Дез не двигается с места, просто смотрит на меня, не отрывая глаз. И это непривычно, потому что чаще Дезмонд пытается смутить меня и вытащить наружу мое влечение к нему.
Неожиданно Дез вынимает свой iPod и наушники. Он надевает один и протягивает другой мне. Я вставляю его в ухо и слышу душераздирающую, но прекрасную мелодию.
– Что это за музыка? – спрашиваю я.
– Она называется «Белые облака». Ее написал один итальянский композитор, Людовико Эйнауди.
– Не думала, что тебе может понравиться что-то подобное.
Он пожимает плечами и поворачивает лицо к небу.
– Эта музыка приводит меня в порядок, когда у меня в душе хаос.
За этим простым объяснением, я уверена, скрывается что-то большее.
Эта музыка могла стать прекрасным аккомпанементом всей истории Дезмонда, потому что в ней слышится то же отчаяние.
Мелодичные звуки мчатся наперегонки и пробегают по всему телу, от головы до пят, словно ветер, который треплет верхушки деревьев. Эта музыка и есть Дезмонд, но она могла бы стать также и мной. На мгновение я представляю, что, возможно, для Деза эта мелодия – мы вдвоем.
Мне хочется обнять его, но я не знаю, будет ли сейчас это уместно. К счастью, Дез отрывает меня от моих мыслей. Он прикасается лбом к моему и обхватывает мое лицо ладонями.
– Когда у тебя вновь возникнет желание вызвать рвоту или порезать себя, приходи ко мне.
Я изумлена. Он держит меня в своих руках, и я сама хочу сделать то же самое: отдать ему всю себя.
– Обещай мне это, Нектаринка, – настаивает Дез.
Я киваю в ответ, еле-еле сдерживая слезы. Мое сердце того и гляди вырвется наружу из клетки, в которую я его заточила.
– Помнишь, что я сказал тебе про небо, когда мы поднялись на крышу? – я слышу тревогу в голосе Дезмонда.
– Ты сказал, что это единственное зрелище, от которого у тебя перехватывает дыхание, – шепотом отвечаю я.
– Я ошибался.
Он смотрит на меня, как будто читая в моих глазах, и я чувствую: что-то между нами изменилось.
– Это относится и к тебе. От тебя, Нектаринка, у меня перехватывает дыхание, как от звезд.
22Дезмонд
Сегодня День благодарения, и я не знаю, как себя вести. Совсем скоро я сяду за стол с семьей, членом которой мне нужно себя считать, но на самом деле мне придется отмечать этот праздник с чужими мне людьми.
Да, они хотят дать мне свою фамилию, но это ровным счетом ничего не меняет.
Я. Не. Принадлежу. Никому.
Я жил в двенадцати разных семьях, и ни одна из них не любила меня настолько, чтобы я захотел остаться. Напротив. Каждая что-то во мне ломала.
Никогда и никого я не смогу больше назвать мамой и папой, зная, что меня услышат.
Обращаться к моим родителям всегда было ужасно. Каждый раз это их так злило, что я начал просто избегать их.
– Мама? Папа?
И на их лицах тут же возникало раздражение.
– Какого хрена, Дез?
– Ты можешь закрыть свой чертов рот, Дез?
– Отвали, Дез!
Так что, пока надеваю свои драные джинсы и черную майку, я думаю о единственном человеке, которого сейчас хотел бы видеть рядом, – о Брейдене.
К счастью, есть Анаис. Без нее все было бы намного сложнее, а теперь я наконец-то смогу немного перевести дух и обдумать свое положение. Оценить, на что сейчас похожа моя жизнь. У меня есть будущее, есть цели. Одна из них – заставить Анаис смеяться чаще и не давать ей причинять себе боль или чувствовать себя одинокой.
Хватит быть подонком. Я хочу, чтобы она прекратила разрушать свою жизнь. Я пообещал ей это ночью на крыше после того, как открыл ей свое сердце. И я сдержу слово. Я ничего не требую взамен, потому что я не в том положении, чтобы требовать. У моей Нектаринки и так достаточно проблем в жизни, и я хочу помочь ей справиться с ними. Осторожно. В тишине. Пока между нами есть эта связь. Плевать, если мы не сможем дать ей имя, сейчас мне достаточно знать, что она существует.
Я захожу в ванную, подхожу к зеркалу и смотрю на свое отражение. Невероятно, как же я похож на мать. У нее были такие же глаза, только пустые и потухшие, мои же пылают, чем я очень горжусь.
Я поправляю сережку, дотрагиваясь до крестика.
Брейден.
Он носит такой же. Мы купили их в тот день, когда оба прокололи ухо. У нас одинаковые татуировки. В общем, мы как братья.
Я зачесываю свою непослушную челку, но не хочу мазать волосы гелем, так что они снова падают мне на глаза.
– Да и пофиг! – фыркаю я.
Затем я выхожу в коридор, но тут же останавливаюсь.
Дверь в комнату Анаис открыта, однако в самой комнате никого не видно.
В воздухе еще чувствуется шлейф духов Анаис. Наверное, она только недавно вышла.
Из гостиной доносятся незнакомые голоса, и я застываю. У нас гости.
Вот дерьмо! Не знаю, смогу ли я поладить с новыми людьми.
Мне нужно во что бы то ни стало увидеть Анаис. Она сможет унять мое беспокойство. Но она уже внизу, так что я внезапно совершаю странный поступок – вхожу в ее комнату и ищу ее духи, те самые, которые способны успокоить меня.
