— Насчет папаши не знаю, — ответил Ярослав. — Этот племенной производитель похоже везде отметиться успел. А вот если бы у меня была бы другая мать, я бы наверняка стал быковатым и неуправляемым призывником.
Тифон глянул на него исподлобья.
— Ты же сейчас договоришься.
— Остынь, бро, — Ярослав небрежно похлопал его по шее. — Тебе со мной нельзя драться.
Тифон зло отпихнул его.
— Я терплю тебя только потому, что об этом попросила моя мать.
— Вот и терпи, — нагло заявил Ярослав. — У тебя вроде железная сила воли? Или ты сам распространяешь эти байки?
— Так, что насчет мальчика и проститутки? — попыталась я отвлечь их от разгорающейся ссоры, но безрезультатно.
— Больше помогать тебе я не стану, — сказал Ярославу Тифон. — Возись сам со своей машиной. И с ментами базарь сам. Ты и так уже в полушаге от того, что они отметелят тебя где-нибудь за углом за твой трендёж.
— Не будешь помогать с машиной, потащишь обратно свою блудную подругу на своём горбе, — задиристо отозвался Ярослав. — Если она, конечно, всё ещё твоя подруга.
Тифон ринулся вперед, но я в мгновение ока соскочила со стула и уперлась руками в ему грудь.
— Как ты был ублюдком, Яров, так и остался, — сказал он через моё плечо.
— Не забывайся, мальчик. Ублюдок — это ты. А я вполне себе законный.
— Уйди, — зашипел Тифон на меня и попер с новой силой.
Его плечи, руки, грудь были словно каменные, казалось, я пытаюсь сдержать скалу, которая вот-вот сметет и раздавит меня. Что почти и произошло, потому что от его резкого движения больная нога снова подвернулась и в глазах потемнело.
Дико взвыв, я села на пол. Слёзы потекли сами.
— Господи, — Тифон перепугался так, словно я собралась помирать. — Только не плачь. Извини. Не рассчитал. Не подумал. Где суицидник? Криворотов?
Запаниковав, он заозирался в поисках хоть кого-нибудь из наших. Но никого не было. Даже Ярослав куда-то испарился.
— Эй! Не вздумай плакать. Блин, — Тифон поднял меня под мышки. — Встань. Обопрись о ногу. Через силу, через боль. Клин клином.
— Да всё нормально. Я не плачу. Я встану. Отпусти.
Стиснув зубы, я поставила больную ногу на пол, оперлась о неё, охнула и чуть снова не свалилась. Тифон поддержал.
— Давай понемногу. Я подстрахую, — придерживая обнял, слегка покачивая в танце.
«Свет озарил мою больную душу.
Нет, твой покой я страстью не нарушу.
Бред. Полночный бред терзает сердце мне опять.
О, Эсмеральда, я посмел тебя желать».
— Какая удачная песня, — улыбнулась я через силу. — Разгонять молочную кислоту под «Свет далёких планет» было бы гораздо сложнее.
Он держал меня так, что переступать приходилось только на мысках, иначе я повисла бы у него на руках. Это было смешно и немного неудобно, но боль в ноге стихала.
Я болталась, как веник, и совсем размякла. Растаяла.
Этой Зое невероятно повезло с ним, а она взяла и сбежала. Моё воображение нарисовало глупую, легкомысленную девицу. Я видела её пару раз. Рыжая смешливая красотка.
— Распутной девкой, словно бесом, одержим. Цыганка дерзкая мою сгубила жизнь, — подпела я.
Тифон засмеялся.
— Что? Ужасно пою, да? — я смутилась.
— Нет. Просто вспомнил, что ты — тискательная Тоня.
Пальцы щекотно прошлись по рёбрам, после чего он так крепко сжал, что я ойкнула.
— Знаешь, вы с суицидником лучше завтра уезжайте. С машиной видимо ещё затянется. Я сегодня узнал, как отсюда до станции добраться. На электричке до Пскова три часа.
Он выпрямил спину и я всё-таки повисла.
— Ты сказал, что не будешь помогать Ярославу.
— Ну, а что я его брошу? Сама подумай… Даже если он урод и за базар не отвечает.
Ощеренная пасть дракона оказалась прямо перед моим лицом. Тифон резко остановился. Поставил меня и, убедившись, что не падаю, на полном серьёзе предложил:
— До номера донести?
— Нет. Мы с Костиком дойдем. Только нужно его найти.
Амелина искали полчаса, но не нашли. Даже Лёха подключился, хотя они с Тифоном всё ещё не разговаривали. Лёха был очень недоволен, что его отвлекли в самый разгар веселья, но всё же сбегал до нашего корпуса, а вернувшись, сказал, что Амелин «дома».
Они сидели с маленьким Костей на кровати и играли в карты.
Между ними стояла тарелка с печеньем в виде сердечек. У ног Амелина тёрся пушистый чёрно-белый урчащий котёнок.
— Ты чего ушёл? — я допрыгала до кровати, села и взяла котёнка на руки. Он тут же щекотно полез в волосы.
— Устал, — ответил Амелин. — Я же тебе говорил. Вот сейчас совсем устал. Пожалуй, танцы — это всё-таки не моё. Слишком много людей и эмоций.
— Ты просто бросил меня и ушёл. А я ногу опять подвернула…
— Не покидай меня безумная мечта, — с веселой улыбкой, которая, как я уже знала, была далеко не веселой, пропел он в ответ. — В раба мужчину превращает красота.
