свою магнитную доску, она огромная! И маркеров купил свежих. Цветные, целых пять штук! И еще круглые магнитные кнопки, разноцветные, а Полина мне отдала две со смешными рожицами. Еще мы ездили на дачу, там маленький домик, и я ходил ночевать к Антону. Он был один, только с двумя рыжими котами (Барсик и Рыжик), и еще Рексом. Это черная овчарка. Он очень умный. У него есть младшая сестра Наташа, и когда она с мамой приедет, то мне там ночевать будет нельзя, потому что она очень звонкая. С Антоном мы играли на компьютере допоздна. Он сказал, что иногда – можно. Я уже со всеми познакомился! Дядя Миша мне отдал лампу с лупой, просто супер! У него огромный дом, я таких и не видел никогда. Мы с Алексеем Степановичем тоже будем строить дом! Поменьше, конечно, на нас двоих. Мы уже придумали, где он будет стоять. Там сверху будет большая светлая мастерская с кучей окон на три стороны. И я там буду следить за порядком! Как же хорошо, что ноут сам исправляет ошибки, так удобно. Я набираю текст еще медленно, но уже быстрее, чем сначала. Но я ведь раньше этого не делал. Алексей Степанович говорит, что я молодец и быстро всему учусь. Он мне купил клавиатуру с подсветкой. Еще я сам посадил кустик жасмина, его из веточки вырастила тетя Вера, жена дяди Миши. И еще обещала укоренить. Будет два куста по бокам нашей калитки. В августе я на участке ее бабушки выкопаю сирень и сам посажу. А потом мы поедем на море!
Значит, так. Александр вел записи в тетрадках карандашом. Они сохранились плохо, но зато есть ксерокопии. Их делал папа, и они ярче. И у меня ведь есть лупа. Так что разберусь потихоньку.
Первый кусочек из темно-зеленой школьной тетради, папа их все пронумеровал. Такой интересный почерк у Александра – мелкий и круглый, а большие буквы очень красивые, особенно Т, П с такими завитушками сверху. Сейчас как-то попроще пишут. Я попробовал так написать «Боря», смешно получилось. Надо научиться страницы разделять. Пока поставлю несколько пробелов, чтобы была дырка перед его записками. – Боря.)
1 сентября
Военный комиссариат меня направил на прохождение обучения в Сталинградское военное танковое училище. Его только открыли! Ура!
2 сентября
Сегодня узнал одну вещь, которая меня обескуражила. Нам прочитали лекцию о безопасности, очень серьезную. Оказывается, на фронте нежелательно делать заметки, вести дневники и всё такое прочее! И быть осторожными в письмах. Нам сказали, что всё это может попасть в руки врага. А письма могут стать основой слухов и даже посеять панику среди мирного населения. Я крепко задумался, конечно. Было бы просто ужасно, если меня из-за этих записей выкинут из училища. Судьба дала мне второй шанс. Первый шанс я поменял на свою Надюшку, и ни одной секунды не пожалел! Но второй шанс за просто так, коту под хвост выбрасывать не хочется. Третьего может и не быть. К тому же они правы. Кто знает, к кому попадет эта тетрадь? Я коммунист. И должен быть сознательным. Все-таки на нас, коммунистов, смотрят все советские люди. Может быть, кто-то из бойцов решил вступить в партию, а тут обнаружится мое нарушение. Какой пример я подам? Но я почему-то думаю, что должен вести записи. Вот сидит в моей груди глубокая уверенность в этом. Даю себе сутки на принятиерешения. И я знаю твердо: мы должны побороть все трудности и выстоять. Я верю в нашу встречу. И говорю себе снова: НЕ РАСКИСАТЬ!
(А я уже хорошо понимаю его почерк! Как сказал Алексей Степанович, это почерк честного человека.
А у нас накладка произошла, как сказал Никита. Я должен был с ним приехать на такси в Москву от дяди Миши, и А. С. меня бы около метро подхватил. А он еще там, в Орле, оказывается! Он ездил к родственникам по делам, и там кому-то плохо стало. Так что вернется только завтра. А мы-то уже выехали! Ну, и он разрешил мне заночевать у Никиты, раз такое дело. Там интересно так вышло. Они эту квартиру еще зимой продали, а потом звонят его папе новые хозяева. Говорят, мы ремонт делали и в щели под подоконником нашли записку. Это от его мамы, она давно умерла. Ну, они встретились и разговорились. И оказалось, что они собираются в отпуск, а кота – в специальную такую гостиницу для животных. Не знал даже, что такие есть! А коту этому и так досталось: переезд в квартиру, ремонт. Стресс на стрессе, как баба Надя говорила. Папа Никиты сказал, что сыну сдавать в школе экзамены, а ездить далеко – что из комнаты, что с дачи. И так всё удачно совпало! Решили, что Никита бесплатно поживет в их бывшей квартире, с котом на пару. Он там и живет, кота кормит и в школу ходит сдавать экзамены и на подготовку к ЕГЭ. Только на выходные к дяде Мише приезжает, там с ним тоже занимаются по полной. И Полина приезжает. Она всё хочет меня развеселить. Говорит, что я серьезный слишком и глаза грустные. В общем, я еду в ту квартиру! Такси уже вызвали. Никита сказал, что утром научит меня делать самые вкусные гренки. Мы нарвали зеленого лука.
Дописываю, пока помню. Ну и ночевка же у меня получилась! Все-таки со мной что-то не так. Не знаю, стоит ли рассказывать А. С.? Вроде как и надо, но и стремно что-то. Еще думаю.
