Тимур взял следующую облатку, скептически осмотрел её со всех сторон – хлебец как хлебец, бесцветные ароматические чернила не проявляются.
Выходит, генетические изменения сделали иммунную систему более гибкой, и теперь она защищает организм не только от физических болезней, но и от информационных вирусов. Поэтому все прочитанное проходит через ряд фильтров, и наслаждение от вкушения книг теряется.
– Не знаю, – Лайна начала терять терпение. – По-моему это просто. Берешь облатку, раскрываешься, кладешь её на язык и наслаждаешься. Я за десять минут научилась!
Тимур попробовал еще раз. И вновь выплюнул хлебец – текст он считал, но ни о каком удовольствии и речи не было.
– Раскройся. Просто отпусти сознание. Ну! – Лайна начала злиться.
Когда оставалась последняя облатка, его вдруг озарило – а может, надо почувствовать себя пеоном? Таким же никаким, серым, гладким, ясным?
Вторичников Тимур наблюдал ежедневно, с самого детства, но представить себя таким же не получалось. Лайна подошла со спины. Прижалась. Одарила яблочным ароматом длинных волос. Прошептала что-то на выдохе.
И Тимур смог. Блаженство было непередаваемым. Стилистические конструкции небольшого рассказа Лайны, закрученные вокруг повторяющихся слов, были идеальны. Гармония последовательностей слогов, вкрапления предлогов и союзов, артиклей и окончаний…
Каждое слово рассказа вошло в него крепче, чем трижды наложенные матрицы. Он не только помнил слова и предложения, он чувствовал душу Лайны, он глотал её вместе с описаниями и диалогами, разжевывая безвкусную материю и возносясь на небеса.
– Это… Невероятно!
Лайна довольно улыбнулась. Чмокнула Тимура в щеку. Ну, и славно! Две-три недели, а потом достаточно будет сказать, что всё! Больше у них нет новых произведений. И предложить меняться – его собственные рассказы или стихи – в обмен на чужие. Два-три дня ломки, и парень начнет писать. А судя по отзывам того же Андрэ, писать Тимур умеет неплохо – что же будет после облаток?
– Вымерли. Как мамонты. Ах да, тебе же это ничего не говорит. Ну, в общем, на Земле сформировалась крупная корпорация, которая включила в себя все остальные и приняла функции правительства. Часть колоний отстояла свою независимость, как Беатриче, а часть нет – как Медера или Кандера. Но постепенно колонии отделяются, Земля не имеет возможности контролировать всех. Это естественный процесс.
Беседы с маленьким Робером неожиданно увлекли Гийома. В молодости, участвуя в сборищах Пожирателей Книг, он стерилизовался, чтобы не стать случайно отцом ребенка – на Метрополии крайне чутко относились к правам детей, и это могло поставить крест на его развлечениях.
Но теперь уже подумывал выложить круглую сумму за операцию по восстановлению репродуктивной функции. Странно, что именно этот маленький вторичник заставил Гийома задуматься о своих детях. Действительно, странно.
Правда, тогда встанет вопрос о матери – Лайна умница и красавица, и в постели потрясающа, но если заводить ребенка, то уж никак не от родной сестры.
– А правда, что пеоны – не люди? – Робер сделал вид, что вопрос ему не интересен – за несколько дней общения с Гийомом он научился хитрить, правда, пока не очень умело.
– Кто такое тебе сказал?
– Хозяин. Он сказал, что есть люди – это те, кто может стать гражданами, и есть пеоны, и что у нас гены разные.
– Имеет место софистическое извращение, – Гийом понял, что собеседник не уловил его мысли, но увлеченно продолжил, – если проще, то гены действительно разные, но изначально есть только люди, а потом уже происходит разделение на граждан и пеонов. Так что не волнуйся, ты вполне человек.
– А ещё хозяин говорил, что… – Мальчик резко замолчал. Повернулся и быстрым, по-взрослому уверенным шагом направился в дом. Гиойм изумлённо глядел ему вслед.
– Что-то идет не так. – Лайна закинула ногу за валик дивана, покачивая точеной ступней перед носом Гийома. – Посмотри. Он уже четвертый день без новых вещей – и никакой ломки! Я ему ничего-ничегошеньки не давала, а он терпит. Не мог же Тимур найти гения словесности прямо здесь?
Её брат и любовник сидел на полу, лениво изучая книгу по политологии.
– Гийом, ты вообще здесь, или где? Мы зачем сюда прилетели? У меня появляется подозрение, что ты окончательно выжил из ума и нашел себе пеонку поглупее, для воплощения в жизнь неизвестных мне извращенных сексуальных фантазий!
Гийома передернуло – секс с пеонкой… Это хуже, чем с ребенком, чем с сумасшедшей, чем с животным! Ну и, конечно, его несколько удивил сам факт, что оказывается, бывают какие-то извращения, которых не знает его сестра.
– Я схожу на кухню.
– Опять? – Лайна взвилась. – Слышишь! Все идет не так! У Тимура не началась ломка, ты совсем меня забросил, пропадаешь неизвестно где, у нас заканчиваются книги, лично я завтра доем последнюю облатку! И что? Жрать твои бездарные опусы? Или книги из местной библиотеки отнести на кухню? Или может не относить, а просто перейти на целлюлозу и бродить по саду, истекая пенной слюной! Почему он не пишет? Почему?
