— Ну, религий, пожалуй, не так уж и много, — заметил Медведев. — И суть их одна и та же.
— Одна? Нет, извини. Ислам, например, если не обязывает, то разрешает убивать иноверцев. Я уж не толкую об иудаизме…
— Ой, давно ли он начал думать о боге? — Валя толкнула локтем Светлану.
Иванов спокойно поглядел на сестру и жену. Он продолжал:
— Не знаю, как насчет бога, а дьявол есть, это уж точно. Я ощущаю его везде и всегда.
— Как? — Зуев поднял костыль. — Это, наверно, я. Я ведь тоже хромой. Даже на обе ноги…
Но Иванов не был намерен шутить:
— Существует могучая, целеустремленная, злая и тайная сила, ты что, не знал? И мало кто сознательно выступает против нее…
— Ерунда! — вспылил Медведев. — Персонификация дьявола на пользу только самому дьяволу. Вспомни гоголевского Хому! Он погиб, потому что струсил и поверил во зло. Нечисть тогда только сильна, когда перестают ее игнорировать.
— Иными словами, мы ее сами создаем, так, что ли? — насмешливо заметил нарколог.
— Может, и так. Зло бессильно, пока не воплощено. А можно ли воплотиться тайно от всех?
— Я не сказал, что от всех… А воплотиться очень даже легко.
— Во что?
— Да во все! В эпидемию гриппа хотя бы. Или в бомбу Теллера. В войну между Ираном и Ираком, в эту вот штуку, наконец. — Иванов постучал по бутылке вилкой. — Ты знаешь, сколько у нас дебилов рождается?
Медведев для всех неожиданно согласился:
— Ты прав, я сдаюсь! Теллер, когда придумал водородную бомбу, сказал, потирая руки: «Только господь бог может сделать лучше». Каков жук, а? Как будто бог тем только и занят, что делает бомбы. Дьявольщина — это прежде всего демагогия, а демагогия — дьявольщина. На Западе дьявол использует в своих целях деньги, у нас бюрократию…
Иванов ясно видел в Медведеве неукротимую, лежащую втуне проповедническую силу. «Ему бы сейчас кафедру, — думал он о приятеле. — И аудиторию, человек бы на тысячу. Он бы легко поволок за собой всю эту тысячу, он бы потащил невероятно объемистую идеологическую ношу. Нет, он не рожден инженером, он пророк!»
Медведев говорил быстро, напористо, махал в такт вилкой, успевая жевать:
— Мировое зло прячется в искусственно созданных противопоставлениях. Экономических, культурных, национальных. Принцип «разделяй и властвуй» действует безотказно. Он незаменим не только относительно людей, но и относительно времени. Даже время мы разделили на прошлое и будущее! Настоящего как бы не существует, и это позволяет твоему дьяволу придумывать и внедрять любые теории, любые методы. Например? Например разрушение последовательности. Оно проходит всегда безнаказанно, потому что результаты сказываются намного позже. Как? Господин судостроевец, это так просто! Поверхность, допустим, уже покрыта лаком, а деталь передают другому, и тот начинает ее строгать. Или, не изучив арифметику, приступают к алгебре, в результате человек не знает ни то, ни другое. Взгляни вокруг трезвым оком и не спеша, ты сразу узришь… С разрушением последовательности исчезает ритм, а с ним исчезает и красота. В сущности твой дьявол, Саша, ужасно антиэстетичен!
Светлана и Валя, не сговариваясь, посмотрели друг на дружку. Им было немного смешно, мужчины даже не глядели на них. Разговор пошел по второму кругу.
— Я тоже терпеть не могу тайн, — сказал Зуев. — Но говорить в открытую о постельных делах, о своих зубах и желудках…
— Вот, вот! — поддержал Иванов шурина. — Об этом-то говорят все. В молодежных газетах уже появились сексуальные обозреватели. Сексологи пошли по Руси, сексологи! В Вологде, я слышал, медики открыли службу семьи. У женщин кисточкой ищут эрогенную зону…
— Не может быть! — фыркнул Медведев. — Феноменально! Но я говорил о другой мерзости — о мерзости организованных общественных тайн. О двойниках. Что такое свобода? Это не тайна. Это открытость, нераздвоенная душа.
— Даже в камере? — подковырнул Иванов.
— Даже в оковах! Нераздвоенный человек может сидеть в тюрьме, но он свободней раздвоенных, тех, кто зависит от тайных и нетайных организаций.
Зуев попросил налить, взял бокал:
— И все же почти все предпочитают духовную несвободу физической.
Иванов перебил:
— Не все, Славушко, не все. Уж лучше погибнуть в атомной схватке, чем жить по указке дьявола!
— Я не уверен, что ты прав, — сказал Медведев задумчиво. — Максимализм тоже выгоден дьяволу…
Женщинам наконец надоели рассуждения о дьяволе. Одна за одной они незаметно перебрались на кухню. Светлана ошпарила кипятком грязные тарелки, заглянула на балкон, заваленный досками.
— Он еще не прописан в Москве? — спросила Валя, усаживаясь в старое, потрепанное, но еще очень удобное кресло.
— Ты о ком? — засмеялась Светлана. — Если Медведев, то, по-моему, нет. А про дьявола я не знаю.
— Шумит наш мужичок, шумит, — проговорила Валя насмешливо. — Откуда что и берется у моего братца.
— Пусть шумят, лишь бы сильно не пили. — Светлана подводила перед зеркалом брови. — Саша последнее время совсем дерганый.
