– Танюха, красота ты моя! – галантно просипел Семёныч, выбрался из-за столика и полез обниматься.
Надо думать, смотрелись мы с ним фильдепёрсово: ребристая дылда и сущий Карлсон на вид. Правда, вид у Семёныча обманчивый. Он крышует нищих на Павелецком вокзале и в окрестностях. При знакомстве намеревался лично переломать мне кости, чтобы не совала длинный нос в нюансы чужого бизнеса. Однако же обошлось. Журналиста-стрингера кормит навык ладить с не слишком симпатичными людьми. И успех напрямую зависит от умения с ними обойтись.
Семёныча я провела на закрытые собачьи бои, он в ответ рассказал на целый репортаж и по сей день «помогал свободной прессе» – то делился жареной новостью, то сводил с кем-нибудь нужным. Видимо, сделал тогда удачную ставку – на собачек с мелкими суммами не ходили.
Я уселась напротив приведённого Семёнычем паренька и закинула ногу на ногу.
– Так ты, значит, копаль? – бесстрастно осведомилась я. – И как тебя зовут, копаль?
Копаля звали Кешей. Был он тонок в кости, вихраст и неразговорчив. Мордой в объективе камеры светить отказался.
– Голос пиши, – милостиво разрешил Кеша, – а рыло не надо, ни к чему. Любого бомжа возьмёшь, дашь на бутылку, вот его рыло и щёлкай.
Что ж, бомжа так бомжа, нам не привыкать.
– Голос так голос, – согласилась я. – Нальёшь пока, может быть, даме?
– Это пожалуйста, – ухмыльнулся копаль. – Вино, пиво, ликёр?
Я скривилась.
– На водовку что, денег не хватит?
Копаль ухмыльнулся вновь, на этот раз явно одобрительно.
– Сто грамм белой, – окликнул он официанта.
– Двести, – поправила я и повернулась к Семёнычу. – Вмажешь?
– Сами пейте, – отмахнулся тот. – Мне ещё сегодня работать.
Под водку копаль расслабился.
– Снаряды в цене, – сообщил он. – Гранаты, мины… Под Волгоградом этого добра ещё полно, если копать с умом. Под Курском, вон, ребята танк выкопали, который в болоте утоп. За хорошие бабки сдали.
– А ценности? – пытала я. – Мне говорили, под городом серьёзные вещи находят.
Кеша кивнул.
– Находят. Только под землёй особая сноровка нужна, она мало у кого есть.
– У тебя, выходит, нет?
Копаль шмыгнул носом.
– У меня маловато, – признался он. – Тебе бы с Пронырой поговорить. Или с Кротом.
– За чем же дело стало? – я подмигнула по-свойски. – Познакомь.
– С ними уже не познакомишь, – нахмурился копаль. – Проныру в камеру закрыли. А Крот как раз под землёй сгинул.
– Так что же, не с кем поговорить? – загрустила я. – Серьёзные люди кто в земле, кто на нарах, одна мелкая сошка осталась?
– Почему не с кем? – обиделся Тёма. – Знатные копали ещё не перевелись. Чернее Чёрного взять хотя бы.
– Ну и кличка, – изумилась я. – Поганая какая-то.
– Для чёрного археолога в самый раз, – парировал Тёма.
– Ну, и как он выглядит, этот Чернее Чёрного?
– Если б я знал, – пожал плечами копаль. – Где он и где я. За ним такие дела, что мне и не снились.
– Да? И какие же?
– Говорят, Либерею он копал, слыхала о такой? Скифские курганы рыл, в парижских катакомбах шарил.
– И что толку? – хмыкнула я. – Где его искать?
– Пора мне, – копаль поднялся. – Проныра его хорошо знает, говорят, они были напарниками. Но Проныре года полтора ещё отсиживать.
– Ладно, – я поднялась вслед. – Где сейчас этот Проныра? Что, не понял? В какой он тюрьме?
Копаль осклабился.
– Не он, а она. Баба это. Оторва, каких мало.
Звонок раздался как раз когда я твёрдо решил, что в Москве мне делать нечего и пора кардинально менять планы.
– ЧЧ, дарагой, эта Ильяс. Ты мэня слышиш?
Я поморщился – Ильяс мне не нравился, и дело с ним приходилось иметь лишь за неимением никого лучшего.
– Здравствуй, Ильяс, – сказал я вежливо. – Как поживаешь?
– У мэня к тэбе дэло, дарагой, – проигнорировал вопрос Ильяс. – Ты сейчас гдэ?
– В Улан-Удэ, – любезно сообщил я.
– Всё шутыш, да? Тэбя хочет адын баба.
Я вздохнул. Глагол «видеть» Ильяс, вероятно, полагал в сказанной фразе лишним.
– Говори, пожалуйста, конкретней, – попросил я.
– Хароший баба, – внёс конкретику Ильяс. – Жопа хароший, балшой, патом сыски, патом…
– Ясно, – прервал я. – Передай бабе привет. И – извини, дорогой, мне некогда.
– Падажды, ЧЧ! – закричал в трубку Ильяс. – Он нэ прастой баба. Он ат Праныры.
Последняя информация меняла дело. В Москву я прилетел исключительно ради Тоньки Прониной по кличке Проныра. Мне нужна была напарница, надёжная, знающая и не трусливая – дело предстояло рисковое. Миниатюрная, гибкая и бесшабашная Тонька подходила идеально.
На её розыски я потратил двое суток, и всё для того, чтобы в результате узнать, что у Проныры не пронырнуло – спалилась на иконах, уворованных из монастыря под Вологдой.
– Так што, будэш баба? – настаивал Ильяс.
