— Десять лет борщ не ел или даже больше. Я уже и вкус его забыл. Представляешь? Помню только, что сильно любил. А теперь не могу вспомнить, как это было. Ужасно всё-таки человек устроен. Всякую дрянь хочешь забыть и не можешь, а хорошее растворяется в прошлом, как дым.
— Значит, у тебя появилась отличная возможность почувствовать это снова. И заново его полюбить.
— Нет. Заново не получится, — он отодвинул тарелку. — Лучше я не буду. Ты только представь, что всё, что ты любишь в один день может исчезнуть, просто потому что ты о нём забудешь.
— Временами ты бываешь очень странным.
— В деревне ты говорила, что странные те, кто считает меня странным, — он нашарил под столом мою коленку и стал ласково гладить.
Я поймала его руку и сжала, давая понять, что при всех вести себя так неуместно.
— Ты когда-нибудь смотрела через линзу? — сказал он весело, как будто ничегошеньки не понял. — С вогнутого конца — всё странное, и с выпуклого тоже всё странное. Только по-другому.
Повариха шумно возилась на кухне, гремела кастрюлями, посудой, переговаривалась с кем-то.
В этот момент Лёха с Тифоном одновременно схватились за кусок чёрного хлеба, стали тянуть в разные стороны и нещадно его разодрали. У Тифона в руках оказался почти целый кусок, а у Лёхи только корочка.
— Блин. Всегда так! — с расстройства Лёха кинул ложку в тарелку, свекольные брызги разлетелись в разные стороны, но в основном на когда-то белую тенниску Ярослава.
— Дебил! — Ярослав вскочил, замахнулся на Лёху, но тот мигом развернулся и приготовился защищаться.
Постояв ещё пару секунд в бессильном гневе, Ярослав отправился к поварихе, спрашивать, где можно застирать пятна.
— Во человек, — покачал головой Лёха. — Мы в болоте чуть не утонули, а ему футболку жалко.
— Потому что веди себя уже нормально, — проворчал Тифон.
— Это ты хлеб порвал.
— Я раньше тебя к нему потянулся.
— Зато я быстрее.
Повариха позвала кого-то и через минуту из глубины кухни нарисовались две фигуристые девушки в кухонных фартуках и белых косынках на головах.
— Девочки тебе помогут, иди с ними, — сказала тётя Валя.
— Стойте! — Лёха подпрыгнул. — Я тоже испачкался. Мне тоже нужна помощь.
Одна из девушек махнула ему рукой, приглашая следовать за ними.
Со словами «Сбереги, пожалуйста», Лёха придвинул ко мне свою тарелку с котлетами и, одним махом опрокинув в себя стакан компота, побежал догонять их.
— Интересное место, — тихо сказал Тифон. — Никогда бы не подумал, что у нас такое бывает. Фантастика какая-то.
— Смотрел «Таинственный лес»? — спросил Амелин. — Там они тоже в общине жили. И даже не знали, что цивилизация существует.
— Я «Солнцестояние смотрел». Мерзкая дрянь. Ни уму, ни сердцу.
— Или так, — Амелин оживился. — Сейчас они притупят нашу бдительность, а потом принесут в жертву своему богу коммунизма. Кто знает, что у них там в пюре или в борще подмешано было?
— Этих, кажется, уже повели, — Тифон кивнул в сторону коридора, куда ушли Лёха с Ярославом. — Но теперь поздно. Борщ мы уже съели.
— Что вы сочиняете? Это всё иностранные фильмы, — сказала я. — Обычные страшилки.
— Думаешь, у нас психов мало? — Амелин пододвинул свой нетронутый борщ Тифону. — Так что если меня, Тоня, заберут для ритуального бракосочетания, не обижайся. Это будет против моей воли.
— Ой, Амелин, да кому ты нужен? Ты и сам псих хоть куда.
— В смысле?
— Они как тебя разденут, как увидят всю эстетику твоего шрамирования, сразу поймут, что такое эмоционально-нестабильное потомство им не нужно, — смеясь сказала я. — А вот на месте Тифа я бы переживала.
Тифон забрал амелинский борщ:
— Не волнуйся. Мы одним Лёхой спокойно можем откупиться. Все будут довольны.
Стриженная женщина в очках заявилась ещё до того, как вернулись Лёха с Ярославом и сказала, что нужно идти, потому что с нами хочет поговорить их председатель. Пришлось идти втроём.
В доме, куда нас привели я ожидала увидеть повсюду советскую символику и плакаты, аля соцреализм, но ничего этого не было. Обычный добротный загородный дом.
На первом этаже напоминающая кабинет приёмная с хорошей библиотекой, компьютером и рядом стульев под окном.
За письменным столом сидел крепкий пожилой мужчина с залысинами. А увидев нас, поднялся навстречу.
— Добрый вечер, — пожал парням руки и прикрыл крышку ноута. — Присаживайтесь. Меня зовут Петр Сергеевич, но все называют дядей Петей. Я тут вроде как за главного, хочу пару слов о порядках наших сказать. Надолго не задержу.
Мы расселись на стульях. Посреди комнаты на тёмно-коричневом деревянном полу дрожали солнечные прямоугольники окон.