На письменном столе я нахожу небольшой флакон. Я подношу его к носу и глубоко вдыхаю. Аромат духов Анаис сдержанный и сладкий, как она сама. Они не перебивают ее собственный запах. Тот обволакивает тебя и вызывает желание вдыхать его снова и снова.
Когда мое сердце немного успокаивается, а руки прекращают дрожать, я тянусь поставить флакон на место, но вдруг передумываю и кладу его себе в карман. И выхожу из комнаты.
Голоса раздаются все ближе, и плохое предчувствие леденит мне душу. Когда я вижу внизу Майлса, то мертвой хваткой вцепляюсь в перила лестницы и уже собираюсь повернуть назад, как слышу голос Мэтта, который зовет меня вниз, чем приковывает ко мне всеобщее внимание.
– Дезмонд, иди сюда!
Чертов папаша!
Черт, черт, черт!
– Я хочу представить тебе Байрона и Барбару, родителей Брайана, – знакомит нас Мэтт.
Ладно, факт, что все имена в этой семейке начинаются на одну букву, снова веселит меня, но это не повод смеяться в лицо человеку, который пожимает тебе руку.
– Наконец-то мы можем с тобой познакомиться, Дезмонд, – произносит Байрон. – Нам очень-очень приятно. Как тебе здесь живется?
– Хорошо, сэр, – отвечаю я.
Я гляжу на его сына, который раздраженно кивает мне, и хочу сказать дорогому мистеру Байрону, что сейчас мне было бы здесь еще лучше, если бы я мог взять его единственного наследника и вышвырнуть отсюда куда-нибудь подальше. Потому что иначе, рано или поздно, я отправлю его домой в таком помятом виде, что его примут за боксера, только что получившего нокаут. А еще добавил бы, что если его сынок еще хоть раз посмеет и пальцем дотронуться до Анаис, то им придется оплакивать кончину любимого чада. Однако ничего из этого я, разумеется, не произношу вслух.
Тем временем Анаис неподвижно стоит рядом со своим парнем. На ней белоснежное кружевное платье, в котором она, даже несмотря на целомудренность наряда, выглядит до смерти сексуально. Ее волосы распущены, и мне приходит дурацкая мысль, что Анаис сделала это для меня. Я ведь сказал ей, что без ума от ее волос. Но я знаю, что должен оставить ее в покое. Анаис и желание, которое сильнее похоти или голода. Сильнее каждого моего вдоха.
Синяк на ее щеке надежно скрыт макияжем, так что Анаис выглядит прекрасно. Как всегда.
Прошлым утром она соврала родителям, сказав, что ударилась в школе об шкафчик. Я проявил проклятую снисходительность и удержался, чтобы не рассказать им правды, хотя мне чертовски хотелось поступить именно так. Возможно, я должен был это сделать, но теперь, когда я смотрю на Анаис, которая в идеальном белоснежном платье прячется в своем мирке, понимаю, что ко мне это не имеет никакого отношения. Так что мне остается только стоять в сторонке, злому и настороженному, и смотреть на этот шикарный прием.
Мне нет дела ни до сочувствия, ни до ненависти ко мне. Я только хочу, чтобы она смотрела на меня и не испытывала ужас.
Посмотри на меня, Анаис!
Я хочу, чтобы она нежно говорила со мной.
Поговори со мной!
Я хочу, чтобы она приблизилась ко мне и не боялась прикоснуться ко мне.
Прикоснись ко мне!
И она это делает, черт возьми! Она делает все это, даже оставаясь рядом с тем придурком.
– Прошу тебя, Дез. Держи себя в руках, ради меня, – говорят мне ее глаза. То, о чем она просит, сложно, но я подчиняюсь. Я расправляю плечи и улыбаюсь, чтобы успокоить ее.
Мы стоим далеко друг от друга, но с каждым взглядом наши души опасно сближаются и шепчут друг другу, что, возможно, нам было бы чудесно вместе, хотя наверняка это и стало бы ошибкой. С каждым шагом мы неумолимо движемся навстречу друг другу.
Расстояние между нами сокращается каждое утро, когда мы входим в школу. Раньше я из кожи вон лез, чтобы избежать этих встреч, а теперь мы постоянно держимся в паре метров друг от друга. Клянусь, я не ищу ее, и, возможно, она не ищет меня. Так происходит само собой.
– Давайте садиться за стол! – раздается голос Сары. – Ужин подан.
Мы занимаем места. Я сижу рядом с Евой, которая приехала из университетского городка специально для этого званого вечера. Анаис и Брайан сидят рядом с родителями Майлса, а Мэтт и Сара, как настоящие хозяева дома, восседают во главе стола.
На ужин у нас индейка, приправленная черничным соусом, – настоящее объеденье.
Все следующие полчаса Мэтт хвастается своими проектами: клиникой, новым педиатрическим отделением. И мною. Пока он смотрит на меня и говорит, как сильно надеется, что я официально стану членом их семьи, я вижу, как светятся его глаза. Я не понимаю почему, но не концентрируюсь на этом, потому что сейчас, даже если бы захотел, не смог бы дать никакого объяснения. Затем наступает момент, когда обе семьи принимаются обсуждать будущее своих детей. Майлс останется в Сан-Диего, где будет учиться экономике. Это означает, что он будет далеко от Анаис. Пусть это и глупо, но я ликую, хотя она будет далеко и от меня.