ций:
– Почему не подвезли ленты? Они должны были быть здесь еще двадцать минут назад! Ничего не готово, все разваливается к чертям. Это катастрофа!
Кира чуть усмехнулась – так, уголками рта, – медленно обернулась на голос и увидела его. Того, кого девчонки трепетно именовали «Сам» или «Мастер». Героя сегодняшнего шоу, прогремевшего в последние несколько лет модельера Леонарда Шувалова. А попросту Ленчика. Ленчик был сказочно хорош собой – впрочем, тоже, как и всегда. Этакое субтильное бесполое существо – скулы, губы, серебристые локоны, обведенные темным карандашом глаза, ключицы в вырезе белоснежной рубашки, обхватывающий тончайшую талию черный кожаный ремень, взметенные в отчаянном жесте бледные аристократически изящные руки с выступающими косточками на запястьях. «Таньке бы его показать в свое время, – мимолетно подумала Кира. – Она бы целый цикл про него намалевала – он ведь и движется, как танцует».
– Все пропало, – трагически заламывал руки Ленчик, пересыпая свои драматичные взвизги отборным матом. – Виталик! Виталик!
Откуда ни возьмись выскочил услужливый Ленькин администратор, и Мастер, трагически закатывая глаза, простонал:
– Виталик, отменяй все! Показа не будет. Объяви публике… Нет, я сам выйду к публике, я сам повинюсь перед ней и скажу…
Кира решительно направилась к Ленчику, который, кажется, с минуты на минуту готов был получить разрыв сердца, взяла его за руку. Тот посмотрел на нее мутными глазами, но Кира уже склонилась к нему и произнесла – мягко, но решительно, так, как, должно быть, матери разговаривали с раскапризничавшимися детьми:
– Леня, все в порядке. По поводу лент я уже позвонила, они будут с минуты на минуту. Музыка готова, пиротехники на месте, девочки одеваются. Через пятнадцать минут можем начинать, не волнуйся. Все пройдет отлично.
– Да? – Тот неуверенно взглянул на нее блестящими глазами, все еще скорбно кривя губы.
– Да, – уверенно кивнула та. – Иди в зал и поражай там всех своей неземной красотой и обаянием. И не дрейфь, все будет на высоте!
Леня томно вздохнул, приобнял Киру за талию, приподнялся на носках, чтобы дотянуться, и чмокнул ее в щеку.
– Что бы я без тебя делал, мой ангел?
– Я не ангел, ты забыл, – усмехнулась она. – Я – твой телохранитель.
С Леонидом Шуваловым Кира познакомилась на заре своей модельной карьеры и с первого взгляда влюбилась в него без памяти. Стоял восемьдесят шестой год – перестройка, ускорение, новые веяния. Всем тогда казалось, что вот еще чуть-чуть – и грянет новая жизнь, совсем другая, непохожая на серые советские будни. Глянцевая, искрящаяся, свободная. Девицы тогда хлынули в манекенщицы потоком. Всем казалось, что именно это – кратчайший путь к той самой другой жизни, в которой бывают блестящие иномарки, тонкие импортные сигареты, французские духи и коньяк «Наполеон».
Кира в то время, после своей неудачной эскапады с ВГИКом, успела отработать манекенщицей в Московском Доме моделей только полгода и никакой особенно красивой жизни пока не видела. Утомительные ежедневные примерки, во время которых нужно было стоять неподвижно часами, пока не потемнеет в глазах и голова не начнет кружиться, показы в продуваемом всеми ветрами зале, интриги…
А где-то зимой, вскоре после Нового года, ее пригласили приехать на отборочный показ к молодому, но уже успевшему прогреметь в соответствующих кругах модельеру Шувалову. Кира к этому моменту один раз уже видела его по телевизору. Ведущий передачи о чем-то расспрашивал его, а тот отвечал, пристально глядя в камеру. Киру тогда поразил его взгляд: глаза цвета льда, смотришь в них и сердце падает – ух! – как на качелях, словно за этими черными зрачками бездонная кружащая голову пропасть.
В тот день она прибыла по указанному адресу. В помещении полно было уже известных моделей, и Кира рядом с ними чувствовала себя слегка неловко. В общем-то за эти несколько месяцев она вроде как уже успела обжиться в профессии и считала себя не совсем уж начинающей. Но среди этих холеных профессионалок все равно казалась самой себе недостаточно уверенной, не слишком удачно одетой, невзрачной, обычной. Чтобы не выдать волнения, она нацепила самое суровое выражение лица. Смешно же, наверное, она тогда выглядела, смотрела на всех волком.
И тут в дверях зала появился Он. Невозможно худой, безупречно элегантный, красивый какой-то нечеловеческой электрической красотой. И все… Свет потух, земля перестала кружиться…
Кира плохо запомнила тот день. Кажется, ей дали платье, попросили пройтись. Она как-то неловко повернулась, оступилась, платье сползло с груди, и Кира машинально по-девчоночьи прикрылась руками.
– Вот так она и на показе сделает! – фыркнула одна из известных моделей.
А Он – Леонард Шувалов – почему-то улыбнулся:
– А что, мне нравится. Непосредственность…
Так она и попала на тот самый показ.
Ничего более впечатляющего за свою недолгую жизнь Кира еще не видела. Белый слепящий свет, музыка, напряженная тишина в рядах зрителей и мощный, нарастающий гул аплодисментов в финале. Самой себе она казалась для всего этого действа слишком неказистой, какой-то до мозга костей советской девочкой, случайно попавшей в удивительный мир из западных фильмов.
