Я так и делаю. Щека еще дьявольски болит, и я ищу в своей комнате обезболивающую мазь. Я выпиваю две таблетки и отправляюсь в душ.
Там я моюсь, будто в трансе. На автомате делаю привычные действия. Растираю свое тело, смываю гель, выхожу из душа и вытираюсь. Все, чего я хочу, – заснуть, чтобы забыть случившееся сегодня вечером, но сон не спешит приходить ко мне, и когда я понимаю, что сегодня уже не смогу уснуть, спускаюсь вниз и устремляюсь к холодильнику.
Я гляжу с отвращением на свои руки, жирные от жареной курицы, которую приготовила Линда, но не могу остановиться. Я открываю все кастрюли и контейнеры и надеюсь, что еда вытеснит мою боль.
Я ем, чтобы мой гнев на Дезмонда растворился среди тарелок.
Я ем, чтобы избавиться от воспоминания о руках Брайана на моем теле.
Я ем, потому что моя жизнь – это огромная черная дыра, которую я должна заполнить.
Когда я чувствую, что лопну, если проглочу еще кусочек, я навожу порядок на столе и бегу наверх.
Я вхожу в свою комнату и закрываю дверь. Мой желудок начинают скручивать спазмы. Я делаю вдох за выдохом, но они не проходят.
Еще немного… Еда все еще внутри меня.
Я сдерживаю тошноту. Хочу, чтобы эта боль оставалась во мне и не давала ощущать то страдание, что я испытывала совсем недавно.
Одной болью я лечу другую боль.
Я отдаю себе отчет, что это полное безумие, но сейчас это стало зависимостью, пусть и я не хочу себе в этом признаваться.
Мне нравится мысль, что я решаю, когда заканчивать или нет. Я определяю, когда с меня довольно. Это мой выбор и, не дожидаясь, пока очередной спазм скрутит мои кишки, я мчусь в ванную, где мне даже не нужно прилагать усилий. Сотрясаемая позывами, я блюю и на мгновение я счастлива, поскольку чувствую себя свободной.
Это всего лишь обман. Я знаю это, но уже привыкла к подобной иллюзии. Она длится недолго, всего лишь несколько мгновений, когда я жалким образом запираюсь в туалете и выворачиваю себя наизнанку или режу лезвием бритвы, но я выживаю только благодаря такому облегчению. Я испытываю его до тех пор, пока не осознаю, что ничего не изменилось.
Дез поставил меня в трудное положение. Он не защитил меня.
Я снова думаю о нем и хочу расплакаться. Мои глаза щиплет, я трогаю свои щеки, но они почти сухие. Нечеловеческим усилием я выдавливаю из себя пару слезинок.
Как такое возможно, что ты хочешь разрыдаться, но физически не можешь?
Подкатывает еще один рвотный позыв, и я даже не пытаюсь остановить его. Наоборот, я откликаюсь на него, расслабляю свое горло и принимаю удобную позу, чтобы пища вышла как можно скорее.
О боже! Я чувствую, что начинаю задыхаться. Рвота не останавливается. Когда я наедаюсь до отвала, такое часто случается.
Я смутно слышу, как дверь моей комнаты открывается, затем раздаются приглушенные шаги по ковру. Уже почти потеряв сознание, я вижу, что надо мной возникает чья-то тень.
– Черт, Анаис! – раздается голос Дезмонда.
Почему он всегда видит меня в таком состоянии?
Он придерживает мою голову.
– Мне нужно почистить зубы, – еле-еле бормочу я, когда рвота прекращается. Каждый произнесенный звук безжалостно царапает стенки моего измученного горла.
Дез кивает и помогает мне подняться на ноги. Пока я торчу возле умывальника, он стоит позади и подает мне все необходимое.
Я позволяю ему это делать. У меня нет сил прогнать его.
Как только я заканчиваю, Дез берет меня на руки, как пушинку, и относит на кровать.
– Детка, тебе лучше?
В его голосе звучит беспокойство, однако после того, как он поступил со мной, я не могу доверять ему.
– За что? – охрипшим голосом спрашиваю его я, снова обретая ясность сознания и силу.
Дез трусливо молчит, и мне хотелось бы выплеснуть на него все свое негодование, избить его ногами и кто знает, что еще сделать с ним, но на сегодняшний вечер с меня хватит.
Он выходит из комнаты, и я с трудом собираюсь с мыслями. Я осознаю, что на мне все еще халат. У меня нет сил дойти до гардероба, чтобы переодеться во что-то другое, так что я забираюсь под одеяла и полусажусь, откинувшись на подушки.
Когда я в таком состоянии, как сегодня, я не могу лежать.
Я уверена, что Дез больше не вернется, но через какое-то время он вновь входит в мою комнату. В его руке чашка с чем-то горячим.
Осторожно он подходит и передает мне ее.
– Это чай. Попей, – шепчет Дез. – Он приведет тебя в порядок.
Мне хочется рассмеяться ему в лицо. Он считает, что одной чашки чая хватит, чтобы забыть обо всем произошедшем.
Я дую на чай, а затем делаю долгий глоток.
Горячая жидкость облегчает боль в моем горле, и я глубоко вздыхаю, снова откидывая голову на подушки.
Дезмонд смотрит на меня. На голове у него беспорядок, его губы покраснели, а на шее виден засос. Не нужно быть гением, чтобы догадаться, чем он занимался сегодня вечером, но все равно он по-прежнему прекрасен. Прекрасный подлец, которому я не могу противиться.