— Значит ты был… Ты видел, что я подвернула ногу и даже не подошёл.
— Ты была занята…
— У тебя нет причин для ревности! — я положила ему руку на спину, но он отпрянул, будто я обожгла его и, схватив печенье, перебрался на пол между подножием кровати и холодильником.
— Ложись спать. Мы здесь тихо посидим, да?
— Очень тихо, — пообещал маленький Костик.
Объясняться при мальчике было неловко.
Амелин занавесился волосами и глаз я не видела, но на сгибе локтя вдруг заметила яркое красное пятно.
— Что это?
Он сразу понял, о чём я спрашиваю.
— Мой тяжкий крест — уродства вечная печать,
Я состраданье за любовь готов принять.
Нарочно кривляясь снова пропел он.
— Кончай поясничать! Поговори со мной!
— Всё хорошо, глупенькая, — сказал убийственно спокойным голосом. — Спи. Завтра всё обязательно наладится. Как-нибудь.
Мальчик подошёл и взял у меня котёнка.
— Я назвал его Маник, — сообщил он.
— Кость, — я смотрела на Амелина в упор. — Я не Мила. Пожалуйста. Не нужно меня наказывать и прощать тоже не нужно. Я ничего не сделала.
— И после смерти мне не обрести покой,
Я душу дьяволу продам за ночь с тобой…
Разговаривать было бесполезно.
Я проснулась от того, что он лежал и смотрел на меня в темноте. Просто смотрел. Глубоким, страшным, немигающим взглядом.
— Что случилось? — прошептала я.
— Ничего.
— А чего смотришь?
— Я не смотрю.
— Нет смотришь.
— Спи.
— Я не могу так спать. Отвернись.
Но он продолжал смотреть.
— Хочешь, чтобы я тебе врезала?
— Нет. Сейчас не хочу.
— Тогда не смотри.
— Ладно.
Но он всё равно смотрел. Странно и неуютно.
— Хочешь мне что-то сказать?
— Нет.
— Когда ты так смотришь, я тебя боюсь.
— Понятно.
Я собралась шлёпнуть его подушкой, но он тут же встал и вышел на балкон, а минут через пять снова лёг и опять уставился.
Развернувшись спиной, я накрылась одеялом с головой и всё-таки уснула.
А утром Амелина уже не было.
Глава 26
Никита
Возвращался я в чудесном настроении. Слушал Lighters, и когда выходил из метро, вдруг поймал себя на том, что подпеваю в голос. Смешно и глупо.
Вечер был ещё тёплый, но уже глубоко августовский, с холодным ветерком и едва ощутимыми запахами приближающейся осени.
После антикварного магазина мы с Настей и Сашей ещё долго гуляли по Москве, просто ходили по улицам, сидели в кафе, фотографировались и болтали обо всём подряд. Неожиданно неловкая, обременительная ситуация превратилась в удачное и даже приятное стечение обстоятельств. Во-первых, я не только смог окончательно определиться в своих симпатиях, но и сравнить их, а во-вторых, мы просто отлично провели время, и я был освобожден от терзаний совести, предпочти прогулку с одной из них.
К тому же Саша с Настей сошлись на удивление быстро и мне совершенно не пришлось напрягаться, развлекая их, они повели себя так, словно знали друг друга тысячу лет и сами развлекали меня. Саша оказалась значительно бойчее и разговорчивее, чем я привык видеть её в лагере. В ней было что-то немного мальчишеское и авантюрное. Настя же в своём тян-образе продолжала оставаться милейшим созданием на земле.
Сначала мы с Настей завезли Сашу к бабушке, чтобы она не потерялась, и прощаясь, Настя ни с того ни с сего вдруг позвала её поехать в Капищено с нами. Наверное, просто так сказала, из вежливости, однако Саша немедленно согласилась, сказав, что раз ей не придётся ездить в больницу, то она лучше поедет с нами, чем ей придётся оставшиеся каникулы «тухлить» дома.
От неожиданности такого поворота растерялся, а Настя охотно объяснила ей, где мы встречаемся утром.
Потом я проводил её саму. Мы немного постояли у подъезда, и я нечаянно признался ей, что в лагере, испытывал к Саше определенную симпатию. Настя сказала, что сразу так и подумала. Я удивился, отчего в таком случае, она сама настояла забрать Сашу с вокзала, но спрашивать не стал, давно смирившись с тем, что женские поступки находятся вне зоны моего понимания; и нужно их просто принимать или не принимать.
Мы довольно сдержанно попрощались, хотя меня просто распирало от скопившихся за день положительных эмоций. Но назавтра нам предстояла дальняя поездка и ещё несколько дней вместе, так что самое волнительное я решил отложить на потом. Чтобы хорошенько настроиться и поддержать это приятное волнение предчувствия внутри себя, с замиранием сердца фантазируя о том, как сделаю первый шаг.
В том, что Настя откликнется на него сомнений не было. Но вовсе не из-за излишней самоуверенности, просто то, что уже витало между нами ни с чем другим спутать было невозможно.
Так я и шёл до самого подъезда, плавая где-то в ночной синеве августовского неба и напевая вслух, когда вдруг возле самого подъезда чуть не врезался в припаркованный у тротуара большой чёрный внедорожник.
Поднял голову и похолодел.
У лупоглазого было такое лицо, словно он предпочел бы не просто убить меня на месте, а скорее сожрать — медленно и со смаком.