— Ребята, я всё понимаю. Кто вы, и почему вас занесло так далеко от дома, меня не касается. Да и не очень интересует, — откинувшись в кресле, дядя Петя изучающе разглядывал нас. — Здесь много людей, у каждого своя история. Кто-то любит рассказывать о себе, кто-то нет. В жизни бывает всякое, оставайтесь сколько понадобится. Но в таком случае, придется жить по общим правилам и работать, как все. Сколько вам лет?
— Восемнадцать, — сказал Тифон. — В декабре девятнадцать будет.
Дядя Петя перевел взгляд на Амелина.
— Нам тоже восемнадцать, — поспешно выдал тот.
— И девочке?
Мы дружно кивнули.
— Хорошо. Место для ночевки вам уже нашли. Располагайтесь, чувствуйте себя, как дома. Денег за это мы не просим, но завтра поутру, будет здорово, если вы присоединитесь к нашим ребятам в поле, — дядя Петя почесал подбородок, словно вспоминая, что хотел ещё сказать, затем продолжил. — Вы наши гости и мы вам рады, но везде есть свои правила, и чтобы не получилось ничего нехорошего, важно чтобы вы их знали и выполняли. А правила такие, что никакого зла или вредительства мы тут не терпим. Никого нельзя обижать, оскорблять, насмехаться. Нельзя брать чужое или отбирать что-либо силой. Кажется, это очевидно, да? Но, поверьте, не всем. Так что приходится объяснять и пояснять. Коммуна у нас большая — шестьдесят человек на постоянке. И десять сезонников — это те, кто на лето приезжает. Молодых и крепких хватает, а со своими проблемами мы привыкли справляться сами. Если вдруг что — система наказания у нас очень простая. Мы вас просто-напросто отвозим в полицию. Надумаете что-то украсть и сбежать — найдем. Проходили уже такое. Алкоголь и наркотики запрещены. Курить можете. Если вам что-то понадобится — сигареты, вода, перекус, у нас есть лавка. Там вам это выдадут. Всё в пересчете на рабочие часы, разумеется.
— А жертвоприношение когда? — с наивным простодушием поинтересовался Амелин.
— Не понял, — дядя Петя снова озадаченно почесал подбородок. — В большинстве своём мы здесь придерживаемся атеистического мировоззрения. Но каждый волен верить во что хочет. Мы просто принимаем сообща решения и помогаем друг другу во всем. Будь то уход за детьми или строительство дома.
— И все должны работать в поле?
— Вовсе нет. Но все должны приносить пользу. Мы — большая семья, в которой у каждого есть свои обязанности, права и ответственность. Мы не зациклены на натуральном хозяйстве, но оно помогает.
— И что прям никаких конфликтов и разборок? — спросил недоверчиво Тифон.
— Всякое бывает. В основном на личной почве. Люди ссорятся, как в любой семье. Это естественно. Если вам понравится, можете остаться у нас, но если у вас проблемы с законом, лучше переночуйте и уходите. Мы тут никого не прячем и если появится полиция, то будем вынуждены передать вас им.
— У нас нет проблем с законом, — сказала я.
— Вот и замечательно! — дядя Петя раскрыл ноут, давая понять, что разговор окончен. — Есть ещё вопросы?
Вопросов больше не было. Мы вышли на улицу. За забором нас поджидали сбившиеся в стайку любопытные дети. Беспризорниками или дикарями они не выглядели: одежда относительно чистая, лица умытые, глаза блестели, но от нашей бойкой московской мелкотни они явно отличались.
— Расскажи им стих какой-нибудь, — предложила я Амелину, когда мы вышли на дорогу и остановились возле калитки.
Из динамиков на столбе играла музыка. Дети отбежали к соседнему двору. Амелин с нескрываемым интересом смотрел на них.
— Какой?
— Что-нибудь детское и веселое. Тебе лучше знать.
Лукаво улыбнувшись, он посмотрел на меня, на Тифона, а потом громко продекламировал:
— Мальчик придумал игру — Авиатор,
Пальцы сестренки совал в вентилятор.
Пальцы сестренки по дому летают —
Весело брат и сестренка играют.
— Прекрати! — я шлёпнула его по плечу. — Здесь же нормальные дети.
— Детское и веселое, как ты хотела, — он был необычайно доволен своим выступлением. И сиял, как предзакатное солнце в окнах дяди Петиного дома.
— Не-не, давай ещё, — попросил Тифон. — Жаль Лёхи нет, он такое любит.
— Мальчики в поле в индейцев играли,
Девочки в поле цветы собирали… — Костик сделал паузу, выжидающе глядя на меня. —
Таня нагнулась — в попе топор!
Метко стреляет индеец Егор!
Дети громко загоготали. Тифон с Амелиным тоже.
Меня же больше умиляла чистая, незамутнённая насмешкой или скрытой тревогой радость в его глазах. Таким он мне нравился больше всего. Милым, искренним и беспечным. Шаловливым ангельским ребенком, симпатичным бессовестным мальчишкой, которого так и хочется поймать, крепко-крепко прижать и зацеловать до смерти.
— Какой же ты, Амелин, сам ещё маленький, — я протянула руку, убирая ему с глаз чёлку и только сделала шаг вперед, как мой внезапный чувственный порыв был резко прерван громким детским голосом позади нас.
— Я тоже такие знаю. Мне папа рассказывал, — от стайки детей отделился худенький кареглазый мальчик с едва заметной расщелиной между зубами. — Хотите расскажу?
— Жги! — посмеиваясь, сказал Тифон.
— Маленький мальчик за сливой полез,
Дед Елисей достал свой обрез!