— Только не засыпай! А то когда ты закрываешь глаза, я боюсь, что тебя нет, что ты умер. Я все время боюсь за тебя. Конечно, спи, ты устал… ну конечно, спи! У меня такая к тебе сейчас нежность, до слез, до самой боли! Помнишь, ты мне сказал, чтобы я за тебя молилась немножечко, потому что у тебя какие-то важные дела сейчас происходят… Я помаливаюсь все время, чтобы дела твои были великолепны. Ха-ха! «Молись за меня, бедный Николка». Представляешь, летим мы на соревнования, высоко — и молитва девушки ближе к небу… Нет, серьезно, я все время о тебе вспоминаю. Кажется, я все-таки впаду с тобой в рабство. Но ничего, когда это случится — сама уйду, вот увидишь… Ужас! Ужас! Ужас! И такая к тебе нежность! И жжет напропалую! А утром я всегда разговариваю с тобой… Ты улыбаешься?.. Ну-ка… — Она провела пальцем по уголкам его рта. — Меня не проведешь… ну не надо… А ты заметил, что я стала меньше хихикать с тобой? Потому что есть закон: если два человека связаны и один из них смеется — другой в это время плачет. Потому что они — одно целое. Поэтому теперь я на всякий случай хихикаю поменьше…
— Ну и что будем делать? — сказал Режиссер.
— Это вы мне? — спросила Актриса.
— Это я небу, — сказал Режиссер.
— Федор Федорович, а может, снимем ее голой? — веселился Сережа.
— Не надо голой! Голой не надо!
— Но вы сказали: у Бертолуччи…
— Не надо Бертолуччи! Бертолуччи нам не надо! Что у нас дальше?
— Эпизод «Утро понедельника».
Утром он проснулся и сразу увидел ее. Она стояла у стены, на нее падало солнце, и он подумал впервые: «А я ее люблю».
— Ты не останешься?
— Ты хочешь, чтобы я осталась?
— Ну, если тебе нельзя…
— Ой, ну при чем тут можно — нельзя…
— Да, я хочу, чтобы ты осталась.
— Хочешь, да? Ну тогда я, пожалуй, останусь…
— Я придумал! — сказал Оператор. — Грандиозный переход к утру! Значит, утром он просыпается, видит ее… так, да? — И он зашептал что-то на ухо Режиссеру. — Гениально, да? И сразу — парк…
— Главное — как можно меньше этого идиотского текста!
А потом был парк, жаркий весенний день, и она двигалась в этом солнечном дне… и солнце на его ладони, когда она по ней гадала, и солнце в уголочке ее рта, и ощущение радостного, длинного, уверенного счастья, потому что тогда он еще верил, что самое настоящее счастье еще только будет… а думать так — тоже счастье!
Он целовал ее, а она вырывалась и все говорила:
— Не надо! Ну что хорошего!
— Сережа, я вас жду! Текст!
— Но вы же сказали — текста не надо…
Режиссер сумрачно посмотрел на него, и Сережа начал читать:
— «К вечеру они остались без денег. Дело было перед стипендией. Они сдали бутылки, сосчитали всю мелочь и купили колбасы, хлеба и пива…» — Здесь Сережа остановился и грозно заорал в мегафон: — Пиво-колбаса для эпизода!
— Куплено, куплено, — сказала Женщина с никаким лицом.
Сережа разочарованно продолжил читать:
— «Они пили холодное пиво. Луч заходящего солнца пробил маленькую комнату. Красный шар грозно стоял над домами, но прохлада уже спускалась на город…»
— Так, — сказал Режиссер и начал прохаживаться вдоль стены. — Так…
На стене была народная надпись: «Начальник 2-го участка 3-го блока Вася — пидарас». Эту мудрость Сереже было велено закрасить под страхом смерти еще на прошлой неделе, но сейчас Режиссер ее не видел — его посетило вдохновенье.
— Так… — повторял он самозабвенно, — так… — И обратился к Оператору: — Значит — он смотрит на нее, а она, как всегда, торопливо отвернулась. Он дотрагивается до ее щеки кончиками пальцев. Она, не оборачиваясь, медленно начинает тереться щекой о его пальцы. Потом она отодвинулась и…
— Здесь написано: «Она не отодвинулась», — радостно сказал Сережа.
— Она не отодвинулась, а все продолжала касаться щекою его руки.
— Знаешь, сегодня в парке я вдруг подумала: вот когда-нибудь мы станем с тобою старичками и будем вспоминать об этом дне… Глупость! Глупость! Ни слова умного не могу с тобой сказать! Что за черт! Без тебя я с тобою так великолепно разговариваю…
В тот вечер — в самый прекрасный их вечер — она много плакала. Плакала, когда он целовал ее и когда шептал ей что-то. А он никак не мог понять, почему она плачет.
— Ну что ты… ну все ведь хорошо… ну что? Что?
— Не знаю… Мне хочется почему-то, чтобы сейчас был снег… и я нырнула головою в этот снег, и только ноги мои оттуда торчат… жа-алкие…
Потом она вдруг вскочила и забегала по комнате, смешно мотая головой, смахивая слезы и приговаривая: «Надоело, надоело…»
Потом вдруг остановилась и добавила:
— Совсем сдает девушка, пора уходить от тебя.
— Прекрасно! — Режиссер торжественно обратился к Оператору. — Прекрасно! Все это фуфло, парк и все эти бутылки пива… всю эту муру…
— К черту! — догадливо сказал Оператор.
— Пива не надо! — прокричал Сережа.
