Выстрел раздался, дед тот упал —
Мальчика сзади отец прикрывал!
Последовал новый приступ веселья маленьких и больших детей. Маленькие тесной группкой приблизились к нам. Тифон с хитрой улыбочкой рассматривал их.
— Я остаюсь здесь жить! — к нам бежал Лёха, за ним шёл Ярослав. — Здесь все такие добрые и отзывчивые. Нам одежду постирают и зарядку для телефонов нашли.
На обоих были одинаковые самые простые белые футболки.
— А я сваливаю, — сказал Ярослав. — Чем дольше тянем, тем меньше шансов, что Хайлендер останется на месте.
— Теперь просто так свалить не получится, — сказал Амелин. — Ты борщ ел?
— Ну?
— Придется отрабатывать. Пойдешь завтра утром в поле морковку собирать.
— Ага. Сто раз. Обойдутся. Я им лучше заплачу.
— Они деньги не принимают. Тут другая валюта — честный самоотверженный труд.
— Мне сейчас не до шуток.
— Тебе всегда не до шуток, — проворчал Лёха. — Все твои проблемы, Яров, именно от этого.
— Посмотрел бы я на тебя, если бы у тебя машину угнали.
— Ну, блин, мне тоже Хайлендер жалко. Но что мы сейчас можем сделать?
— Идите сюда, — Ярослав поманил детей, но те снова насторожились.
— У кого из здешних машина есть?
— У Дяди Пети, Владимира Семеныча, Ларисы… — загибая пальцы, стала перечислять кудрявая девочка.
— Ведите меня к ним, — оборвал её Ярослав, доставая из кармана пятьсот рублей. — Я вам заплачу.
Дети вытаращили глаза и попятились.
— Дядя Петя здесь, — мальчик с расщелиной показал на дом, откуда мы только что вышли.
Ярослав требовательно посмотрел на нас.
— Кто со мной?
— Ладно, — согласился Тифон. — Мы вроде с дядей Петей познакомились уже.
Постояв немного, Лёха кинулся за ними.
— Ой, что сейчас будет, — сказала кудрявая девочка.
— А что будет? — удивился Амелин.
— Дядя Петя сейчас ему задаст, — сказал мальчик.
— Он же деньги нам предлагал, — пояснила другая девочка. — Нам велено сразу рассказывать, если вдруг кто деньги предлагает. Только злые люди предлагают деньги, потому что больше дать другим им нечего.
— Они так детей приманивают, — шепотом добавила кудрявая. — Но мы не такие.
— Детей приманивают конфетами и котятами, — Амелин скинул с плеча рюкзак. — А ещё кроликами.
— У нас есть кролики, — сильно картавя сказал кто-то.
— Такого нет, — растянув завязки, Костик заглянул в рюкзак с видом, словно там кто-то сидит.
— Какого? Покажите! — хором заканючили дети, обступая его.
Когда Тифон вернулся, Кролик наматывал уже третий круг, гоняясь за счастливо визжащими детьми.
— Ты чего такой довольный? — спросила я, глядя на Тифона.
— Кажется, Ярова теперь точно в жертву принесут. Он там в политический спор впрягся. Этот дядя Петя неплохой такой мужик. Правильные вещи говорит. Таким как Яров полезно послушать.
— А что с машиной? Как нам отсюда выбираться?
— Завтра после поля уедем. Он обещал водителя найти.
— Думаешь, про поле это серьёзно?
— Серьёзно не серьёзно, — Тифон пожал плечами. — Но так будет справедливо. Мы же ели борщ.
Для ночевки нам выделили большой дощатый амбар с настоящим сеновалом.
Лёха, как его увидел, восторженно заорал:
— Сенов…а…а…ал! — бросился лицом в стог, упал, раскинул руки. — Это же сеновал! Господи, это же сеновал!
От его криков откуда-то сверху одна за другой спрыгнули две полосатые кошки и, проскочив у нас между ногами, удрали.
Тифон велел ему успокоиться, но Лёха всё равно ещё минут десять не мог прийти в себя, то и дело повторяя: Это же настоящий сеновал. Ты не понимаешь! О, боже.
Амбар оказался довольно новый и чистый. С прочным деревянным полом и без щелей.
С одной стороны была навалена гора сена, а со второй стояли набитые им мешки. Со второго этажа, куда можно было забраться по приставным лестницам, тоже свисала сухая трава.
Нам постелили наверху. Точнее просто оставили рядом с узким, уходящим в пол окошком скрученные в рулоны матрасы, стёганые одеяла и подушки. Из белья выдали только наволочки.
Ещё окончательно не стемнело, а в распахнутое окно уже заглядывал белый рог растущей луны. Ветра не было. И, если не считать отдаленного лая собак, вечер стоял тихий и спокойный. Сеном пахло умопомрачительно.
— Вы только не обижайтесь, — сказал Лёха, как только все закончили сооружать себе постели, — но я точно кого-нибудь приведу.
— Ну-ну, — Тифон повернулся к нам голой, загорелой спиной. — Удачи.
— Сейчас полежу немного и пойду, — заверил Лёха, прикрыл глаза и через пять минут уже безмятежно сопел.
Натянув одно одеяло на двоих, мы с Амелиным лежали, уставившись в окно.
— О чём ты думаешь? — первым спросил он.
— Чувствуешь, как пахнет трава? Она сумасшедше пахнет. Ты когда-нибудь мог представить, что будешь ночевать в амбаре?
