Плут Педант – был найден в своем номере с остекленевшими глазами, неестественно вывернутыми конечностями и множественными укусами сариссов, при работе с которыми он не соблюдал технику безопасности. Сариссов в номере не обнаружили, они, очевидно, улетели в открытое окно. Был объявлен биологический карантин, но в течение года чуждую фауну так и не обнаружили, и о сариссах забыли.
Сотрудник посольства Теодор – по прибытии на Землю был задержан за шпионаж, контрабанду и торговлю секретной информацией. Отбывает наказание служителем в Сиднейском дельфинариуме, где его называют «Птице-чел» за перья вокруг лысины.
Начальник контрразведки Ащорген – отчитался перед Собором Бескрылых о своей проваленной операции. Он рассчитывал, что после взрыва на «Сирине» квоки, спасающиеся на «Тантале», в приступе гнева и паники выбросят Нормана за борт, убив тем самым наследников своей династии, что навсегда лишило бы их притязаний на власть. Собор Бескрылых сместил Ащоргена с должности, приговорил к выщипыванию всех его перьев и бессрочному изгнанию с Кша-Пти.
Императоры Ристр и Ретто – быстро растут и по очереди путешествуют. Они еще не переросли свою младенческую телепатическую связь, что обычно происходит с птенцами квоков годам к трем. И неизвестно, перерастут ли – ведь из одного двухжелткового яйца птенцы выводятся не в каждом тысячелетии.
Елена ЩетининаМайк ГелпринБорт Нью-Йорк – Тель-Авив
«Начинается посадка на рейс компании “Американ Эйрлайнз” Нью-Йорк – Тель-Авив…»
Пятидесятилетний Джерри Транкс по прозвищу Два Ствола двинулся на посадку одним из первых. Прозвищем Джерри был обязан привычке носить в левой подмышечной кобуре наградной «Глок», в пару к служебному «Сигу» в правой. В федеральной службе воздушных маршалов на подобную вольность смотрели сквозь пальцы. Два Ствола, хотя звёзд с неба и не хватал, был на хорошем счету. Исполнительный, трудолюбивый, он сопровождал потенциально опасные рейсы вот уже без малого десять лет.
Джерри предъявил на контроле посадочный талон, паспорт и неспешно зашагал по узкому коридору телескопического трапа.
– Добрый день, сэр.
Транкс коротко кивнул светловолосой, фигуристой Бренде Уилсон, буркнул в ответ что-то неразборчивое и шагнул в салон. В последнее мгновение он всё же не удержался и едва уловимо подмигнул Бренде. Воздушному маршалу не подобало чем-либо отличаться от обычных пассажиров, тем более афишировать знакомство с экипажем. Особенно тот вид знакомства, который в последнее время установился со старшей бортпроводницей.
– Кажется, у тебя и вправду два ствола, милый, – простонала однажды разметавшаяся на гостиничных простынях Бренда. – Ох, что же ты со мной делаешь…
Джерри мотнул головой, отгоняя воспоминания, занял место в последнем ряду бизнес-класса и приступил к профессиональным обязанностям. Три с половиной сотни посадочных мест – триста пятьдесят цепких, внимательных взглядов – по одному на пассажира. Особой наблюдательностью маршал не отличался, физиономистом был весьма посредственным, но Устав предписывал проводить фейсконтроль. Уставы Джерри Два Ствола уважал.
«Хасидская семья – пожилой ортодоксальный еврей с блеклой некрасивой женой, четверо очкастых детей-погодков. Опасности не представляют, отфильтрованы».
«Дама лет сорока, строгое лицо, деловой костюм – опасности не представляет, отфильтрована».
«Шумная молодёжная компания – четыре пары лет по восемнадцать-двадцать – безобидные туристы – отфильтрованы».
«Худосочная, невзрачная девица неопределённого возраста – отфиль…»
Джерри перевёл взгляд на следующего пассажира и мысленно подобрался. Тощий, нескладный мужчина лет тридцати. Вытянутое длинноносое лицо, запоминающееся, с нестандартными, едва ли не трагическими чертами. На лбу испарина, хотя в салоне прохладно. Свежая царапина на щеке – видимо, порез при бритье. Ручной клади нет, пальцы беспокойно теребят верхнюю пуговицу рубахи. Явственно нервничает, возможно, не в себе. Похож на киноактёра Николаса Кейджа. Может статься, и вправду актёр.
Яша Либерман по кличке Либермот никакого отношения к кино не имел. Был он мелким, зато удачливым мошенником с Брайтон-Бич, а нервничал оттого, что в данный момент банально уносил ноги. Многочисленные Яшины партнёры и знакомцы – уличённые в финансовых махинациях владельцы и совладельцы разномастных липовых бизнесов – уже вовсю строчили чистосердечные признания. Либермота же в который раз выручила феноменальная интуиция – врождённое, под стать звериному, чутьё на опасность. Со съёмной квартиры Яша ушёл через чёрный ход за полчаса до появления копов, а сутки спустя обзавёлся подложным паспортом и авиабилетом на Землю обетованную. Задерживаться там Либермот, впрочем, не собирался. Мир велик – предприимчивому и не обременённому комплексами космополиту тёплое место в нём всегда найдётся. Главное – вывернуться из-под уже нависшей над головой дубины американского правосудия, а там временно отвернувшаяся удача непременно вернётся.
