Тем не менее каждый раз его изумляли таящиеся в Вивьен глубины, которые проявлялись в эти моменты. Она была изысканной девушкой — с хорошим происхождением, превосходным образованием, прекрасным домом. Где же, в таком случае, она научилась языку сточных канав? Как ей удавалось совершенствовать свою технику любви до такой изобретательности, которая смутила бы самого де Сада и определенно заставила бы Кинси[24] добавить к своей книге еще одну главу?
— Успокойся и расслабься, милая, — тихо говорил он, легко целуя ее. Сознание того, что именно он настолько вдохновляет Вивьен, приятно щекотало его эго. Его также смущало, когда он наблюдал, как образованная сдержанная молодая женщина превращается в его объятьях в такое дикое животное.
Но если Вивьен иногда теряла хладнокровие, то он никогда не терял своего. Она была его, значит — до конца, и он никогда не позволял забывать об этом.
— Ты понимаешь, милая, что все, чем я занимаюсь, — это для нас?
— Так было бы лучше… — шептала Вивьен. — Но это не должно быть так… так сложно… и… так жестоко…
— Жизнь жестока, любимейшая моя. Мы должны называть ее своими именами. Но ты не ошибаешься насчет другого. — Это — очень верный и безопасный план.
— Смешно. Это самое нелепое дело, о котором я когда-либо слышала.
— Сложность и нелепость — сравнительные термины. Для первоклашки сложна и простая арифметика. С другой стороны, и ядерная физика не приводит в замешательство…
Она отстранилась от его лица, словно увидела что-то страшное. В ее голосе послышалось презрение:
— Скромность никогда не была одной из твоих добродетелей.
Он лениво усмехнулся.
— Мое мечтательное дитя, скромность — это слабость, а не добродетель. Человек должен разбираться в себе и тщательно соразмерять и оценивать свои таланты. Быть скромным, когда дело касается этого, — просто глупо.
— Твой талант — использовать людей.
— Вдохновлять людей. Я проницательный. Использую любые преимущества и возможности, когда они предоставляются. Разве не я разглядел ценность твоей подруги Элен Джустус? Разве не я увидел в ней подходящее орудие, судя по ее тревожным письмам, которые она тебе писала? Разве не благодаря мне ты посоветовала ей направиться к Барнхоллу?
Расслабленная и удовлетворенная, Вивьен, лежа в его объятьях, сказала:
— Это произошло тогда, когда ты почувствовал, что опасно запутался. И мне кажется, ты сделал это намеренно. Когда дела идут нормально, они слишком просты для тебя. Тебе нравится сложность — опасность. Я всегда была уверена, что нам вообще Элен не нужна.
Он тихо вздохнул.
— Ангел мой, мы столкнулись с каменной стеной. Маркус отказался вынести материалы из лаборатории. Он трус. Он был абсолютно готов предоставить секретные сведения, но не рискнул бы пронести их через правительственную службу безопасности. Ты что, не понимаешь этого? Нам придется поступить с ним иначе.
— В таком случае ты должен сосредоточиться на Маркусе. Ты настолько уверен в своей силе убеждения…
Дюбуа вышел из себя. Его пальцы с силой начали сжимать и стискивать бедро Вивьен, пока она не вскрикнула от боли.
— Как я могу это сделать, ты, идиотка! — шипел он. — Я не знаю, кто такой Маркус. Он скрывается под кодовым именем.
Он разжал руку, тем самым уменьшив ее боль.
Вивьен попала в его слабое место, которое она однажды обнаружила и при случае этим пользовалась. Дюбуа нуждался в деньгах. Нередко ему приходилось чесать в затылке в поисках денег. Если он не доставал их — а это происходило, когда Вивьен находилась далеко от него, — он выражал свое разочарование в брани и оскорблениях. Подобные ситуации почти привели их отношения к разрыву. Он воображал себя драматургом и неоднократно приносил в Вилледж одну из своих пьес, провалившихся на Бродвее. Критика оказывалась резкой и неумолимой, и когда Вивьен принимала сторону этих «клеветников», он выкручивал ей руки и ноги, раздевал догола, а сам рыдал и всхлипывал на пустой сцене покинутого публикой театра.
— Тогда тебе нравилось это, любимая?
— О, да-да! Это было удивительно!
Травля со стороны критики совпала с приездом Элен в Нью-Йорк. Дюбуа расправился с Вивьен с продуманной предусмотрительностью, не синяками пониже бедер или повыше грудей — ударами в живот, вызывающими рвоту. Так что Элен даже не заметила на подруге следов плохого обращения.
Это наказание достигло сразу двух целей, и обе были выгодны для него. Андре дал выход своим накопившимся эмоциям и одновременно доказал Вивьен, что она не сможет обойтись без него ни при каких условиях. Даже после такого надругательства она приползла обратно.
— Ты мазохистка, — презрительно бросил он.
И она не отрицала этого.
Такой самодопускающий психоз, вероятно, стал причиной ее дальнейших искушений. Это было возбуждение на грани опасности: так близко подходить к его безграничной жестокости и в то же время убегать от нее.
