анафефа завела скандал, а он — ап! — и перепрыгнул куда-нибудь подальше, к морю, например, или в собственный кабинет, или в Кассарию, прямиком к Гвалтезию, разузнать, что сегодня намечается к обеду. Гегава тревожно заерзал у него за спиной: он не любил высоты, и не слишком уютно чувствовал себя в этой будочке с изящными резными перильцами, установленной на спине необъезженного чудовища. На месте короля он бы ни за какие коврижки не согласился ехать верхом на зомбомонстре, но как преданный дворецкий стойко терпел все неудобства. С недавних пор он избрал себе образцом для подражания несравненного Думгара, отличившегося во многих битвах, и теперь намеревался вписать свое имя в историю этого сражения рядом с его именем, пускай даже и мелким шрифтом.
Минотавр вздернул голову, положил на плечо папенькин боевой топорик, в левой руке зажал три поводка, сдерживая нетерпение хряков и косматоса, рвущихся в свалку, и шагнул в центральный портал. За ним потянулись колонной Лилипупс, Гампакорта, Альгерс, Прикопс, староста Иоффа с сыновьями, Юлейн на трубящем древнеступе, Карлюза с Левалесой на задумчивом осле, тиронгийские вельможи, Думгар, тяжелая пехота Кассарии, кентавры и таксидермисты.
Гризольда с трудом оторвалась от супруга и взлетела на плечо своего некроманта.
— Вперед, Галя, — скомандовала она. — Не топчитесь. Перед смертью не надышишься.
Зелг улыбнулся и тронул поводья.
Многочисленные друзья, слуги и прочие обитатели замка, провожали своих героев, высыпав на подворье, маша изо всех окон, со всех крыш, башен и шпилей. Темный хоровод призраков кружился над замковым подворьем, как огромная стая птиц; Гвалтезий махал своими цветными флажками так отчаянно, что щипало в глазах; домовые попискивали, ундины утирали слезы длинными волосами; Мадарьяга и Дотт делали бодрые лица; а Балахульда нервно протирала очки, которые ей одолжила по секрету мадам Мумеза.
И те, кто отправлялся сейчас в битву, и те, кто провожал их, безоговорочно верили в военный гений Такангора. Кассарийский некромант полностью разделял их взгляды. Но, не утратив веры в отважного минотавра, герцог с недавних пор обрел еще одну.
Зелг верил в себя.
* * *
Нилона — своего рода город-ключ. Она стоит на значительной возвышенности, над широкой и бурной рекой, у выхода из длинного ущелья в горах, которые практически невозможно преодолеть в другом месте. Ее легко оборонять, крайне сложно взять приступом, трудно заключить в осаду. Неприступные мощные стены, сложенные, согласно местным легендам, командой циклопов-камнетесов под руководством инженеров-цвергов, считаются самыми надежными на Ламархе, и конкуренцию им составляют разве что амарифский замок Быхтыль или аздакская горная крепость Улад, однако последние не имеют такого же огромного стратегического значения. Нам же сейчас особенно важно не забыть о том, что у подножия Нилоны раскинулась обширная равнина Кахтагар, и это уже официальная территория Тиронги. Собственно, княжество Торент тоже испокон веков принадлежало Гахагунам, и только при Коллонтусе Щедром, отце Нумилия Кровавого и дедушке нынешнего короля оно было пожаловано в вечное ленное владение деду Люфгорна, графу Лорастрийскому, спасшему своего повелителя во время кровопролитной битвы едва ли не ценой собственной жизни. Нумилий полагал такое решение венценосного отца редкой глупостью, однако графы Лорастрийские служили Гахагунам верой и правдой от начала времен. К тому же, Кровавый вел затяжную войну сперва с Лягублем, потом с Гриомом и не имел возможности затевать спор с могущественным вассалом в такое неудобное время. Единственным способом решить эту проблему мирным путем ему показался брак принца Юлейна с наследницей Лорастрийцев, правящих князей Торентусов.
Ну а сам Благодушный и помыслить не мог отобрать у родственника его законную собственность. Миролюбивый и беззлобный по своей природе, он и на войну с Зелгом в свое время согласился лишь потому, что искренне считал кузена-некроманта, исчадием зла, пускай и неквалифицированным, и не видел ничего дурного в том, чтобы слегка подрезать ему крылья в самом начале злокозненного правления.
Но вернемся из генеалогических дебрей на широкую удобную равнину, будто специально созданную, чтобы с оружием в руках решать территориальные и имущественные споры.
Ученый горьким опытом предыдущих противников Такангора, лорд Саразин почел за лучшее нарушить славные рыцарские традиции и не устраивать перед сражением показательных боев. У него имелось замечательное веское обоснование на сей счет: Юлейн и Зелг показали себя поборниками мрака и тьмы, пособниками выходцев из Геенны Огненной и потому честный поединок с ними невозможен, а, значит, и не нужен.