Я вновь вздохнул. Глагол «встречаться» собеседник полагал таким же малофункциональным, как и прочие. Встретиться с «адын баба», тем не менее, стоило: информация от Тоньки лишней наверняка не будет.
– Передай ей, пусть приходит к полудню ко входу в Третьяковку, – велел я Ильясу. – Скажи: я на неё посмотрю.
Встречи я предпочитал назначать в людных местах, активно посещаемых туристами. На фоне стекающегося к памятникам культуры люда моя не вполне, мягко говоря, обычная внешность казалась не столь одиозной.
«Адын баба» явилась загодя и оказалась рослой фигуристой блондой, похожей на молодую Мерил Стрип, только выше актрисы на полголовы, а то и на целую. «Балшой жопа и сыски» имели место, так что Ильяс вопреки обыкновению сказал правду. Кроме них имела место кинокамера «Сони» на перекинутом через плечо ремешке.
Нахлобучив на глаза идиотскую цветастую панаму, приобретённую в прошлом году на техасском блошином рынке, я небрежной развинченной походкой приблизился к «адын баба» и спросил на великолепном гарлемском арго:
– How’re you, baby? Going out?
В конце девяностых этой фразой заезжие жеребчики пользовались для снятия шлюх на Тверской.
– Sorry, mister, – на приличном английском ответила «адын баба» и улыбнулась мне лучезарно. – I am busy. – Затем улыбнулась ещё лучезарней и добавила по-русски: – А пошёл-ка ты на, козёл.
– А пошёл-ка ты на, козёл, – куртуазно улыбаясь невесть откуда выплывшему чучелу в панаме, пожелала я. – И добавила для пущего эффекта: – Гамадрил черножопый.
Секунду он стоял, уставившись на меня, словно бык, огрёбший по морде плетью. Потом неожиданно расхохотался и сказал на чистейшем русском с эдаким рязанским прононсом:
– Вы бы определились, драгоценная, козёл или всё-таки гамадрил. Впрочем, насчёт черножопого вынужден согласиться, поскольку этот факт совершенно бесспорный.
Я едва не упала, как тот попугай. Здоровенный негр посреди Москвы, выряженный как туземец из Занзибара, разве что без кости в носу – это ещё цветочки. Но негр, изъясняющийся на русском с характерным для средней полосы акцентом… Это уже немножечко много.
Следующий вопрос чудо-негра добил меня окончательно.
– Вы от Ильяса? – поинтересовался он деловито.
Я смогла только кивнуть. Потому что и вправду торчала у входа в Третьяковку «от Ильяса» – ждала мифического Чернее Чёрного. Твою мать за ногу, вот так номер! Получается… Это он, получается?..
Видимо, физия у меня была донельзя жалкая – негр продолжил сочувственным тоном, каким разговаривают с больными:
– Я Чернее Чёрного. Можно просто ЧЧ и на «ты».
– Татьяна, – пролепетала я в ответ.
– Пойдём, неподалёку есть подходящая забегаловка.
Забегаловка и вправду оказалась подходящей, потому что, едва мы устроились за столиком в углу, ЧЧ слился с полумраком.
– Итак: зачем ты меня разыскивала?
От шока к этому моменту я уже несколько отошла.
– Пишу статью о чёрной археологии. Мне сказали, что ты специалист.
– Журналистка?
– Да, вольная. Стрингер.
Чернее Чёрного с минуту молчал.
– Я слыхал, это опасная профессия, – сказал он наконец. – По заграницам моталась? По горячим точкам?
– Приходилось. Нигерия, Сирия, Палестина, Ирак. Донбасс…
– И как?
– Как видишь, живая.
– Вижу, – подтвердил ЧЧ. – Ладно… Ну, а зачем всё же ты по этим точкам моталась? Любишь приключения?
– Не избегаю, – не стала скрывать я. – Если за них прилично платят.
– «Прилично» это сколько? – уточнил ЧЧ.
– Зачем тебе? Впрочем, за неделю в Ираке я заработала пятнадцать тонн. Зеленью. В Мосуле была настоящая резня, мне удалось заснять. Потом удачно продала эксклюзив.
– Пятнадцать тонн за неделю риска, – задумчиво повторил ЧЧ. – А как бы ты отнеслась к предложению заработать тонн сто пятьдесят? Зеленью.
Я поперхнулась кофе. «Отличный напарник, – вспомнила я слова наглой белобрысой пигалицы по кличке Проныра. – С руками, с башкой. В огонь сломя голову не полезет, но и труса не станет праздновать. Щедрый, денег не считает, но своего не отдаст. И партнёра, если что, не нае… В общем, не кинет».
– Что надо за эти деньги делать? – откашлявшись, осведомилась я. – Воровать, стрелять, рэкетировать? Раздвигать ноги?
ЧЧ рассмеялся.
– Представь, даже раздвигать не придётся. Но рискнуть по-крупному – это да.
Самолёт по-немецки размеренно гудел внутренностями – «Люфтганза», сэр. Признаться, мне всё ещё не верилось. Нет, каково: я лечу с явно криминальным типом в Перу. За явно же криминальным золотишком, припрятанным в местных подземельях с сомнительным названием чинканас.
«Чинка нас, – хмыкнула я. – Сначала сломают, потом починят».
Моя доля, если всё пройдёт гладко – полтораста тонн. Что такое «не гладко», мне не объяснили. Вполне возможно, это означает слегка так протянуть ноги. Тогда раздвигать их и в самом деле не придётся.
Согласилась я сразу. Надо сказать, вдохновляли меня не только деньги, но и обещанное ЧЧ эксклюзивное интервью. Кто я сейчас? Никому не и