Пока я просто перерисовал с папиного листочка и добавил себя!
(Ответ моему папе его тети, моей двоюродной бабушки, получается.)
«Сережа, здравствуй! Это тетя Таня. Было очень приятно получить от тебя весточку. Молодец, что учишься в техникуме. Надеюсь, что у тебя всё в жизни сложится хорошо. Я рада, что ты заинтересовался историей нашей семьи. Чем смогу – помогу. Только имей в виду, что писать тебе буду понемножку, уж очень у меня загруженность большая в больнице. От дочки муж ушел, осталась с двумя детьми, и нужно им помогать. Старший внук очень талантливый, солист в хоре, и на всякие гастроли тоже нужны деньги. Он твой тезка, кстати. Я работаю на полторы ставки и еще ночные дежурства беру. Вот на дежурствах и буду тебе потихоньку писать. И самой интересно вспомнить. Да, еще пересылаю несколько фотографий. Напиши, как они раскрылись, а то могу поменьше разрешение сделать, мне тут медсестричка помогает разобраться с техникой. Но тогда качество пострадает. Я после твоего сообщения озадачила дочку отксерить наш старый альбом. Оказалось, что она не особо и знает, кто где, представляешь? Я ей всё рассказала. А пока рассказывала, и сама начала вспоминать свое детство. Так что потихоньку буду записывать и тебе пересылать. А там, может, и дочка когда заинтересуется – почитает.
Как ты наверняка знаешь, дед Семен – наш с Витей отец, и мама – оба местные, и вся их родня тоже родом отсюда. Но они не из одного поселка. Ее девичья фамилия была Просвиркина. Папа наш еще шутил, что у них фамилии поповские – что Лазаревы, что Про-свиркины, потому и притянулись друг к другу. Нашу маму звали Анна Алексеевна. У нее был старший брат Алексей Алексеевич. Я как-нибудь потом о нем напишу, там интересная история. Когда началась война, Анне было десять лет, а ее брату двадцать шесть, вот такая разница. В нашем роду это бывает, вот и у вас с братом разница немаленькая – шестнадцать лет. У мамы твоей между вами еще две беременности были, да почему-то замирали на ранних сроках. Так что брат твой стал для нее огромным подарком. Кстати, Алексей успел до войны ребенка завести, Володю, как твоего брата зовут. Очень красивый был мужчина, жаль, что умер рано, в сорок лет. У него что-то с сердцем было, у нас в роду это вообще слабое место. Так что мать береги, ладно? На этом пока всё. Хотела еще про твоего отца написать, царство ему небесное, хороший был человек. Ну, да ты, наверное, лучше меня про него знаешь, да и у мамы можешь расспросить. Ох, что-то я развспоминалась. Попробую подремать немного, пока тихо. Тут в дежурке кровать такая – узкая и высокая. Я всё время боюсь с нее упасть, поэтому сплю чутко. Через три дня продолжу, на следующем дежурстве. Не забудь написать, как фотографии, ладно? Маме привет передавай!
Твоя тетя Таня».
(На распечатке стоит карандашная дата: 5 ноября 2003 и была пометка почерком папы: узнать о Владимире Алексеевиче Просвирки-не. – Боря.) Интересно, что он узнал?
(На конверте почерком папы: прабабушка Лида своему внуку Александру, писал Сеня, его младший брат. 1936) – Боря. Это она мне прапрабабушка, получается.
«Добрый день или вечер, дорогой мой Сашенька! Вот и свиделись мы с тобой, да не так, как я думала. Не в увольнение ты приехал, а на похороны деда. Первый мой внучек, на руках няньканный, тяжко мне, как же тяжко! Руки ни на что не поднимаются, и по утрам солнышку не рада. Пусто стало без деда-то. Ведь как замуж за него в семнадцать лет вышла, так и прожили мы вместе пятьдесят три годочка. Всю жизнь, считай. Вот и осталась я на восьмом-то десятке одна-одинешенька в пустой хате. Сашенька, сокол мой ясный! Ты уж подумай-порешай, да приезжай! Надюша твоя тебя заждалась. Никуда не денутся твои танки. Ты ведь уже отслужил-то, как положено. Приехал бы, да и поженились. Места у меня в хате много, я вам мешать не буду. Хата крепкая, теплая, дед твой на совесть строил. А может быть, Бог даст еще и правнуков на руках подержу. Вот вам и помощь. Сила-то у меня в руках еще есть. Подумай крепко, Сашенька. А то ведь кто знает сердце девичье. Год-то большой срок.
Желаю крепкого здоровья и молю Бога, чтобы нам скоро встретиться.
Засим остаюсь твоя баба Лида.
Письмо писал Сеня. Саша, здравствуй! Баба Лида всё правильно говорит. Приезжай, а? Ладно? Мы все тебя очень ждем, и мама, и папа, и Надя. Она мне нарисовала танкиста!»
Это начало записок Александра, моего двоюродного прадеда, дяди моего деда Вити. Его брат Сеня как раз.
28 августа 1941
Я решил делать фронтовые заметки, как будто я репортер. Вот и еще одна причина вернуться с победой домой, чтобы они сохранились и не пропали. Даю себе торжественное обещание делать записи ежедневно, без пропусков. А если не получится, то восстанавливать хотя бы кратко. Это будет моя тренировка памяти. Я хочу, чтобы после победы у меня был натренированный мозг. Тогда я смогу пойти дальше учиться в военном училище, как и собирался. Мой план: РАБОТА НАД ВНИМАНИЕМ, СИЛОЙ ВОЛИ И МОЗГОМ. Я уверен, что мозг как машина, и его нужно нагружать, чтобы не заржавел. Каждое утро и каждый вечер я буду перечитывать эту первую страницу, чтобы не забывать о своих целях. Мой план: вернуться домой с победой! Меня ждет моя Надежда и мои близкие.
