готовила потихоньку. Я видел, как она чепчик шила и так задумчиво улыбалась. Вот бы они вдвоем и водились, пока я в училище был бы. Проклятая война! Проклятый Гитлер! Сколько людей его ненавидят! Вот назло ему буду учиться изо всех сил, а там посмотрим, как он запоет!
Сводки очень тревожные.
А письма всё нет от Надюхи. Написал Сеня, и то кратко как-то.
24 октября
Вчера вечером выходили с Ярмолиным на крыльцо: он покурить, я за компанию. Такие звезды были огромные! Я смотрел, и было такое чувство, что моя Надя рядом. Соскучился я по ней страшно. И писем нет почему-то.
28 октября
Меня назначили куратором группы новичков по практике. Как же здорово оказаться на водительском сиденье танка! Я раньше с недоверием читал о всяких там призваниях, думал: где я нужен, там и призвание. Но сегодня понял, что это не пустые слова. Не могу описать, что ощущаешь, когда ты на своем месте. Воодушевление и стальную уверенность внутри – вот что. И еще становишься с танком одним целым. Не он едет, а я им управляю, а мы едем. И броня у нас одна на двоих. А куратор из меня неважный. Вот боюсь эту шантрапу допускать до танка после их дурацких вопросов. Ну как можно такое не знать, а? Ну, хотя бы со школы, ведь не должны были они всё забыть? А на практике они что делали, веники вязали? Не могу понять. Никакого представления о механизмах, узлах и соединениях вообще нет. Ну ничего, постараюсь их подковать.
29 октября
Нас перевели на зимнюю форму одежды. И пошутили, что потеплеет. Ну, и ладно. Надоело мерзнуть на ледяном ветру. Шинель даже новая, кажется. Теплая! И шлем удобный. А сапоги вообще мировые. Похоже, что офицерские, даже чистить приятно.
(На следующем развороте тетради рисунок, как карикатура. В задумчивых позах стоят и сидят на земле новички. Над их головами куча больших вопросительных знаков. Они разводят руками, как будто показывают, что ничего не понимают. Внизу подпись: «НОВИЧКИ». Боец в шинели и черных сапогах широко расставил руки, он защищает танк от новичков. Внизу подпись: «Я». Рисунок сфотографировал отдельно. – Боря.)
1 ноября
Уже ноябрь, даже не заметил. Сегодня голова как соломой набита. И многие курсанты зевали, не только я. Нам даже замечание сделали. Вчера вечером развлекался рисованием. Убил двух зайцев: попробовал на твердость два карандашных огрызка, которые нашел на окне над лестницей, и потренировался немного. Ведь рисовальщик из меня аховый, особенно по сравнению с Надюшей. А я хочу ей нарисовать картинку, но чтобы не сильно позориться. Хотя, может, и не рискну. Если плохо получится, вышлю Сене. Ему все мои рисунки нравятся. Как-то они там?
(Сегодня так получилось, что я подслушал разговор. Не специально, конечно, так получилось. Играл в библиотеке на планшете, а они как раз напротив двери встали, дядя Миша и А. С., в смысле. Оказывается, у него больное сердце! А я и не знал. Они обсуждали смерть его сестры, я не понял, что-то там непонятное было, что ли. А потом дядя Миша стал его уговаривать лечь на обследование, типа, ты теперь отвечаешь не только за себя. И что сейчас кардиология шагнула вперед, даже операции на сердце делают через вену. Это как вообще? Я хотел потом спросить, но неловко как-то. Они ведь не знали, что я подслушивал. А дядя Миша сказал, что если А. С. надумает лечь в больницу, то я могу здесь пожить, сколько нужно. И вообще, они говорили с Верой, что в случае чего могут взять меня под опеку. Вот как. Но только не надо опять этого «в случае чего», пожалуйста! А тетя Вера ко мне очень хорошо относится, прямо сразу, с первого знакомства. Но я лучше к ним буду в гости приходить. Мы ведь с А. С. построим дом! – Боря.)
