— Откуда она могла узнать? До сих пор не понимаю… Кроме меня и моего банкира, никто не знал. Но она… она всегда знала все. Она была сущий дьявол!
В комнату входит барон Эмбс.
— Барон, я просила вас принести…
Эмбс с поклоном протягивает свой патент.
— И пусть вам будет стыдно, князь! — Она швырнула патент Лимбургу. — Это патент на звание капитана. Барон прославился военными подвигами, а не выяснениями несчастных обстоятельств жизни несчастной женщины.
— И все-таки я ей не верил. Точнее, верил… и не верил. Мои люди много раз подпаивали этого подозрительного барона. Но ни слова от него не добились. Он пил и молчал.
— Я прошу простить меня… — сказал несчастный Лимбург, возвращая патент. — В последний раз.
— Я слишком хорошо вас знаю. Этот последний раз будет длиться вечно. Ступайте… я хочу дочитать письмо. — И она демонстративно взяла со столика письмо и погрузилась в чтение.
— Я не смел спросить ее, что это за письмо, но умирал от любопытства.
— Это письмо от гетмана Огинского из Парижа, — сказала она, усмехаясь и глядя на князя.
— Рошфор рассказывал мне о ее связи с гетманом. Призрак этого сиятельного любовника никогда не давал мне покоя. Проклятие!
Через несколько дней — в замке Оберштейн.
Лимбург ставит перед принцессой бронзовый шандал с экраном.
Торжественно зажигает свечу — и на экране видна картина: она гадает, и кораблики с зажженными свечами плавают в серебряном тазу.
Но она не оценила подарка.
— Какая прелесть, — говорит она равнодушно. И добавляет: — Я хочу, чтобы вы пожили немного в Нейсесе, а я поживу пока одна здесь, в Оберштейне. Я хочу, чтобы вы проверили, Телемак, действительно ли хотите взять меня в жены.
— И очень скоро я узнал от своих слуг в Оберштейне, что ее навещает там некий незнакомец. Он приезжал к ней обычно ночью из городка Мосбах. В донесениях моих слуг он именовался «мосбахским незнакомцем».
В тюрьме Лимбург и Рошфор сидели за бутылкой вина.
— Это невыносимо, граф, — жаловался Лимбург, — я уже не имею права жить с нею. Когда я начинаю объясняться в любви, она заявляет: «Ах, мой друг, вы любимы… И очень стыдно в ваши лета быть столь ревнивым, мой Телемак». Она выгнала из Оберштейна всех.
Даже этого странного барона Эмбса она отправила в Париж вместе с де Марином — торговать моими орденами. И они продают их бог знает кому… А в Оберштейне все стонут от ее самоуправства!
Рошфор хохочет.
— Но самое гнусное: каждую ночь к ней приезжает некто… мои люди слышали польскую речь.
Рошфор покатывается со смеху.
— Это Огинский! Клянусь, это проклятый гетман! Ну, хорошо, хорошо, я признаю, вы были во всем правы, граф, — вздохнул Лимбург. — И вот письмо, которое она получила… да-да… я был в замке, я обыскал… я унизился и до этого. — Он протянул письмо Рошфору: — Читайте!
Под письмом стояла дата — 12 ноября 1773 года. Письмо было написано по-французски, без подписи.
Рошфор читал письмо: «Горю желанием, Ваше высочество, принести Вам знаки своего уважения, однако есть причины, мешающие мне открыто это осуществить. Одетый по-польски, боюсь привлечь внимание слишком многих любопытных. Поэтому для встречи предлагаю постороннее место, чтобы укрыться от взоров ненужных наблюдателей. Для этого я нанял дом в Мосбахе. Если Ваше высочество признает это приемлемым, Вас проводит туда преданный мне человек».
Лимбург в бешенстве шептал:
— Огинский! Проклятый поляк!
— Странно, — сказал Рошфор. — Я был знаком с гетманом в Париже, он слишком осторожен для подобных приключений.
Стояла глубокая ночь.
У стены замка Оберштейн привязаны две лошади. Открылась потайная дверь в стене — в темноте появилась принцесса в сопровождении незнакомца. На принцессе черный плащ, она в мужской одежде. Незнакомец, молодой человек, тоже в черном плаще и в треуголке.
Молодой человек отвязал лошадей — принцесса легко вскочила в седло. И они поскакали в лунной ночи по лесной дороге…
Лимбург и Рошфор, верхом, прячась в тени деревьев, наблюдают всю сцену.
Рошфор тихо смеется:
— Мы будем в Мосбахе раньше, я знаю кратчайший путь.
— Я разоблачу бесстыдную лгунью! — в бешенстве шепчет Лимбург.
Они скачут по дороге — в ночь, в которой скрылись принцесса и незнакомец.
Большой дом на окраине Мосбаха. Спит городок. Темные дома освещены луной.
Стук копыт. К дому подъезжают принцесса и молодой незнакомец.
В тени деревьев их уже поджидают Рошфор и Лимбург на лошадях.
— Открывайте ворота, — кричит по-польски незнакомец.
Из ворот выходит мужчина в расшитом польском кунтуше, в широкой шляпе, скрывающей лицо.
— Огинский! — шепчет Лимбург.
Мужчина в польском кунтуше низко кланяется принцессе, помогает ей сойти с коня. И, встав на колено, целует руку.
— Ни с места, господа! — не выдерживает Лимбург и выскакивает на лошади из тьмы.