А потом наступило их второе утро (утро понедельника), и самый длинный день закончился. Он не очень хотел ее провожать: ему нужно было идти в университет, и вообще… Конечно, он показал, что собирается ее проводить — снял плащ с вешалки.
— Нет-нет, не надо, я не хочу… Не хочу, чтобы ты меня провожал.
Он удивился. Он тогда еще не знал, что она чувствовала все, что происходит с ним. Потому что она его любила.
— Сережа, читай конец эпизода «Утро понедельника». И Сережа начал читать — как обычно, с выражением, радостно издеваясь:
— «Она подошла к дверям, в дверях обернулась и засмеялась. Он так и запомнил ее — как она смеялась на фоне белой-белой в лучах солнца двери…»
— Когда ты позвонишь?
— Я не люблю звонить. По телефону все равно ничего толком не скажешь.
— Ну а как же?
— А я дам тебе сигнал. Как захочу тебя повидать, так сразу и дам…
Солнце падало ей в глаза. Она вынула темные очки, надела их и засмеялась:
— А то поймут, откуда я иду.
— Не понял: зачем у него там эти очки? — сказал Режиссер. — «Я дам тебе сигнал» — вот прекрасный конец эпизода. А потом она смеется.
— И мы сразу переходим на дверь, — подхватил Оператор. — На двери солнце, она долго жмурится… И — бац! — она уже бежит по двору, как в этом японском фильме… И ее счастливый, прекрасный пробег по двору…
— Очков не надо! — объявил Сережа.
— Репетиция! — закричал Режиссер.
— Актеры, на площадку! — уже орал Сережа.
Вечером он вернулся в пустую квартиру и просто задохнулся от нежности. Он взял ее полотенце, почувствовал ее запах и понял, что сейчас заплачет. Он не представлял себе — как он мог желать утром, чтобы она скорее ушла…
Всю неделю он ждал, что она позвонит. Но она не звонила. И только через десять дней он увидел на лестничной клетке привязанный к перилам воздушный шарик. А вечером она позвонила:
— Видишь, я не смогла не прийти. Я уже не могу делать то, что я хочу.
Они продолжали встречаться, но это были уже совсем другие, новые встречи. Он вдруг начал интересоваться, где она проводит время без него. И все время спрашивал:
— А где ты была вчера?
— Не важно, не важно…
Он узнал постепенно, что она уже не занимается велосипедом, ушла с курсов подготовки в институт и работает в Доме моделей манекенщицей.
— Хожу по язычку. Язычок — это место, где мы расхаживаем.
Он очень расстроился и начал страстно объяснять ей, какое это ужасное место — Дом моделей (хотя никогда там не был).
— Это вертеп!
— Я никогда, ничего не буду тебе рассказывать…
Он пришел в Дом моделей, уселся в заднем ряду, смотрел, как она выходила в ослепительном платье (туалет для новобрачных), и вдруг понял, что-то у них изменилось: пропала та счастливая легкость, та радость необязательности…
Теперь он хотел все знать о ней, и злился, и ревновал, если не знал.
Актрису опять вывели на площадку.
— Надеюсь, мне хотя бы в минуту съемки скажут, что говорить! Вы все время меняете текст!
— Милая, хорошая, добрая, забудьте, что у вас дурной характер и слушайте сюда! — кричал Режиссер. — Значит, идете, идете, идете от него! И вдруг у вас будто вырвалось: «Я тебя люблю!» И все! Поняли? Люблю! И все! И никаких его идиотских слов! Репетиция!
— Тишина! — заорал Сережа.
— Тишина, — повторила Женщина с никаким лицом.
— Мотор!
— Кадр 333, дубль 1.
— Я тебя люблю!
— Стоп! Нет! Нет! — страдал Режиссер. — Соберитесь! «Люблю» — это главное слово человечества! Это — глыба! Ради этого слова — все! Все предательства, все подвиги! Ну! Ну, родная! Соберитесь!
— Просто я хочу знать, где ты сейчас работаешь. Это естественно.
— В Доме моделей.
— Врешь! Вчера я случайно зашел в Дом моделей…
— А я все думаю себе: кто такой знакомый в последнем ряду сидит каждый день…
— Но вчера мне сказали, что ты совсем ушла из Дома моделей! Мне наплевать, где ты работаешь, мне неприятно, что ты мне врешь!
— Есть такая передача — «Хочу все знать». Один мой знакомый называет ее «Хочу хоть что-нибудь знать».
— Меня не интересуют твои дурацкие знакомые с кретинскими фразами! Где ты проводишь дни? Где ты была, например, сегодня?
— Сегодня я ходила с одним человеком и покупала мыло его маме ко дню рождения. Он мой старый друг… и он попросил меня.
— Меня не интересует сегодня! Где ты вообще работаешь? Где? Где?
— На меня нельзя кричать, а то я уйду.
— Перестань паясничать! И перестань врать! Раз и навсегда! Я не хочу, чтобы ты… — он хотел сказать — «шлялась», — была черт знает где! Я не хочу слышать про твоих кретинских знакомых! Ты… ты…
— Она тихо-тихо ахнула и зашептала:
— Как же? Ты что?
— Тишина!
— Попробуем еще раз снять!
— Мотор!
— Кадр 333, дубль 2.
И Актриса рванулась к камере:
— Я тебя люблю!
— Стоп! Назад! Еще раз! Съемка!
— Тишина в павильоне!
— Мотор!
— Кадр 333, дубль 3.
— Ну?!
Актриса не двинулась с места.
— Ну?! Ну?! — вопил Режиссер.