4 ноября
Сегодня обсуждали, будет ли парад в честь годовщины Революции. Мнения разделились, но в конце концов решили, что, скорее всего, не будет. Уж очень сложная обстановка под Москвой. А как было бы здорово! Гитлер бы лопнул от злости.
5 ноября
Погода называется «грязь замерзла», как вчера пошутил Ярмолин. Есть еще погоды «грязь» и «грязь засохла». Ну да что нам грязь в любом ее агрегатном состоянии, если у нас есть танки? Кстати, обсуждаем новую форму. Все не нарадуются на сапоги. На нас уже преподаватели ругаются, что мы боимся их испачкать, как барышни. С другой стороны, в таких сапогах все как-то подтянулись, выросли, что ли. И походка стала такая уверенная, появилась военная выправка. Мы с Ярмолиным обсуждали этот эффект, и я сказал, что в таких сапогах почувствовал себя настоящим хозяином своей земли, и хрен чего Гитлер здесь возьмет! Он со мной согласился. Вообще, мы сошлись как-то, хотя и совсем разные. Он мечтатель, спокойный, неконфликтный. Очень много знает. Я по сравнению с ним знаю не больше бациллы. Но он старается не показывать своего кругозора, чтобы меня не смущать. А вот попросить за себя, отстоять свою правоту совсем не может. Так я его в санотдел и не загнал. Говорит, что ему уже лучше, а сам морщится от любого громкого звука, и всё время что-то блестит в ухе, как будто мокрое. Мне кажется, что болезнь вглубь ушла у него. Ох, допрыгается до воспаления мозга! Предлагал койками поменяться – ни в какую. Говорит, что уже почти не дует. Хотя действительно, мы заделали щели знатно, только форточка осталась. Но без проветривания тоже никак.
Получил письмо из дома. Сеня ответил, почему не пишет Надя. Она ладони обожгла веревкой, сильно. И никак не заживет. Бедные ее ладошки! Маленькие, но такие крепкие и теплые!
(Насчет «грязь замерзла» забавно. И сейчас так говорят. Волгоград – он такой! – Боря.)
7 ноября
СЕГОДНЯ БЫЛ ПАРАД! Мы слушали его по радио, затаив дыхание. Сталин молодец! Мне казалось, что он говорил мне, всем нам, кто поднял глаза к репродуктору и замер от радости: «На вас смотрит весь мир, как на силу, способную уничтожить грабительские полчища немецких захватчиков». Да, он прав, как всегда. Больше никто во всем мире не сможет остановить Гитлера, только мы. А участники парада просто герои! Представляю, как трудно было всё организовать в условиях строжайшей секретности. И еще отличная новость: в честь праздника нам устроили небольшие каникулы. Всего три дня, не считая сегодняшнего, зато я смогу съездить домой! Хочу завтра купить красивые платки моим женщинам, папе шапку, а Сене – готовальню, как у меня. Пригодится. И еще мазь для Надиных ладошек, самую лучшую. Мне Сухотин пообещал помочь с покупками. Он местный, всё знает. И денег им отвезу, всё, что есть. И еще оставлю Сене на хранение эту тетрадь, она как раз почти закончилась.
Сегодня на ужин нам дали по стакану вина. Некоторые ворчали, что лучше бы водки налили. А я с таким удовольствием выпил за нашу будущую победу и за товарища Сталина! Он во мне вызывает глубокое уважение своими делами и словами. Вроде бы простые вещи говорит, без всяких красивостей, а слезы на глаза наворачиваются, и кулаки сами сжимаются. Лучше и не скажешь – и про справедливую, освободительную войну, и про миссию, которая «выпала на нашу долю». Да, именно миссия. И выбора у нас нет. Только вперед, и бить врага до победы! И это понимают все те, кто под звуки марша «Прощание славянки» отправились сегодня с Красной площади прямо на близкую линию фронта. И я уверен: они сделают всё, что в их силах, и даже больше.
Даже не верится, что завтра к вечеру уже обниму свою Надюшку!
(Это последняя запись в темно-зеленой тетради. Представляю, каково ему было, когда он приехал домой и узнал про Надю. – Боря.)