Молодой незнакомец тотчас выхватил шпагу, но Рошфор, появившись с другой стороны дома, выбил шпагу у него из рук.
— Боже мой, — вскричала принцесса, обращаясь к Лимбургу, — вы сошли с ума!
— Я вызываю вас, гетман! — бессмысленно кричит Лимбург человеку в кунтуше.
Лунный свет падает на его лицо.
— Я был прав, это не гетман, — устало усмехается Рошфор.
— Простите, князь Карл, — почтительно обращается принцесса к человеку в кунтуше, — но вас приняли за другого… Позвольте вас познакомить с моим женихом и просить прощения за то, что это знакомство происходит при столь странных обстоятельствах. — И она торжественно представляет: — Его высочество князь Карл Радзивилл, виленский воевода… Его высочество князь Филипп Фердинанд Лимбург…
Мужчина в кунтуше и князь Лимбург почтительно, церемонно раскланиваются.
Карл Радзивилл, князь Священной Римской империи, виленский воевода, любимец шляхты, «пане коханку», «родовитейший из родовитейших», как его называли в Польше.
— Теперь ваша очередь, князь Карл, — обратилась принцесса к Радзивиллу, — представить меня моему жениху.
— О чем ты говоришь, Алин, — изумленно начал Лимбург.
— Алин умерла… И забудьте это имя, мой друг. — Она повелительно взглянула на Радзивилла.
И тогда князь Радзивилл объявил:
— Ее императорское высочество Елизавета Всероссийская, единственная законная наследница престола России…
В доме Радзивилла в Мосбахе: огромная зала, увешанная оружием, тонула в полутьме. Радзивилл стоял в центре залы.
После избрания польским королем Станислава Понятовского князь Радзивилл не признал «безродного шляхтича» и скитался за границей. Но вдруг неожиданно покорно бил челом в Петербурге, обязался служить Понятовскому и во всех поступках считаться с желаниями Екатерины. Получил прощение, «как собственное дитя императрицы», князь Радзивилл вновь зажил королем в своем замке в Несвиже. Он лупил несчастных шляхтичей и потом устраивал для них же пьяные оргии, заливая вином свой позор. «Король — король в Кракове, а я — в Несвиже», — повторял воевода. Но вскоре так же легко, как примирился с Понятовским, он его и предал. Во главе вооруженных отрядов он появился под знаменами конфедератов. Будучи много раз разбит, бежал за границу и там объявил себя непримиримым врагом Екатерины и Понятовского. Он путешествовал по Европе, склоняя к войне с Екатериной мелких немецких государей и Французский двор. Представитель Радзивилла — некто Доманский — участвовал во всех съездах конфедератов.
К 1773 году Радзивилл сделался для шляхты символом борьбы. И тогда его имения в Польше были конфискованы. Один из богатейших людей Европы начал жить, продавая фамильные драгоценности. «Нельзя запятнать славу предков, — повторял Радзивилл среди обрушившихся на него ударов судьбы. — Я приму охотней звание вечного скитальца, чем примирюсь с врагами Речи Посполитой». За месяц до описываемых событий король Польши Понятовский объявил амнистию всем эмигрантам, которые сложат оружие и вернутся в Польшу. Многие тотчас начали переговоры с королем, подготавливая свое отречение от борьбы. Но «пане коханку» остался стоек. Именно в эти дни и состоялась его встреча с принцессой.
Множество слуг толпилось в полутемной зале, подобострастно кланяясь принцессе.
По знаку Радзивилла слуги исчезли. В зале остались молодой незнакомец, Радзивилл, принцесса, Лимбург и Рошфор.
— Сколько раз я мечтала, — горестно шептала принцесса Лимбургу, — объявить вам все это сама… Сколько раз я проклинала судьбу и происки врагов, заставлявшие меня скрывать от вас… от мужа, данного мне Богом, свое имя. И вот, когда я готовилась торжественно открыть вам тайну моей жизни… вы, как всегда, все испортили глупой ревностью…
Меж тем Радзивилл торжественно начал:
— Исторический день наступил, господа. В этом доме происходит первое свидание несчастного скитальца с будущей российской государыней.
Он низко поклонился принцессе.
Принцесса была неузнаваема: ее лицо, ее жесты — сама величественность.
— Мне остается, господа, открыть вам: мое истинное имя Елизавета. Елизавета — дочь Елизаветы… Я рождена от брака русской императрицы Елизаветы с казацким гетманом Разумовским. Это был тайный брак, но брак законный. О чем существуют соответствующие бумаги…
Она взглянула на молодого незнакомца, и тот утвердительно кивнул.
— Подвергаясь тысяче опасностей, я была вынуждена жить под именем принцессы Володимирской. Но пора пришла. По моему приказу брат мой Разумовский, скрывшийся под именем Пугачева, успешно поднял восстание в России. Урал и Сибирь в наших руках!
Чтобы быть понятным простому народу, брат мой по повелению моему принял имя Петра Третьего.
— Боже мой, не так давно я сам впервые читал ей в газетах об этом Пугачеве… Клянусь, я помню до сих пор, как загорелись ее глаза…
— Настало время, — продолжала принцесса, — заявить миру о моих правах. — И она торжественно положила на огромный стол бумаги. — Это копия духовного завещания матери моей Елизаветы… Когда-то мать моя передала его моим воспитателям. Чтобы потом, когда придет моя пора царствовать, ни у кого не возникло сомнений в моих правах. Знакомьтесь, господа… Подлинный текст сохраняется в надежном месте и вскоре будет предъявлен миру.