Я закрываю глаза и снова спрашиваю его:
– За что?
Дез опускает взгляд и сжимает кулаки.
– Прости меня.
Его голос едва слышен.
Прости меня.
Сколько человек попросило у меня прощения сегодня вечером?
– Это все, что ты можешь сказать?
На этот раз он смотрит на меня, и я вижу мириады эмоций в его глазах. Многие из них мне нравятся, потому что делают его хрупким. Более человечным. Более настоящим.
– Не спрашивай меня об этом, Нектаринка.
– Тогда не мог бы ты уйти из моей комнаты?
– И об этом тоже не проси.
Он удивительно спокоен, а вот я взбешена не на шутку.
Я ставлю кружку с оставшимся чаем на прикроватную тумбочку и пытаюсь выключить светильник.
Я хочу, чтобы Дезмонд вышел, ушел так далеко, чтобы я его хотя бы не видела, учитывая, что не могу вычеркнуть его полностью из своей жизни.
– Пойдем со мной, – говорит он.
Я оборачиваюсь. Он протягивает мне руку, и я удивленно гляжу на него.
– Ты не понимаешь… – начинаю я.
– Я все прекрасно понимаю. Пойдем со мной, Нектаринка. Прошу тебя.
Прошу тебя.
То же самое сказал мне Брайан, но в устах Дезмонда эта фраза звучит не так жалобно.
Я борюсь с собой, дрожу от желания дать себе пощечину. Но сегодня мне их досталось уже достаточно.
Я встаю и шаткой походкой направляюсь в ванную в надежде запереться там, оставив Деза снаружи, однако он опережает меня: я едва успеваю включить свет, как Дезмонд вставляет ногу в дверной проем.
Я смотрю прямо ему в глаза и вижу в них ярость.
Дезмонд заметил его.
Только сейчас я понимаю, что на моей щеке проступил синяк.
Все ясно. Черт возьми, все ясно, и Дез не дурак. Он все понял.
– Это он сделал? – указывает Дез на след от пощечины.
Я молчу, и Дезмонд бьет кулаком по двери, заставляя ее дрожать.
– Черт, Анаис, отвечай! Это сделал он?
Я не могу признаться ему. Его реакция пугает меня, но я боюсь не за себя.
Меня ужасает, что Дез найдет Брайана и побьет его, и последствия для Дезмонда будут непоправимы.
– Боже! – с жаром произносит Дез, отступая от меня на шаг. Он запускает руки в свои волосы и взъерошивает непослушную челку.
– Я прикончу его!
– Нет! – кричу я. – Ты ничего не будешь делать. Это моя жизнь. Брайан – мой парень, и тебя это не касается.
– Что за херню ты несешь?
– Я совершила ошибку, ясно?
Мой голос дрожит, и я умалчиваю об измене Брайана, но я хочу, чтобы Дез меня понял.
– Что? – Он смотрит на меня с недоверием. – Это я совершил ошибку. Я хотел задеть Майлса, а вместо этого ранил тебя.
– А я слишком многое позволила тебе, – отзываюсь я. – Я даже не знала, каков ты на самом деле, и поплатилась за свою наивность.
Дезмонд сглатывает, и я вижу, как его кадык медленно опускается и поднимается.
– А теперь ты знаешь? Ты знаешь, какой я? – спрашивает он.
Я вижу, как он свирепеет.
Зачем врать? Я не хочу его беречь. Не сейчас.
Мне казалось, что в Дезмонде много хорошего, но я ошибалась. Он предал меня без угрызений совести. Я не знаю, что в его прошлом сделало его таким бесчувственным и холодным. Но сейчас необходимо, чтобы я защитила себя от него. Он уже достаточно причинил мне боли.
– К сожалению, да, – мой голос звучит безжизненно, но точно выражает, как я себя чувствую сейчас: я просто-напросто потухла. – Я знаю, кто ты есть.
20Дезмонд
Меня не ранят ни ее слова, ни то, что они подразумевают. Но тон ее голоса меня убивает. Точно так же она разговаривает со своими родителями, когда совсем перестает бороться, а я не могу допустить такое.
– Ты – трусиха, – бросаю я.
Каждый раз, когда обстоятельства давят на нее, она чувствует необходимость порезать себя или вывернуть наизнанку. Я это не выношу.
Более того, я хочу, чтобы она по-настоящему разозлилась. И двинула мне. Чтобы она закричала мне в лицо, какое я дерьмо, и укрепила ту стену, которая теперь возникла между нами, огромная и глубокая.
Мы находимся друг напротив друга, но на противоположных краях глубокой пропасти. И никто из нас двоих не может перепрыгнуть ее.
Анаис сжимает кулаки, а затем взмахивает рукой и направляет палец мне в грудь. Мысленно я улыбаюсь.
Моя девочка!
– Ты – кретин и бесчувственная тварь, Дезмонд Вэрд! Ты пользуешься своей болью, чтобы ранить других, и не понимаешь, насколько тяжелую рану ты можешь нанести. Ты ничего не знаешь обо мне. Ничего.
– О, но я и не хочу ничего о тебе знать. Ничего, – я хочу спровоцировать ее.
Но я не ждал, что она расплачется, и когда вижу первую слезинку на ее щеке, неприятное чувство сдавливает мне грудь.
– Ты выставил меня дурой! – кричит Анаис.
Я сжимаю кулаки и отгоняю от себя раскаяние.
Правда в том, что она ненавидит меня.
– Я этого хотел.