И вот, судите сами, легко ли это: организовать такую многочисленную и разношерстную компанию на серьезное мероприятие, все предусмотреть, все учесть, рассчитать до минуты и начать решительное вторжение в самый глухой предрассветный час, когда люди спят крепче всего, и им снятся самые страшные сны — чтобы обнаружить, что ты и сам попал в свой худший ночной кошмар.
Вначале все шло как по писаному. Длинные шеренги конных гриомских лучников и копейщиков в голубых и алых плащах; закованные в черную броню тифантийские топорники; похожие на металлических големов меченосцы; легкая кавалерия в кольчугах и серебристых шлемах, украшенных зелеными плюмажами; тяжеловесные, но стремительные, как железные кентавры, рыцари знаменитого Хугульского полка — вечные соперники Шэннанзинцев, лучшая панцирная конница союзников; пестрые плащи арбалетчиков, золотистые плащи Рыцарей Ордена Тотиса и выкрашенные алым, согласно новой моде, введенной генералом Топотаном, кончики изогнутых минотаврских рогов; красные, синие, серебристые и черные флажки; острия копий и навершия алебард, боевые косы и герданы — все это нескончаемым потоком проплывало перед восхищенным взглядом пятерых командующих армиями вторжения.
Килгаллен, Тукумос, Ройгенон, Люфгорн и Саразин по праву гордились теми силами, которые в такие короткие сроки смогли стянуть в Торент и одним решительным движением «утренней звезды» в руке Великого Командора отправить в битву против ненавистного Гахагуна и его кассарийского кузена.
Эта могучая темная река, шелестящая и негромко звякающая металлом, сотрясающая землю тысячами ног и копыт, безудержно вытекала из главных ворот Нилоны и лилась на равнину, стремясь занять самые выгодные позиции для первого стремительного столкновения.
Что ожидал здесь увидеть Саразин? Полк шэннанзинцев и несколько отрядов легкой кавалерии, которые они сомнут одним мощным ударом. На самый худой конец — отборную гвардию Кассарии: череполки, костеланги, Зелга, Такангора, тварь Бэхитехвальда, белого грифона и каменного дворецкого. Вопреки ожиданиям, он их не увидел. Вместо стройных рядов вражеских воинов в предрассветной серой дымке передовые отряды обнаружили нечто, чего здесь отродясь не было — огромный, треугольный силуэт, занимающий собою добрую половину стремительно светлеющего неба. Правый бок грандиозного и совершенно невнятного сооружения уже заливали волны золотисто-розового света, а на острой вершине виднелась крохотная человеческая фигурка. Обладатели глядельных выкрутасов утверждали, что в одной руке человек держал серп, другую открытой дланью воздевал к небесам. При этом он раскачивался из стороны в сторону, примерно, как водяное растение на слабом течении. И колдовской ритм его медленного тягучего танца завораживал людей, притягивал взгляд и заставлял чувствовать неприятный холодок между лопатками.
— Это еще что за бесовщина? — громко спросил Килгаллен, ненавидевший сюрпризы, особенно такие, неприятные.
— Да не может быть ничего, — возмутился Люфгорн. — Это все колдовские штучки. Вчера же вечером еще же ничего же не было.
Еще в малолетстве одна из его воспитательниц говорила, что он начинает помногу раз повторять слова, когда сильно волнуется, а правитель должен внимательно следить за такими вещами, чтобы никто не заметил его слабости. Пожалуй, сегодня она опять была бы им недовольна.
— А вы проверяли? — растерянно спросил Тукумос.
Обычно князья, даже владетельные, иначе смотрят на королевских особ древних и могущественных династий, а все же Люфгорн не смог удержаться от непочтительного взгляда. «Сдурели вы, что ли?», — красноречиво вопрошал этот взгляд. — «Да эту дурищу видно за три версты».
— Такое сооружение просто невозможно не заметить, ваше величество, — сказал он вслух, хотя слова были уже явно лишними.
— Это какая-то пирамида, — неуверенно пробормотал Ройгенон, до хруста выкручивая колесико своего выкрутаса. — Точно, пирамида. Какая-то.
Человечек на вершине ужасно обиделся бы, услышав такое небрежное описание. То была, во-первых, не какая-то, а вполне конкретная, а, во-вторых, вообще не пирамида, а воздвиг.
— Зачем тут пирамида? — снова изумился Тукумос.
— Для колдовства, для чего же еще! — буркнул Килгаллен, который совершенно иначе представлял себе эти первые сладкие минуты вторжения.
А между тем воздвиг здесь стоял вовсе не для колдовства, не для совершения леденящих душу кровавых ритуалов, даже не для жестоких жертвоприношений — на что втайне рассчитывал Мардамон. Воздвиг появился здесь по иным, куда более оригинальным причинам: во-первых, для его, Мардамона, удовольствия и успокоения; во-вторых, для спасения его жизни, висевшей последние часы буквально на волоске; и, в-третьих, для сохранения здравого рассудка кассарийского некроманта. Еще — для сильного театрального эффекта. Но главный смысл сооружения заключался в том, что оно возвышалось именно тут и занимало далеко немаленькую площадь в центре равнины.