В конце банкета, когда Кира уже собиралась уходить домой, Он вдруг подошел к ней и взял за руку. Его рука – маленькая, почти женская, ладонь нежная и чуть розовая, тонкие пальцы, ногти с едва заметным, но тщательным маникюром… За долгие часы примерок, репетиций, прогонов Кира, кажется, уже успела влюбиться в него всем своим существом, от макушки до пяток. В его поразительную внешность – ничего подобного она до сих пор ни разу не видела: мужчина, а красив и ухожен, как женщина. В его талант, драйв, энергию, преданность работе. А теперь, от этого простого прикосновения, кажется, окончательно сошла с ума. Он же, должно быть, прочитал все это на ее ошалевшем лице.
– Тебе что, уже пора? – спросил Он.
До этой минуты Кира не знала даже, запомнил ли Он ее. И вдруг Шувалов сам подошел, спросил о чем-то. Ее как будто неожиданно ударили в солнечное сплетение, она пробормотала:
– Да, мне далеко ехать…
– Ничего, у меня шофер, – вдруг сказал Он. – Пойдем.
На банкете Кира успела выпить пару бокалов шампанского и теперь, оказавшись на заднем сиденье шуваловского вишневого «Сааба», болтала какую-то ерунду. А сердце то замирало, то пускалось вскачь. И чудилось – вот сейчас все произойдет, сейчас он ее поцелует, отвезет к себе и там наконец случится то самое. Однако ничего судьбоносного в ту ночь не произошло. Шувалов попросил шофера подвезти Киру к ее дому и, когда машина затормозила, вдруг подался к ней, провел пальцами по шее и прошептал на ухо:
– Какая ты тощая, все кости видно. Как уличный мальчишка. А давай тебе волосы коротко острижем, а? Будешь мой мальчик-паж…
Позже уже, когда Кира стала не только участвовать во всех его показах, а сделалась прямо-таки правой рукой этого начинающего Версаче, он частенько так ее называл – мой мальчик-паж. А Кира возражала:
– Какой из меня мальчик-паж, посмотри, какая я длинная. Скорее уж я твой телохранитель.
Отношения между ними установились странные. Кира все так же была влюблена, трепетно прислушивалась к каждому его слову, ловила каждый взгляд и все ждала – когда же, ну когда наконец все случится. Шувалов же называл ее в интервью своей новой музой, благосклонно принимал ее помощь в организации своих шоу, посматривал на нее с откровенным восхищением и признавал, что никто, кроме Киры, не способен так понимать его с полуслова, никто из его официальных помощников не может так тонко подобрать нужные слова, успокоить, заверить, что все пройдет на высшем уровне.
Перед съемками в очередной передаче он всегда вызывал Киру в студию помочь ему выбрать правильный ракурс. Усаживался то на диван, то на кресло, ее просил встать напротив и оценить, с какой точки он лучше выглядит.
– Ты везде хорошо выглядишь, – убеждала его Кира.
– Ты мне льстишь. Я же просил серьезно ответить! – заводился он.
– Ну, здесь! – в конце концов указывала она на какое-нибудь кресло.
– Да, действительно, тут свет лучше падает, – задумчиво тянул он и тут же настороженно спрашивал: – Я тут моложе?
Шувалов советовался с ней, откровенничал, таскал за собой на великосветские тусовки, но первого шага так и не делал. И Кира по своей тогдашней наивности искренне не понимала – что не так? Может быть, великий Маэстро опасается ее отказа? Или не желает смешивать работу и личную жизнь? Или – о, какая сладкая мысль! – относится к ней слишком трепетно и не хочет спешить?
Разъяснилось все в одно апрельское утро. Кира в то время сдружилась с парнем-моделью, который должен был участвовать в показе следующей шуваловской коллекции. Виталик – так его звали – был необыкновенно красив. Почти Есенин – пшеничного цвета кудри, голубые глаза, тонкая фигура. Юный полубог восемнадцати лет.
Он только что приехал в Москву, был новеньким в модельном бизнесе, никого не знал и, наверное, именно поэтому пригласил Киру в кафе. Они пили какао, болтали обо всем на свете, смеялись. Кира уже и забыла, что такое бывает – просто болтать с симпатичным ровесником без гениальных озарений и припадков кромешного отчаяния, шутить, хохотать, глазеть в окно. С Виталиком было удивительно легко, как… да, пожалуй, как легко ей было с подругами, Таней и Владой, в то далекое летнее утро после выпускного. Невозможно было поверить, что с той поры прошло меньше года.
В день показа Кира рано утром приехала к Шувалову на квартиру, чтобы – как обычно – помочь с организацией, проверить, все ли готово, позвонить кому нужно, напомнить, надавить, наорать.
Шувалов вышел ей навстречу из спальни, весь помятый, взлохмаченный, неумытый. Прошлепал босиком на кухню и вернулся, жуя отдающую чесночным запахом холодную котлету, спросил, как ему лучше уложить волосы, как на праздновании дня рождения или как на показе в Доме моды Славы Зайцева. Кира что-то ответила. И тут же на тумбочке взорвался трелью телефон. Шувалов кивнул ей, и она сняла трубку. Оказалось, что что-то было не готово, часть платьев отвезли не по тому адресу. Кира стала поспешно диктовать что-то, пытаться исправить ситуацию.