Повестку я получил только 25 августа, хотя ждал еще в июле. Прав был папа, что трактористам дадут убрать урожай, а уже потом призовут. Как они без меня будут? Я, конечно, всё смазал, отремонтировал, Сеньку даже успел научить многому за лето. Но всё равно на сердце неспокойно. Так вот, на следующий день устроили нам проводы. Как же я надеялся, что не будет слез! Но женщины – народ нестойкий. Держались-держались, а потом бабка Стефанида устроила вытье, как по покойникам. Ее быстро вывели, но деморализация уже произошла. Эх, не буду вспоминать! 27 августа мы все и пошли. Надюша моя крепилась изо всех сил, а как из хаты вышли – ухватила меня за руку крепко-крепко и идет, спотыкается, лицо всё мокрое, но крепится, только всхлипывает тихонько, как ребенок. Дошли мы до сельсовета, там нас машина уже ждет. Толпа стоит, плач со всех сторон. Старики хмурые, злые. Баба Лида мне кошелку с пирожками сует, а у самой голова трясется.
А мой герой стал проситься с нами добровольцем, удумал же! Образумил его. Говорю, кто трактор чинить будет? А матери помогать? Мама стоит, смотрит на меня. Глаза сухие, вся с лица спала, черная какая-то стала за ночь. Но молодец, держалась хорошо. Обняла меня изо всех сил и сказала: «Ты, главное, возвращайся, пожалуйста». Как будто это от меня зависит! Хотя и от меня тоже. Поэтому последую правилу «НЕ РАСКИСАТЬ!» и больше ничего о проводах вспоминать не буду.
Как же хорошо, что я тетрадей взял много! Все, что у меня были, и еще у Сеньки позаимствовал. В повестке было написано, что громоздких вещей не брать, но они не громоздкие совсем, и вес небольшой. Еще раз даю себе обещание записывать каждый день, а если не получается, то потом всё восстанавливать по памяти. И НЕ РАСКИСАТЬ!
30 августа
Вот я сразу и нарушил свое правило. Какое ребячество! Перечитал первую страницу, и стало стыдно за себя. Ну да ладно. Как говорит папа: упал – встал, отряхнулся, стал на одну глупость умнее. Как они там? Он считает, что его тоже призовут. А как же женщины одни останутся? К тому же он заведует маслобойней, это важное предприятие. Ладно, время покажет. Напишу о себе. 27 августа нас на грузовике привезли в Сталинград на призывной пункт и разместили в красивом двухэтажном здании с овальными окнами второго этажа и кирпичными украшениями. Это школа, но теперь неизвестно, когда опять в ней начнутся занятия. Мы весь день занимаемся строевой и боевой подготовкой. Для меня это нетрудно, но к вечеру даже я очень устаю. Еще не могу привыкнуть к куче народа и к постоянному шуму. Первую ночь даже не мог уснуть: кто разговаривает, кто бормочет во сне, кто проснулся и куда-то пошел. Зато сейчас засыпаю на лету к подушке, как говорится. Жарко, душно, пахнет потом и табаком. К этому я тоже никак не привыкну, особенно когда заходишь с улицы. Но я понимаю, что здесь нормальные условия жизни и что на войне я буду их вспоминать со вздохом сожаления.
31 августа
С утра некоторых из нас вызывали в комнату, где сидели двое военных и молодой помощник. Они подробно расспрашивали, где я служил, разглядывали что-то в большой тетради. Потом, ничего не сказав, велели идти. Тут я не выдержал и стал просить их назначить меня в танковые войска. Один, темноволосый с усиками, был недоволен. Но тот, кто старше, внимательно посмотрел на меня, чуть кивнул и сказал: «Можете идти». Что это значит?
Похоже, что ничего. Еще и на строевой я опозорился. Задумался и смешал ряд. Надо взять себя в руки. Я воевать приехал, а не сопли на кулак мотать. Куда пошлют – там и буду бить немца. Всё, отбой. Да, завтра в этом классе начались бы занятия.
(Мне тоже прям захотелось вести записи, как Александр. Так что буду прямо здесь писать. Интересно, на сколько меня хватит? Обещать себе не буду ничего, чтобы не повторить ошибки Александра. Думал взять красивую тетрадку, но писать здесь как-то больше хочется. Как будто мы с ним общаемся. С Александром, в смысле. Я его читаю, он меня. Глупо, конечно. Ну, и еще потому, что здесь ошибки подчеркивают. И вообще, для меня писать в тетрадке – будто по школе что-нибудь делаешь. Потом я всё отсюда поубираю.
Ну, вот и я ввел первые страницы записок моего двоюродного деда Александра! Очень страшно было начать, я всё откладывал. Да и некогда было. Когда мы приехали в Москву, то начали таскать мебель, чтобы у меня получилась своя комната. Помогали ученики Алексея Степановича. Познакомился с Данилой, у которого мы жили в Волгограде, у его родителей, вернее. Когда я немножко устроился в своей комнате, то сразу начал плотно готовиться к сдаче математики и русского языка. У меня с ними проблемы. Сдал русский на четверку, даже не ожидал. Тесты лучше, письменные задания хуже. У меня в голове правила отдельно, а текст отдельно. И сказали почерк исправлять. А по математике тройка. У меня теперь есть своя комната! И мне Антон отдал