— А ты не пускай его в компании. Пусть сидит дома, с детьми. Ты с кем их оставила? А знаешь, мои девочки сами уже управляются. Приеду с работы, даже выстирано. Нет, что ни говори, а с мужиками мороки больше…
— Валечка, и без них тоже нельзя.
— Смотри-ка! — Валя открыла шкаф. — У твоего брата порядок на кухне. Она что, все еще ездит к нему?
Светлана говорила с золовкой о детях и о деньгах, когда подвыпивший Зуев торжественно въехал на кухню. Следом, продолжая спорить, явились еще двое.
— А вот они! — шумел Медведев, — пусть сами они и скажут.
— Они не скажут, — заявил Иванов.
— Валя и Света, разрешите наш спор…
И Валя и Света глядели то на одного, то на второго, то на третьего.
— По-моему, Зуев прав, — гудел Медведев. — Все воспитатели хором твердят: не торопитесь вступать в брак, выбирайте хороших… Ладно, а куда деть плохих? Ведь на всех же никогда не хватит не только хороших, но и посредственных. И если уж поженились… Каждый должен тащить свою ношу… Какая б она ни была, а она твоя.
— Да ведь я то же и говорю! — сердился Иванов. — «Литгазета» пишет: развод нужен для детей, чтобы они, мол, не страдали и не портились при виде родительских неурядиц.
— Какая же демагогия! А они спросили самих детей? Самая скандальная семья для ребенка лучше, чем никакая.
— А вновь созданная?
— Для ребенка?
— Да.
— По-моему, для него это еще хуже.
— Послушаем, что скажут женщины!
Но Валя и Света лишь снисходительно улыбались, слушая перепалку.
— Женщины? — нарколог обнял левой рукой сестру, правой — жену. — Нашим дорогим женщинам внушают, что они не свободны. Закабалены тремя «к». Киндер, кухня, кирка… А для многих дурочек свобода и нравственная распущенность — это одно и то же. Я благодарю судьбу за то, что моя жена и моя сестра не такие!
— Ну, хватит! — Валя сердито освободилась от руки брата.
— Терминология вообще великая сила, — заметил Медведев. — Общежитие, маршрут, вахтовый метод, лагерь. Казарма, полигон, территория. Согласитесь, что среди этих понятий женщине с ребенком не очень уютно.
— Конечно! — нарколог оставил сестру, но еще крепче обнял жену. — Братцы, а вы не заметили, что у нас с Зуевым всего по одной сестре? А братьев вообще нет. Ни у меня, ни у Славки.
Иванов осекся, вспомнив Медведева.
— Чтобы уничтожить какой-нибудь народ, вовсе не обязательно забрасывать его водородными бомбами, — сказал Медведев. — Достаточно поссорить детей с родителями, женщин противопоставить мужчинам. Не так просто, но возможно.
— Еще надежней вот это! — Иванов налил шампанское и выпил один, залпом.
Жена и сестра глядели на него, одна с недоумением, другая с ехидством.
— А сколько других приемчиков? — не унимался Иванов. — «Кто не курит и не пьет, тот здоровеньким умрет». Это любимая поговорка Мишки Бриша. Нашего общего друга. Однажды я понарошку сказал ему, что Христос не еврей. Конечно же, Миша немедля присобачил мне здоровенный антисемитский ярлык. А ведь еще за минуту до этого доказывал, что никакого Христа вообще не было! Нет, какова логика, а? Кстати, за что вы так его прозвали? Идущий, так сказать, впереди…
Медведев говорил о чем-то с Валей, не слушая, поэтому Иванову пришлось повторить вопрос. Медведев сказал:
— Не помню, наверно, за то, что он всегда седлает третьего скакуна.
— Что значит третьего? Не понимаю.
— Я имею в виду гегелевскую триаду. Пока мы с тобой едем на тезе и на антитезе, он уже шпарит на синтезе. Как только синтез становится новой тезой, он тут же покидает это седло и пересаживается на свежую лошадь.
— А мне надоела эта полярность. — Иванов начинал задираться. — Это вечное противопоставление: плюс — минус, тезис — антитезис. К черту Гегеля!
— Хочешь к батьке Махно?
— Да! Я поставил бы Нестора в союзный Госплан.
Чтобы разрядить обстановку, Зуев сказал:
— А в Госплане знают, куда используются столовые салфетки? Туалетная бумага продается, говорят, на доллары в «Березке», в гостинице «Украина»…
— В Госплане тысячи служащих! Достаточно перепутать две какие-нибудь фитюльки, и одна шестая мировой суши сидит без мыла. Либо — без простынь.
— Если б я был директором, — продолжал Зуев, — я бы сразу отменил синтетические носки. И еще наволочки без пуговиц. Господа, в каком НИИ придумали наволочки без пуговиц?
— Погоди, погоди… — остановил Зуева Медведев. — Мы хотели послушать женщин, что они думают о разводе.
— Они ничего не думают, они просто разводятся… — не по-хорошему засмеялся Иванов. Но даже и это не вывело из молчаливого состояния его жену и сестру. Обе деловито и весело носили посуду.
— И чего это мужчины стали такие болтливые? — сказала вдруг Валя, поглядев на Медведева. — Вместо того чтобы действовать… болтают о вреде пьянства… А ведь ни один не скажет: «Всё! Я больше не беру в рот этой гадости».
Медведев с любопытством слушал.