Короче, всё было отлично: мы плотно поужинали, я поиграл на планшете. С Никитой интересно. Он мне рассказывал о своем детстве. Потом я лег спать. А потом во сне ко мне пришла женщина. Я смотрел на нее во все глаза, а она смотрела на меня, так ласково и грустно. Взгляд как у Никиты, когда он задумается. Долго она сидела. Потом она сказала: «Привет передавай», вот. Мне почему-то баба Галя вспомнилась, как она у меня тогда спросила, мол, папе привет передать? И во сне я это вспомнил. Или я не спал, может? Сам не знаю. Потом женщина встала и пошла в дальний угол, и я как-то не заметил, куда она делась. Как глаза отвели, что ли. Раз – и нет ее, будто и не было. Но я-то знаю, что она была! Сижу в кровати, и мне так не по себе от всего этого. Телефон взял – три часа. Уже светает потихоньку, рано ведь сейчас. Так мне жалко было Никиту будить, ему сейчас выспаться – первое дело. Но я не выдержал. Пришел, растолкал его и говорю, что сон приснился, можно я здесь посплю? Ну, он и разрешил, а сам туда пошел досыпать. А утром я рано проснулся, потому что занавески в этой комнате еще не повесили. Никита уже на кухне. Я к нему, мол, давай показывай гренки-то, технологию, как говорится. Ну да, в молоке с яйцом, я так и думал. Только не догадывался, что их можно не только сладкими делать, а еще и с чесноком, и с приправой. Вот не хотел я сначала Никите сон рассказывать, но он сам спросил, и я не удержался. А у него с лицом что-то такое сделалось, что я сразу об этом пожалел. А он давай расспрашивать, как она выглядела да во что была одета. Я и не разглядел-то особо, все-таки еще мало света было. Говорю, темные волосы до плеч, глаза вроде как серые, грустные и добрые одновременно, губы так печально опущены. Одета в серый спортивный костюм или в домашний, не знаю. На нем сбоку котенок с клубком нарисован, и сердечко будто из нитки сделалось. Я эту картинку внимательно разглядел. Не хотел ей в лицо смотреть, вот и пялился на котенка. У Никиты тут глаза такие большие стали, и он даже есть перестал. Сидит, молчит, на меня смотрит, как на чудо какое. Я не выдержал, спросил: знаешь ее? А он ответил, что это его мама.
Ну что, говорю, привет тебе передает. Тут он вообще чуть со стула не упал. Еще бы! Потом стал расспрашивать, было у меня такое раньше или нет. Я сначала хотел сказать «нет», а потом вспомнил бабу Надю, и еще раньше тоже. Да и Александр мне снится. Я думал, что это просто так, сны. Мало ли что приснится, особенно после чтения его тетрадок!
А теперь даже и не знаю. Вот так мы и сидели, как два остолбенела. Есть такое слово? Ну, в смысле, тот, кто остолбенел. Гренки даже остыли. Вот так вот. Скоро приедет за мной А. С. И что теперь делать? Если я расскажу, то он меня к врачу оттащит, а то и запретит дальше вводить тетрадки. А они ведь на меня надеются. Я это точно знаю. Кто еще? Больше некому, только я и есть. Для этого дела. – Боря.)
12 сентября
Я в танковом училище! Нагрузка просто огромная, и поэтому мне кажется, что идея делать записи протухла сама собой. Как говорится, по техническим причинам. Я засыпаю теперь даже не на лету к подушке, а когда начинаю снимать второй ботинок. Наклоняюсь, кровь приливает к голове, и меня выключает, как лампочку. И вообще у меня такое ощущение, что мозг вот-вот взорвется. Нам дают столько информации, что он не справляется. И всё важное. Нам сказали, что не будет как такового разделения на кафедры (вооружения и стрельбы, эксплуатации и ремонта вооружения, тактики боя и других), а все будут изучать всё, а что-то одно углубленно. Нас разделили на два потока – совсем новичков и тех, кто имеет какие-то знания и навыки. Я во втором, потому что у меня военно-учетная специальность – механик-водитель танка. Учат нас серьезно. Я понимаю, что это не просто сдал и забыл, ведь от усвоения может зависеть моя жизнь и жизнь моих товарищей. И мне все-таки легче, чем многим другим. Я ведь уже получил начальные знания в армии, и еще я просто люблю танки. Курсанты здесь все очень разношерстные, но уже виден тот костяк крепких и надежных бойцов, на которых я пытаюсь равняться. Я, как член партии, должен быть особенно беспощадным к своим слабостям. Но как же мне сейчас трудно справляться с нагрузкой! Ну ничего, справлюсь, куда я денусь. Никто и не думал, что будет легко. Пишу под прикрытием учебника геометрии, как будто самоподготовка. Так и не решился бросить записи. Наоборот, понял, что должен продолжать хотя бы пару раз в неделю. К тому же ведь было сказано, что нежелательно, а не запрещено. Погода летняя, днем жарко. Пью много воды, потом пот градом. Надо посоветоваться с опытным человеком, как лучше. Обезвоживание тоже плохо, но так надоело ходить в мокрой гимнастерке! Написал Наде и Сеньке, у них теперь есть мой адрес на ближайшие полгода.
(Долго искал письмо от сентября 1941, но все-таки нашел. Оно оказалось не в пакете с военными письмами, а почему-то в папке с фронтовыми письмами Сени. Письма Наде я не нашел. – Боря.)