В отличие от Яши, Муслим аль-Азиз подозрений у маршала не вызвал. Был он крепок, подтянут, смугло-кож, невозмутим и спокоен. Дорогой, с иголочки, костюм, белоснежная накрахмаленная сорочка, строгий галстук создавали образ человека респектабельного и надёжного. Упакованный в шикарную коробку дорогущий радиоуправляемый квадрокоптер в правой руке респектабельность и надёжность усиливал. По легенде квадрокоптер предназначался в подарок палестинскому племяннику, праздновать совершеннолетие которого и отправлялся в сектор Газа состоятельный американский дядюшка.
Ни племянника, ни состояния у Муслима аль-Азиза отродясь не бывало. Зато у него была вера. Унаследованная от предков святая правая вера, которой десять часов спустя предстояло пройти испытание. Муслим готовился к этому испытанию с младых ногтей, с того самого дня, когда ему, семилетнему ещё несмышлёнышу, объяснили, что такое пояс шахида, и сообщили о героической смерти отца.
Муслим отыскал в салоне свои ряд и место, бережно пристроил на багажную полку квадрокоптер и, поморщившись, уселся по левую руку от неопрятного задохлика с вытянутой плаксивой рожей, явного еврея и нечестивца.
– Как поживаете? – осведомился задохлик, скорчив ещё более унылую рожу и рукавом утерев со лба пот. – Меня Яшей зовут, фамилия Либерман. По-русски, часом, не говорите? Нет? Нехорошо с вашей стороны. Стесняюсь спросить, вы просто американец или таки араб?
В трёх сотнях футов от заправляющегося пассажирами «Боинга» угольно-чёрный, приземистый, губастый Джошуа Уолш отдавал последние распоряжения грузчикам. Был Джошуа их бригадиром, а заодно и благодетелем – за сбыт извлечённых из пассажирских чемоданов ценностей отвечал он. Он же распределял по бригаде половинную долю прибыли, вторую половину оставляя себе. Это было справедливо – рисковал Джошуа намного больше остальных-прочих.
Был бригадир не робкого десятка, но на этот раз трусил отчаянно. Информацию, поступающую от сканирующих багаж работников службы безопасности, он уже обработал. Айфоны, планшеты, кинокамеры, упакованные незадачливыми пассажирами в баулы и чемоданы, были сноровисто изъяты и отправлены отвечающему за вынос ценностей с территории аэропорта таможеннику. Оставалось, однако, самое главное.
Джошуа перевёл дух и скомандовал:
– Готовы? Пошли!
Работяги направили забитый багажом автопогрузчик к выходу на лётное поле, а бригадир шагнул к трём заботливо отставленным им в сторону чемоданам. Два из них были пошарпанными, видавшими виды и отличались от собратьев лишь наклеенными по торцам переводными картинками с вставшим на задние лапы львом. Третий чемодан Джошуа сдёрнул с подающей конвейерной ленты наугад. Бригадир огляделся по сторонам и замер в нерешительности и опаске. Место было проверенным – мёртвая зона с то и дело барахлившей, а сегодня и вовсе выведенной из строя видеокамерой. Грузчики излишним любопытством не отличались. И, тем не менее, Джошуа трусил. Несмотря на богатый опыт и сноровку, его трясло, колотило от страха. То, что предстояло проделать, было опасно, смертельно опасно, бригадир явственно это осознавал. Можно было, конечно, схитрить – отправить чемоданы вслед за остальными, а седому, носатому Аббасу наврать потом, что не срослось.
Нельзя, переступив с ноги на ногу, отчётливо понял бригадир. Нельзя наврать. Долг Аббасу достиг без малого трехсот тысяч – суммы, которую Джошуа Уолш за последние десять лет потратил на героин, промотал на девок и проиграл в казино. И теперь либо он выполнит то, что велел Аббас, и долг аннулируется, либо… Церемониться седой, похожий на стервятника старик не станет. Мигнёт любому из подручных, и…
Джошуа тяжело выдохнул и, наконец, решился. Он резко потянул на себя ближайший чемодан, рывком расстегнул молнию. Металлический овальный предмет, похожий на безобидный кухонный поднос, только со сферической выемкой по центру, вынырнул из кучи тряпья и скользнул в ладони. Секундой позже из соседнего чемодана Джошуа выудил ещё один, в точности такой же. Вслед за ним – заполненную бурым порошком стеклянную банку, перетянутую наклейкой с надписью «Кофе». Миг спустя «подносы» схлопнулись, намертво зажав банку в центральных выемках. Воровато оглянувшись, Джошуа расстегнул молнию третьего чемодана, того, что выбрал наугад. Сунул сборку в его разверстое чрево и завалил тряпьём.
Часом позже, отбатрачив смену, Джошуа Уолш выбрался из здания терминала и зашагал к автостоянке. На душе у него было спокойно и радостно.
– Я никому ничего не должен, – напевал себе под нос Джошуа. – Никому. Ни хрена. Ни цента.
Впереди ждали двое суток заслуженного отдыха. Можно было закатиться в Атлантик-Сити, сразиться в баккара или попытать счастья в рулетку. Можно было принять дозу и снять в баре лихую девчонку. Можно было… от обилия радужных перспектив Джошуа едва не облизывался.