— Конечно мог. Я очень часто представлял себе, как мы с тобой ночуем в амбаре, ну после мансарды и подвала, конечно.
— В подвале было жутко, а здесь уютно. Это, наверное, в нас что-то от предков осталось, да?
— Не поверишь, но у моего деда в роду были цыгане.
Он повернул голову и смотрел не отрываясь.
— Очень даже поверю. У тебя глаза цыганские. Чёрные и гипнотизирующие. И разговоры такие же. Сплошной морок.
Амелин загадочно улыбнулся.
— Отца моего отца кикимора из табора увела. Охмурила и поселила с собой жить в лесу. Родилось у них одиннадцать детей — и только один из них нормальный. Человеческий. Дед мой. Остальные все в кикимору пошли. Лесные твари. Поэтому, как деду шесть исполнилось, отвела его кикимора в деревню к людям и оставила. Но то уже советское время было и его в детский дом отправили. Там-то в нем кикиморо-цыганские гены и стали проявляться: сам того не желая, заговаривал и заморачивал людей. Чего не скажет — всему верили. Женщины за ним табуном ходили, как на привязи. Любую мог получить. С самого детства. И деньги люди давали, и подарки. И обидеть его никто не смел, потому что тёмная сила в нём ещё жила. Опасная. Не захочешь, а он свои мысли тебе в голову вложит и заставит делать, что пожелает. Хоть ножом себя проткнуть, хоть повеситься, хоть догола раздеться.
А потом бабушку встретил, влюбился и решил, что раз она хорошая такая и добрая, то не должен он с ней обманом быть. Пошёл к одному знакомому доктору и рассказал обо всём. Доктор, конечно же, деду сразу поверил и прописал какие-то успокоительные таблетки, чтобы скрытые и явные желания власти над разумом не имели. Таблетки помогли, и бабушка его сразу просто так, добровольно полюбила. И всю жизнь очень сильно любила, так что ему и колдовство никакое не нужно было.
Амелин замолчал, и я сильнее прижалась щекой к его плечу.
— Люблю твои сказки. Расскажи ещё, но если засну — не обижайся.
— Нет, погоди, — приподнявшись, он растормошил меня. — Давай уйдем отсюда прямо сейчас. Я тебя выведу. Клянусь. Будешь слушаться меня — не заблудимся. Я в кабинете дяди Пети карту местности сфотографировал.
— Кость, ты чего? Куда уйдем и зачем?
— Затем, что мы зря с ними связались, — он кивнул на спящих парней.
— Ты что? Так нельзя. А если бы они нас бросили?
— Этому я тоже был бы рад.
— Представляешь, они проснутся, а нас нет. Ну это совсем некрасиво.
— Почему?
— Потому что мы вместе.
— Я думал, вместе — это мы с тобой. Только ты и я. Ран фру ве мунсун.
— У тебя снова приступ детской беспричинной ревности?
— Она не беспричинная. И уж тем более не детская. Это самая взрослая ревность на свете. Честно. Я не шучу. Мне не нравится то, что происходит.
— А что происходит?
— Хочешь, чтобы я с ним прямо поговорил?
— С ума сошёл? Только не вздумай ничего устраивать. Никто твоих сцен не поймет. И не оценит. Я тоже. Только дураком себя опять выставишь.
— Опять? — в глазах стоял упрёк. — Тоня, ты сказала опять?
— Я имела в виду, что когда ты разыгрываешь драмы, люди считают это странным. С какой стороны линзы не посмотри.
— А каким я должен быть? Ну, чтобы нравиться тебе. Что я должен сделать? Нравиться им?
Амелин снова кивнул в сторону спящих.
— Ты мне нравишься, успокойся, пожалуйста.
— Тогда почему ты не хочешь уйти со мной? Только со мной? Ты мне не веришь? Не доверяешь? Я недостаточно крут, борз, накачен?
— Мы не можем быть всё время сами по себе. Так не бывает. Это наша компания, наши друзья. А друзья не сбегают посреди ночи.
— У меня есть только один друг, — поднявшись, взволнованно зашептал он. — Ты мой единственный друг, Тоня. А они — просто хорошие ребята. И мы их не бросаем в беде и не подставляем.
— Раз я твой друг, то ты должен считаться и с моим мнением.
— Хорошо. Я понял, — он свалился назад, а потом раскинув широко, как на распятье, руки и, глядя в деревянный потолок, проговорил тихим, низким шепотом:
— Люби меня, люби, холодная луна!
Пусть в небе обо мне твой рог жемчужный трубит,
Когда восходишь ты, ясна и холодна.
На этой злой земле никто меня не любит.
Выбравшись из-под одеяла, я села рядом с ним и ласково погладила по футболке на животе:
— Костя, ты самый лучший артист на свете. Тебе нужно не на лингвиста, а в театральный идти.
— Ты знаешь, что на луне в Лунном дворце живёт белый лунный кролик, который, сидя в тени коричного дерева гуйхуа, круглый год толчёт в ступе снадобье бессмертия? — он взял мою руку и засунул её под футболку, я продолжила успокаивающе гладить. — Если набрать снадобье бессмертия в ладони и выпить его, то никогда не будешь стареть и обретешь вечную жизнь. Только никто не может удержать в ладонях свет, ведь он утекает сквозь пальцы.
— А если его набрать сразу в рот?
Амелин с интересом поднял голову.
— Это мысль. Давай попробуем?
Мы тихо пробрались к раскрытому окошку и уселись прямо на приходящейся вровень с полом раме, свесив ноги наружу. Раскрыли рты и зажмурились.