У Лайны начиналась истерика. Это не удивляло – Лайна наверняка начала ограничивать себя в стихах и рассказах, растягивая облатку на день, а то и на два. Расплатой за это была если и не конвульсивная истерика, то уж предвестница её – постоянная нервозность.
Гийом, к собственному изумлению, наоборот, с легкостью уменьшил количество потребляемых облаток. Более того, он чувствовал, как на него потихоньку накатывает – еще немного, и он сядет за повесть. А то и за роман!
– Я на кухню, – неизвестно зачем повторил он, выходя в коридор. Сзади, о закрывающуюся дверь что-то разбилось – видимо, бокал с соком, ранее стоявший на столике возле дивана.
Корабль с почтой Лайна встречала прямо на космодроме. Гийом составил ей компанию, но по другой причине – его беспокоило состояние сестры.
И действительно, не успели еще пеоны разгрузить корабль полностью, как женщина нашла среди пакетов и вакуумных коробок послание для «Гийома и Лайны».
После прикосновения пальца пакет открылся, и женщина вынула два рида с информацией и настоящую маленькую книжицу – очевидно, кто-то из друзей издал специально для своих сборник стихотворений или рассказов.
Лайна, не стесняясь присутствующих пеонов и Гийома, вырвала первую страницу и, скомкав, засунула её себе в рот, тут же с отвращением выплюнув – очевидно, она уже ела этот кусок текста.
Затем она раскрыла книгу на середине и выдрала страницу оттуда, скомкала, и, наклоняясь к собственным рукам, буквально пожрала её.
На лице Лайны отразилось дикое, грязное удовольствие – Гийом уже видел это выражение, этот блуждающий взгляд во время их совместных сексуальных экспериментов.
Давясь и судорожно сглатывая, женщина всхлипывала от удовольствия. Тонкие пальцы тряслись, губы растягивались в неприятном оскале.
Не выдержав этой сцены, Гийом развернулся и пошел к космояхте, взятой на время у их гостеприимного хозяина. Ему показалось, что за дальним модулем наблюдательной вышки мелькнул знакомый силуэт. Неужели Тимур? Что ему здесь делать?
Лайна, уже вполне оправившись и даже извинившись перед братом за свое поведение, впала в другую крайность. Переживания последних дней так сильно на неё повлияли, что проснулось дремавшее ранее вдохновение, и из-под её пера рождались новые строчки.
Сам Гийом тоже писал – осторожно, подбирая слова, часто останавливаясь и сверяясь с другими книгами.
– Дашь потом пожевать? – игриво спрашивала Лайна, на что брат лаконично отвечал покачиванием головы – нет, мол, не дам.
Уверенная, что это – следствие безобразной сцены в космопорте, женщина ластилась к нему все время, которое не было занято написанием собственного шедевра.
Ночами они искали утешения друг у друга, и находили его. Казалось, творческий подъем вызвал новые силы в их отношениях, мир вокруг стал объемным, приобретая нечто, доселе неведомое.
– А может, ну его? – спросила Лайна далеко заполночь, привольно раскинувшись в кровати, когда её обнаженный любовник в приступе вдохновения достал деку. – Останемся здесь, будем просто менять почту – Андрэ пошлем пакет Бриана, Бриану – пакет Ильяза, ну и так далее. А они нам все будут присылать своё. Тут так хорошо пишется! Ну, честное слово, Гийом, давай останемся! Возможно, я сумею повлиять на Тимура, и тогда у нас появится вкусненькое.
Но Гийом только покачал головой – нет, мол, не останемся.
Лайна встала, подошла к брату и прижалась к нему.
– Я люблю тебя.
– Я тоже, не мешай! – Отвечал Гийом, ожесточенно набивая текст.
Гийом прятался ото всех, и в первую очередь от собственной сестры за тяжелой, скрывающей целую стену с рядом окон портьерой в гостиной. Впрочем, Лайна уже спала. Текст шел настолько удачно, что терять время на сон казалось огромной глупостью. Он поднялся с раскладного кресла, чтобы размять затёкшие ноги, подошел к серому окну и уже, было, распахнул шторы, как знакомый голосок заставил его замереть.
– Да, сир! Конечно, сир! – Робер стоял в центре комнаты, вытянувшись в струнку. На напряжённом мальчишеском лице застыл страх. Или даже панический ужас.
– И не забывай – ты недочеловек!
– Я помню, сир. – Голос звенел, будто старинный колокольчик. Гийом видел такие в доме у Андрэ – тот увлекался коллекционированием древностей.
Кулаки Гийома сжались. Ему невыносимо захотелось выйти из-за портьеры и вмазать как следует по молодому, надменному лицу, швырнуть худощавое тело в пыль и топтать долго и беспощадно.
Рука Гийома машинально потянулась к карману, где хранилась уже готовая к употреблению облатка. Тонкая, нежная, прилипающая к языку, дарящая наслаждение и отнимающая человечность.
Рифмы, строфы, переплетения метафор растаяли во рту. Ничего, завтра будет новый день. Последние строки уже внесены с невесомой деки, сладость грядущей мести затопила Гийома.