Вивьен сама была озадачена своей слабостью. Ее обескураживало то обстоятельство, что ее привлекали мучения, когда они исходили именно от этого мужчины. Истинная мазохистка должна бы с радостью принимать боль от любого источника, однако только кулаки Дюбуа очаровывали ее. Для себя она характеризовала происходящее как мазохизм в очень специфической форме, говоря себе, за неимением других слов, в утешение: «Я полностью нормальна в других отношениях».
— Ты намеренно прикидываешься глупой, — сейчас Андре говорил обвиняющим тоном. — Ты знаешь, что такие вещи должны делаться в определенных условиях. А нас окружают одни робкие жадные ничтожества. Они хотят денег, но при этом не желают ни капельки рисковать. Вот почему мне пришлось изобрести этот план.
— Элен Джустус одна из тех, кто наверняка потерпит поражение! Элен моя подруга! Я предала ее!
Его пальцы снова сжались, на этот раз еще глубже вонзившись в ее плоть. Вивьен задрожала мелкой дрожью, боясь оказать сопротивление или не желая этого делать.
— Она ничего не теряет! Она даже не узнает, для чего ее использовали.
— Тогда зачем Барнхоллу необходимо гипнотизировать ее?
— Ты что, специально притворяешься идиоткой?! Тебе же известно, что она должна находиться под гипнотическим контролем, в противном случае она не подчинится приказу.
— Но допустим, она не последует моему совету и для начала не пойдет к Барнхоллу?
Он зашипел от злости, но сохранял хладнокровие.
— Но она же это сделала. Если бы она не пошла к нему, я бы нашел какую-нибудь альтернативу.
— Да, я уверена, ты нашел бы… Но можем ли мы быть уверены в Барнхолле? Твое мнение о его талантах, возможно, несколько преувеличено.
— Мы удостоверились в обратном, не так ли?
— Но доказательство этого не удовлетворяет меня.
— Ты закодировала ее по телефону, верно? Она повязала на волосы желтую ленту и отозвалась на пароль. Барнхолл сказал, что она явилась к нему в офис с лентой в волосах и с пакетиком конфетти.
— У нас есть только его слова.
— Конечно, однако я не рассказывал ему, когда мы будем проводить испытание. Кроме того, когда она приходила сюда, она же не спрашивала тебя ни о чем, связанном с твоими фиктивными брачными планами?
— Нет, но… о, мне кажется, все необходимо как следует продумать. Сколько времени это должно продолжаться?
— Маркус обещал управиться в течение десяти дней.
— И мы должны согласиться?
— Он заставил нас мобилизоваться. Кроме того, он не менее страстно, чем мы, желает получить эти деньги.
— Интересно, какое его настоящее имя.
— Это не имеет значения.
Вивьен нахмурилась, а тем временем рассеянно гладила руку, которую он поднял, чтобы ее ударить.
— Меня смущает другое…
— Тебя слишком многое смущает, — угрожающе шептал он.
— Но я все-таки сбита с толку. На операцию такого рода, подразумевающую баснословное вознаграждение, должны привлекать профессионалов. А мы не профессионалы. Мы сущие дилетанты по сравнению с опытными агентами, которые за такие деньги пошли бы на любой риск.
Подобные слова должны были вызвать страшное нажатие пальцев. Но вместо этого он рассмеялся:
— Наверное, какие-нибудь, как ты их называешь, профессионалы пытаются в этот момент заключить контракт. Ведь у нас нет исключительной привилегии на этот проект. Это — конкуренция. Если бы это происходило в Стамбуле, Париже или даже в Вашингтоне, то нам не пришлось бы отправляться так далеко. Но здесь — мой город. Я знаю Чикаго. И это имеет огромное значение.
— Но и Чикаго знает тебя тоже. И это чрезвычайно опасно.
Он заинтересовался ее великолепной левой грудью. Коснулся соска так, словно это была кнопка выключателя. Но так же быстро потерял к ней интерес и соскочил с кровати.
— Мне кое-что надо сделать.
Одевшись, он вышел из номера и тщательно проверил коридор снаружи, прежде чем быстрыми шагами направился к пожарному выходу, над которым висела красная лампочка. Там он остановился, чтобы спрятаться, так как по дороге к служебному выходу он встретил нескольких служащих «Грэймора».
Спустившись по лестнице, снаружи он обнаружил телефонную кабину и набрал номер. Голос, который ему ответил, был слегка приглушен.
— Да?
— Мы намечаем пикник. Мне бы хотелось заблаговременно узнать прогноз погоды.
— На какой день?
— Мы хотим собраться что-нибудь в пределах ближайших десяти дней.
— Вы бы сказали поточнее.
— Не могу. Но определенно в этот период.
Наступила пауза, как будто синоптик сверялся со своей схемой. Затем он вернулся к телефону.
— Не могу пообещать вам хорошую погоду.
Они вели иносказательный разговор, но все-таки договорились.
— Наверное, вам лучше перенести пикник. А сейчас я не могу пообещать вам хорошую погоду.
Это должно бесить их — сидеть в своем укрытии, ожидая награды, которая упадет им в руки. Если имелись другие группы, пытающиеся получить деньги, навредив «Уолд