– И что же? Теперь совсем ничего нельзя сделать?
– Уже ничего. Давай. Приглашай своих друзей, кого бы ты хотел видеть рядом на далекой-предалекой планете, и начинать строить с ними новый мир. И пусть они тоже решат, кого захотят взять с собой. Там вы обретете возможность жить долго, очень долго, как написано в ваших древних книгах. Ну, а ты проживешь дольше всех, ты переживешь поколения, и настанут времена, когда всю правду будешь знать только ты один. Ведь люди быстро забывают своё прошлое…
Что ж, для меня это очень хорошее предложение. Мы ведь всё равно мечтали покинуть свой дом. Я, моя семья, семья дяди Аббаса… Не получилось в Европе, ладно, для нас нашелся другой, далекий мир. Ну и Менажа захватить, с дочкой и зятем. А ещё пацанов с района, того же Биг-Мака, куда же новому миру без смотрящего? Ученных, наверное, всяких, в общем, нам не привыкать пытаться куда-то стремиться, и всё менять в своей жизни. Проживем и среди звезд…
– Вестник! Я согласен! Да и выхода у меня…
– Ну и замечательно, – прервал он меня. – Тогда завари нам вместо кофе чая, когда-то я любил его пить по утрам. Давно. Очень давно. Зеленый, немного сахара. Можно листик мяты, если найдется, спасибо…
Владимир ВенгловскийЕлена ЩетининаСквозь время
Галактики разбегаются, и это вызывает тревогу. Пройдет какая-нибудь сотня миллиардов лет, как на месте россыпи звезд останется лишь кромешная тьма. Затихнут последние квантовые флуктуации. Вселенная окажется пустой и одинокой.
Я смотрел в стоящий передо мной бокал с «Черной Мэри» цвета пустой Вселенной и видел плавающее в его глубине нечто маленькое и живое. Оно слабо шевелило лапками и определенно собиралось сдохнуть в моем коктейле.
– Выпить! Мне срочно надо промочить горло! Все! Расступитесь!
В бар ворвался Джошуа Проныра и, растолкав вялых утренних посетителей, рухнул за стол напротив меня. Потом схватил мой бокал и одним махом его осушил.
– К-хе! – поперхнулся он, выпучив глаза. – Что ты за гадость пьешь, Сократ? Какой сегодня год?
– Коктейль стоил мне целых пять кредитов, – сказал я, с интересом наблюдая за Пронырой. – Год? Часы на стене все еще висят.
– Не вижу ни… кхе-е! – вновь закашлялся Проныра.
– Две тысячи четырехсотый по зэ и. И называй меня сегодня Ницше, Джошуа. Прекрасный вечер, тебе не кажется?
Проныре не казалось. Он засунул себе в рот руку, продемонстрировав при этом ряд остро заточенных зубов, достал и теперь, прищурившись, разглядывал зажатую между большим и указательным пальцами дергающуюся лапку. Затем хмыкнул и щелчком отправил ее в полет к окну.
Я проследил взглядом, восхитившись идеальной кривой Кеплера – умения производить впечатление у Проныры было не отнять.
За пыльным окном открывался грандиозный вид ночного неба над Альдебараном. Звезды сияли, и фиолетовый спутник, поэтично называемый в этом захолустье Задом Павиана, окрашивал закат в сиреневые тона.
– Значит, нормально кэп синхронизировался, – сказал Проныра. – Представляешь, смогли вернуться на целых сто лет назад. Я же спешил. К тебе спешил, кстати. Знаю, что ты неплохо заплатишь за эту информацию.
Он перегнулся через стол и заговорщицки задышал мне в лицо, отчего стал еще больше похожим на крысу. Не хватало только шевелящихся усов и длинного голого хвоста.
– М-лайнер в фазе максимального резонанса, друг. Появился у Креста. Кэп засек, когда мы пролетали мимо. Новенький, м-нэ! Пальчики оближешь. Самый смак. Заходи и бери, что хочешь.
– Как ты сказал, он называется?
– Я говорил? – нахмурился Проныра и пошевелил несуществующими усами. – Нет, не говорил. «Звездная ласточка», друг.
«Звездная ласточка».
Я откинулся на спинку стула и закрыл глаза.
– Ты уснул? – спросил Проныра.
– Сколько ты хочешь за координаты? – задал я встречный вопрос.
Проныра задумчиво пошамкал пустым ртом и сказал:
– Не деньги. Нет, я хочу большего. Долю в добыче. Ты ведь не против маленькой доли для бедного странника? Может, и не маленькой, а? Ты ведь возьмешь меня с собой, Ницше? На корабле же есть что-то ценное, правда?
Иначе бы ты столько его не искал. Тебя выдают глаза, друг, в них горит алчность.
– Не алчность, Проныра, в них горит надежда. Пошли.
Проныра с сожалением повертел бокал и вернул на стол, дополнив ряд пустой посуды.
– Так что, берешь меня с собой?
– Беру.
Я вышел на морозный воздух. Небо казалось бесконечным и плавно переходило в Млечный Путь. Стоило посмотреть вверх, как ты сразу начинал тонуть в этом пространстве до головокружения и заплетающихся ног.
– Не падай, – сбросил со своего плеча мою руку Проныра.
– Я не падаю. На «Ласточке» нечего брать, так и знай.
Между высоких горных пиков был зажат маленький космодром, где стоял мой «Арлекин». На вершинах гор загорались огни ионного сияния, скатывались по склонам, словно горящие камни, и беззвучно исчезали в разлившемся у подножий сизом тумане. На боках моего межзвездника вспыхивали желтые отблески.
