Боря проснулся сам, всё еще улыбаясь теплому сну. Из кухни пахло горячими бутербродами, что-то негромко напевал художник. «А ведь дяди Кости уже нет. Зачем мама его убила? Что это с ней было такое? Она ведь и меня могла…» Он представил, как лежит на грязном кухонном полу, а вокруг кровь, и его волосы тоже в крови. Вокруг ходят полицейские, фотографируют, негромко переговариваются. А кастрюля с картошкой так и стоит на плите под полотенцем, и на столе лежит его книжка с океаном на обложке. А он где? Там же, где сейчас дядя Костя. Может быть, на этом корабле? Или нет? Может быть, там просто темнота? Мальчик всхлипнул, вспомнив, как сразу по-доброму к нему отнесся этот большой краснолицый мужик с синими венами на руках. Колу ему купил. А потом спас от мамы.
– Проснулся? Вот и хорошо. Вставай, бутерброды готовы. Ну-ну, ты чего?
– Дядю Костю жалко. Он хороший. Я его во сне видел, – всхлипнув, ответил Боря.
– Иди умойся, и мне расскажешь свой сон, ладно?
День был чудесный. До Мамаева кургана они минут за десять доехали на автобусе, потом не торопясь прошлись пешком. Боря был так впечатлен огромностью памятника Родины-матери, что даже остановился. Алексей Степанович перевесил этюдник на другую сторону: вчера этот ящик настучал ему по ноге до синяка, пока они тащились с вещами до квартиры. Они медленно дошли до площади. Художник устроился перед первой из шести скульптур.
– Видишь, один ранен, а второй его поддерживает.
– А что у него в руке?
– У раненого? Граната.
– Он погибнет?
– Да, думаю. А может, его успеют спасти.
Боря молча вглядывался в лицо раненого бойца – оно ему казалось смутно знакомым. Ну да, точно! На фотографии в большом альбоме!
– Он на деда моего похож. На прадеда то есть, – поправился мальчик. – Его Сеня звали, и я его письмо читал.
– Это хорошо, когда сохраняется история семьи. Мой дед тоже воевал здесь неподалеку. Но у меня информации совсем мало. Ладно, давай потом об этом поговорим. Я поработаю пару часов, а ты иди здесь погуляй, только недалеко. С площади не уходи. А потом вон на лавочке посидишь в тенечке. На телефоне поиграешь. Я взял воду, имей в виду.
Боря долго рассматривал скульптуры, особенно ту, что рисовал художник. Что-то и правда родное было в простом русском лице солдата с гранатой в руке, с перевязанной головой. «А может быть, он все-таки выжил?» – с надеждой думал мальчик, всматриваясь в его глаза – страдающие, но полные решимости швырнуть в нужный момент эту гранату широким, метким броском крепкой руки. «Подожди, пусть подойдут поближе…» – прошептал Боря, сам сжимая кулаки.
Долго стоял он и возле девушки с волнистыми волосами и в больших сапогах, которая, стиснув зубы, тащила на спине огромного солдата с бессильно свисающей рукой. «Тяжело ей как», – почувствовал Боря. Он огляделся вокруг: синее небо, радостная зелень березок совершенно не совпадали с этими напряженными фигурами воинов. «Вот и хорошо. Пусть так и будет. Смерть – это плохо. Я знаю».
Обедали они в кафе «Пиратская пристань». На кирпичной стене с цепями и веревками была огромная картина – пираты идут на абордаж, на потолке гигантский компас, над барной стойкой шторки в виде парусов. Они уселись на удобный кожаный диванчик и стали изучать меню. «Пиратская станция», «Абордаж», «Малыш Плюх», «Долговязый Бен» – что же заказать? В итоге взяли стейк из рыбы и сырные палочки, и еще «Абордаж», который оказался красиво выложенными на блюде запеченными шампиньонами с мелкими помидорками, вкусным чесночным соусом и листьями зеленого салата. «Долговязого Бена» решили попробовать в следующий раз. На сладкое Боря пока даже смотреть не мог, поэтому они взяли только колу. Мальчик пил и представлял, что он поминает дядю Костю. «Интересно, кто его хоронить будет? Но меня туда не пустят, это точно. „Сын убийцы“ – вот кто я, получается».
– О чем задумался? – спросил Алексей Степанович, поглядывая на часы на телефоне.
– Про дядю Костю думаю.
– Теперь как колу выпьешь, так и его будешь вспоминать, – кивнул художник. – Ладно, нам пора в отделение.
Борю подробно расспросили про девушку в кофте, а потом стали показывать фотографии. Он узнал ее на одной, но сказал, что вчера она выглядела гораздо хуже.
– Наркоманы быстро сдают, – объяснил следователь.
– А мама что – разве наркотиками торговала?! – раскрыл рот Боря.
– Нашли у нее кое-что, – кивнул тот.
– А когда дядю Костю хоронить будут? У него родные есть? – помолчав, спросил Боря.
– Да, мать, и сестра еще. Тебе нельзя, – поспешно ответил следователь, отводя взгляд. – Ну, всё пока. Через пару дней мы вас еще вызовем, – предупредил он Алексея Степановича. А сейчас Борю психолог ждет.
– А можно я не пойду? – почему-то напрягся мальчик.
– Такие правила. Не бойся, у нас замечательный специалист, добрая и понимающая. У нее в кабинете очень интересно, тебе понравится. Пойдемте, я вас провожу.