(Еще одно письмо от тети Тани моему папе)
«11 января 2004 года
Сережа, здравствуй! Сижу на дежурстве, смотрю на маленькую золотистую елочку на столе, пью кофе с шоколадкой, которую подарила пациентка. Так хорошо, уютно. Снежинки под фонарем поблескивают. Этот фонарь мне спать не дает, а сейчас даже хорошо, что горит. Больных мало: кого выписали, кто ушел домой на праздники. Новый год я встретила с дочкой, а раньше всегда одна встречала. Не хотела мешать их семье. Внуки были мне рады, и дочка тоже. Хорошо так посидели, даже уговорили на двоих бутылку коньяка, представляешь? Давно такого не было. В общем, хорошо так стресс сняли. А шампанское осталось почти нетронутым, на следующий день допивали. А вы как встретили? Напиши. И еще раз поздравляю всю вашу семью с наступившим Новым годом!
Что же я тебе хотела рассказать? Вот крутилась же мысль. А, вспомнила. Про отца и его семью. Мой дед по отцу (твоему деду Семену), Петр Иванович Лазарев, заведовал маслобойней в поселке „Правда“. Ты ведь, конечно, знаешь, что так Даниловку называли с 1931 года? Это была важная и ответственная должность. Жену деда звали Татьяна Никифоровна Яковлева, и меня назвали в честь ее. Это папа, как увидел меня в первый раз, так и воскликнул: „Вылитая мама!“ Моя мама сама предложила назвать дочку именем свекрови, чтобы та любила внучку и помогала с ней нянчиться. Расчет оказался верным, кстати. Я была „бабына внуца“ и проводила с ней много времени. Она меня многому научила: и варенье варить, и тесто заводить. А как я училась блины печь – анекдоты в семье ходили с бабушкиной подачи. Она была прекрасной рассказчицей, кстати. Считается, что это мне передалось. Может, и так. Внук с интересом читает мою тебе писанину. Каждый раз спрашивает: „А ты свои воспоминания принесла?“ Во как – воспоминания! Не конь чихнул! Бабушка грамотная была, кстати, хотя и родилась аж в 1892 году. У меня пару ее писем сохранилось, если хочешь, попрошу дочку отксерить и тебе письмом вышлю. Еще бабушка умела боль „заговаривать‰ но держала это в тайне. Если ушибешься, то подует, поплюет, перекрестит, что-то пробормочет, потом сунет тебе что-нибудь вкусное, и всё проходит. Пока пряник или пирожок сжуешь, то уже опять готов бежать на улицу. Один раз, помню, зашибла я пальцы на ноге, да так сильно, что ходить не могла. Родители на работе. Еле доковыляла до дома, лежу, носом шмыгаю, так себя жалко. Нога распухает прямо на глазах. Боль прям в мозгу пульсирует. Только начала кое-как задремывать – вдруг дверь в хату распахивается, и баба Таня заходит так решительно и сразу ко мне. Вот не могла она про это узнать! Взглянула на мою ступню, головой покачала, а потом стала что-то шептать, а сама ногтем крестики на моей ноге чертит. А я как будто сквозь дрему ее вижу, и как-то непонятно на душе стало, не могу объяснить. Долго она так шептала, я заснула даже. Просыпаюсь и думаю, что это мне сон такой приснился, про ушиб и бабу Таню. Вскочила, квасу напилась – и на улицу. А там подружки обступили: „Как твоя нога?“ Я им сказала, что в холодной воде подержала ногу, и стала нарочно чуть прихрамывать, чтобы вопросов лишних не было. Маме вечером рассказала, а она только молча посмеивается и меня по голове гладит. А на следующий день велела бабушке новый платок отнести и сказать „спасибо“. Баба Таня подарок развернула, да прям вся заулыбалась. Любила она красивые платки. Помню, называла его „мой любимый“ или „Аннушкин пла-ток“ и носила каждый день. Однажды она болела сильно воспалением легких и сказала мне: „Вот помирать буду, тебя научу кое-чему “. А после этого еще десять лет прожила и умерла в 84 года. Я уже в институте училась, когда ее не стало. Говорят, тяжело умирала и всё про меня спрашивала. А я тогда на практике была. Д