– Так что же ты тогда ищешь? – растерянно спросил Проныра.
– Он ищет «Звездное семя»! – хрипло ответили за спиной.
Я обернулся. У входа в бар стояли трое. Один из них был настоящим великаном – это, а еще характерная осанка выдавали в нем выходца с Протея. Перед собой он держал, словно дубину, индукционное ружье, больше похожее на ручную пушку. На лице застыло зверское выражение, усугубляющееся сломанным носам и порванной губой. Интересно, как долго успел прожить тот, кто поднял на протейца руку? Его напарник – маленький и верткий абориген с Гипербореи – выглядел полной противоположностью. Особенно с этой невинной и добродушной улыбкой. Далеко же малыша занесло от родины. Поселенцы Гипербореи живут в ледяных домах над вечной мерзлотой и охотятся на снежных птиц. И еще они утверждают, что не являются потомками землян. Но вот это уже вряд ли. Мы давно расселились по всему космосу.
А эти лилипуты – великолепные профессиональные убийцы.
Гипербореец легко и непринужденно жонглировал стилетом, улыбка выглядела оскалом хищника Казалось, еще мгновение, и мелькающий между пальцев клинок упадет на промерзшую землю. Но стилет вновь и вновь возвращался на ладонь, как послушный зверек. Ждущий свою снежную птицу, в чьем бы обличие она ни оказалась.
Третьего человека, стоящего чуть впереди контрастной парочки, я когда-то знал.
– Привет, Ичи-сан, – ухмыльнулся Хи-Мори, скрестив руки на груди.
– Меня зовут Индиана, – улыбнулся я в ответ. – Вы меня с кем-то спутали.
До «Арлекина» метров пятьдесят, добежать не успею.
– На «Звездной ласточке» ты был тайм-штурманом. Он был тайм-штурманом, – повернулся Хи-Мори к Джошуа Проныре. – Причем одним из лучших в земном флоте.
Проныра оскалил в ответ острые зубки.
– Он мог провести межзвездник по тонкой грани так, что искажения времени на выходе почти не было. Этот парень чувствовал колебания лучше, чем кто другой. Как же тогда получилось, что «Ласточка» попала в резонанс? Чья вина? – Хи-Мори шагнул ко мне.
Над нами было бездонное небо. Катящиеся по склонам гор ионные вспышки отражались в серых глазах Хи-Мори.
– Случайность, – сказал я, отступая.
– Случайностей не бывает. Двигатель искажения попадает в резонанс лишь в трех случаях. – Хи-Мори вынул из кармана старый потертый револьвер и выщелкнул барабан. – Раз! Временная буря. Редко, но случается. Очень редко. И только у растяп, которые не изучают сводку.
Не наш вариант. Два! – Он вытащил патрон из одной каморы и защелкнул барабан обратно. – Техническая неисправность. В такие сказки я давно перестал верить на кораблях класса «м-лайнер». И, наконец, три! – Хи-Мори прокрутил барабан. – Саботаж. Эта версия кажется мне наиболее вероятной.
Он поднял револьвер. Дуло смотрело мне между глаз.
– Я всегда оставляю врагу шанс, – произнес Хи-Мори. – Один из шести, тебе хватит. Вдруг ты окажешься везучим? Ты хотел украсть «Звездное семя» уже тогда, помнишь?
Я помнил.
Я все помнил.
Я чувствовал вибрацию двигателя искажения, как дыхание, как песню «Звездной ласточки», стоило лишь приложить к обшивке ладонь и стоять, закрыв глаза. За бортом – бесконечность пространства. Здесь – мой маленький гравитационный мирок.
– Какое по счету у тебя перемещение, Ичи-сан? – спросил Хи-Мори, опуская чашку с чаем на тайм-сканер.
Вторую он держал в руке. По кабине расползался запах крепкого пуэра. Хи-Мори пронес на корабль картину, сделанную из чаинок, и каждый раз отламывал от нее по кусочку. Теперь никто не мог определить, что было изображено на ней изначально. По моему мнению – репродукция «Ивана Грозного, убивающего своего сына». Кто-то говорил, что «Герники» Пикассо, кто-то – что «По реке в день поминовения усопших» Чжана какого-то там. Сам Хи-Мори на этот вопрос только хитро улыбался. Сколько ходок он уже с нами? Кажется, мой помощник на «Ласточке» не так давно. На Кинтарре он точно уже был. Помню, как он стрелял по живым камням из своего револьвера. Панцири этих безобидных созданий лопались со звоном разбивающихся чашек.
– Какое перемещение? – переспросил я. – Не знаю. Может быть, пятидесятое. Может быть – сотое. Какая разница? Почему ты называешь меня Ичи[8]?
– Потому что ты и есть первый, сэнсей, а я всего лишь второй. Но я еще новичок, а у тебя вся жизнь прошла в космосе. Где-то пробегают тысячи лет, где-то человек успевает лишь вдохнуть аромата чая. – Хи-Мори втянул витающий над пуэром дымок и зажмурился. – А ты все летишь и летишь. Разве тебе не хочется осесть на какой-нибудь планете?
– Не думал об этом.
Я забрал чашку, чтобы проверить показания тайм-сканера. Отклонения, расстояние, синхронизация с абсолютным временем по земному исчислению… При особом мастерстве можно поймать нужную волну и даже вернуться в прошлое Вселенной. Мне казалось, что я могу вести корабль и без этих данных. Но это обманчивое чувство. Первые признаки сумасшествия тайм-штурманов. К нему рано или поздно приводит эйфория во время скачков искаже