Они прошли по длинному коридору к кабинету, на котором была приколота красочная фотография: радуга над зеленым травяным простором, голубое небо и только где-то вдали уходила за горизонт последняя темная туча. Боря глубоко вздохнул, улыбнулся и зашел в кабинет, посередине которого была большая песочница в виде стола со светло-синими бортиками. За обычным столом сидела женщина в очках и читала какие-то бумаги.
– Здравствуй, Боря. Меня зовут Ирина Сергеевна. Сейчас мы немного поиграем и побеседуем, хорошо?
Боря кивнул и подошел к песочнице.
– Вам лучше подождать за дверью, – подняла на художника глаза Ирина Сергеевна.
Он кивнул, сжал плечо мальчика и вышел.
«Да что же здесь все такие усталые, особенно женщины? – подумал Алексей Степанович. – Хотя понятно. Работа тяжелая, нервная, и писанины много, а дома – вторая смена: дети, хозяйство». Он заинтересовался песочницей и полез в Интернет. Сразу вывалилась реклама песочниц на Озоне. «Ну, надо же, песочница юнгианская, и в два раза дороже просто психологической. Так, что пишут… ага, аж с сороковых годов двадцатого века используется. Так… „Песочная терапия – это погружение в мир детских переживаний, релаксация и экзистенциальный поиск… способ разрешения внутренних психологических конфликтов и обретения целостности“. Вот умеют же загнуть… Надо Полинке показать, ей будет интересно. Да и самому почитать. В дополнение к арт-терапии для тактильных детей». Он отправил ссылку своей ученице и давней знакомой и с улыбкой вспомнил, как они впервые встретились на источнике и какие у нее были красные от ледяной воды ноги. С ее легкой руки у Алексея Степановича появилась дача, а еще – надежные друзья.
Через полчаса дверь открылась, и художника попросили войти. Он увидел, что с одной стороны песок был отодвинут в стороны и разрыт до голубого дна, образуя вместе с такого же цвета бортиком бескрайнее море. На нем был установлен красивый парусник с двумя фигурками на борту – капитаном и юнгой. Потом он увидел зареванное лицо мальчика и укоризненно посмотрел на Ирину Сергеевну. Та вздохнула:
– А что вы хотели? А вообще Боря у вас молодец. Жду его послезавтра, и будем рассчитывать минут на сорок.
– А сколько всего будет сеансов?
– Пока точно не могу сказать, но не меньше пяти. Хотелось бы побольше, для закрепления результатов, но это уже не от меня зависит, к сожалению. И мне нужен ваш номер.
На обратном пути художник предложил:
– Здесь рядом пекарня есть, «Три пирога» называется. Может, купим к ужину пирожков?
– Ой, только не пирожки! То есть мне не надо покупать.
На ужин они разжарили остатки Бориной картошки и забили ее яйцами. А осетинский пирог оказался таким вкусным, что Боря с аппетитом съел с чаем два куска, а еще два по-хозяйски завернул в пакет – взять завтра с собой. «А ведь золотой ребенок», – подумал Алексей Степанович, наблюдая за тем, как Боря ловко убирает со стола, привычным движением ставит кетчуп и майонез в дверцу холодильника, моет посуду. Он вспомнил о погибшей младшей сестре, которая была ему самым близким человеком, и прикинул, что сейчас у него мог бы быть свой такой племянник. Но племянника нет и никогда уже не будет. «Какое все-таки жестокое слово – „никогда“. Как там у Эдгара По: „Каркнул ворон – никогда“». Художник вздохнул осторожно, чтобы не задеть что-то острое в сердце. Скоро он вернется в свою трехкомнатную московскую квартиру, в которой остался один, а Боря – к бабушке в поселок, на свежий воздух. «Надеюсь, там его будут любить», – подумал он.
После ужина они устроились в гостиной. Художник перебирал наброски, время от времени делая пометки в блокноте, а Боря, вспомнив, что сегодня совсем ничего не делал по учебе, уселся за небольшим журнальным столиком с учебником по географии. «А здесь нужен атлас». – И он направился в свою комнату, сунул в пакет руку и замер, нащупав конверт. «Ну да, я же тогда в тетрадку положил, а он выпал, наверное. Но хоть не потерялся… Надо быть внимательнее». Конверт был обычный белый, без рисунков и рекламы, только слева был нарисован небольшой герб с серпом и молотом, а справа была зеленая марка с чьим-то бородатым профилем, плохо видным под ярким черным кругом штемпеля. Снизу марки Боря разглядел надпись «6 коп.». Ему захотелось показать находку художнику. Но сначала он сам прочитает письмо.
«Здравствуй, дорогой брат Саша.
Как ты поживаешь? Надеюсь, что у тебя всё в порядке. Спасибо за твое письмо и за рисунок танка. Ты даже стрелочки начертил и подписал, что как называется. Мы в школе твое письмо разглядывали со всеми друзьями. На перемене, конечно, не на уроке. Я хочу научиться так же аккуратно чертить, как ты. И поздравляю с отличной сдачей экзамена на танкодроме. Теперь вы уже ездите по пересеченной местности? Сейчас в танке, наверное, очень жарко? Как вы спасаетесь от перегрева?
А наш папа стал директором маслобойни поселка „Правда“! Мы по этому поводу устроили праздник! Надя пришла с очень вкусным абрикосовым пирогом, который сама испекла! Папа сказал, что теперь ему придется самому иметь дело с начальством. А оно очень вредное, хотя и всегда нашему поселку всё выделяло. На что бабушка сказала: „Да ладно, черт, пес, лишь бы яйца нес“. Все засмеялись, один я ничего не понял. Надя мне объяснила, что это такая поговорка.