Паола так нравится Натке прежде всего тем, что она другая. Полная противоположность самой Натке. Паола веселая, сильная и до смешного оптимистичная. Еще она резкая и прямая и любит поговорить. А Натке, молчаливой, грустной и предпочитающей плыть по течению, а не барахтаться, больше нравится слушать. Но главное – Паола свободная. От комплексов, от привычек, от общества и от собственных тревожных мыслей. А Натка ограничена рамками. Она думает о том, как посмотрят и что скажут. Она вообще, по словам той же Паолы, слишком много думает, вместо того чтобы действовать.
– Вот у меня ни одной секунды свободной нет, чтобы тратить ее на философские изыскания. Я все время чем-нибудь занята.
– А что ты делала в России?
– Ну ты даешь! Русский учила!
– Значит, мне надо учить испанский?
– Я должна знать, что тебе надо?
– Скажи хотя бы, как ты думаешь?
– Мы же договорились: я не думаю, а делаю.
– Паола! Говори честно.
– Тебе решать. Кроме тебя, никто не знает твоих желаний.
– Я и сама их не знаю.
– Так не бывает.
– Бывает.
– Нет, не бывает. Ты просто не можешь разобраться.
– Как это?
– Вот так. Не умеешь отличать зерна от плевел. А надо учиться. Чему ты улыбаешься? Я ругаюсь, а она улыбается.
– Просто так забавно это от тебя слышать.
– Что именно?
– Да про зерна. Это так по-русски, а ты иностранка. Ты все так досконально изучаешь?
– А зачем иначе? Не вижу смысла бегать по верхам. Все самое вкусное в серединке.
– Так что же мне делать?
– Искать свою серединку.
Но Натка предавалась пустым размышлениям, которые неизменно приводили ее в тупик: все самое вкусное осталось в России. Здесь она никто и звать ее никак. У всех членов семьи своя жизнь, а она так – сбоку припеку. А какая серединка сбоку? Сбоку только корочка. «Действовать, – говорила она себе и тут же спрашивала: – Но как?» Схема ее жизни была много лет устойчива и постоянна: дом – работа, работа – дом. Ничего другого сюда не вписывалось, не успевало. А теперь образовалось так много времени, что встала проблема выбора, которую Натка решить не могла и не хотела.
«Научиться танцевать фламенко? Зачем? Все равно никогда не решусь танцевать на людях. Для мужа? А ему это надо? Для себя? Да и мне это не надо. Пойти наконец на фитнес? А что? Идея хорошая. Уж сколько раз дома собиралась, а все откладывала. Вечером скорее домой: ужин, уроки, да просто любимый журнал и треп с Люськой по телефону. А в выходные стирка, уборка, семейные выходы в гости или в кино. В общем, тот еще фитнес. А тут можно. Почему бы нет? Тем более и бассейн под открытым небом».
Натка поделилась идеей с мужем. Он слушал, как всегда, между газетой и выпуском новостей, еще, кажется, обсуждал по телефону с коллегой, каким именно должен быть фронтон на очередном архитектурном шедевре. В конце Наткиной тирады неопределенно махнул рукой, как бы разрешая ей делать что она хочет, а на следующий день, к ее изумлению и огорчению, явился домой вместе с беговой дорожкой.
– Что это? Зачем? – спросила Натка.
– Ты сказала, что хочешь заниматься спортом.
– Я сказала, что хочу ходить в фитнес-клуб.
– А это не одно и то же?
Натка поджала губы и промолчала. Потом выговаривала Паоле:
– Ну как ему объяснить?
– А зачем объяснять? Сказала «спасибо», поставила тренажер в уголочек и купила себе абонемент в клуб. И все довольны. Кстати, я вообще не понимаю твоего расстройства. Муж позаботился, принес, между прочим, хорошую вещь. А ты губы дуешь.
– Да я не от того, что принес!
– А от чего?
– От того, что не чувствует меня, не понимает, как мне тут одиноко.
– Одиноко? А как же твоя семья? А я?
– Без тебя я бы, наверное, уже волком завыла.
– Знаешь, я тоже тебя не понимаю. В жизни столько всего интересного.
Натка после того разговора в очередной раз задумалась о том, что их неожиданная дружба с Паолой была удивительно странной. Натка прекрасно понимала, насколько интересна ей очаровательная испанка, но чем она сама привлекла Паолу, понять не могла. Впрочем, долгим размышлениям на сей счет она не предавалась. Тут Натка предпочитала поступать согласно совету подруги: не думать, а действовать. Потому и звонила Паоле всякий раз, когда хандра становилась невыносимой и хотелось просто с кем-то поговорить. С кем-то, кто не будет лезть в душу, а примется весело и непринужденно болтать на отвлеченные темы, которые ненадолго позволят забыть о проблемах и разочарованиях. Но порой разочарования все же берут верх над обманчивым весельем. И тогда:
– Знаешь, Паола, мне кажется, я скоро разведусь.
Испанка даже бровью не повела, спросила спокойно:
– А это плохо?
– В каком смысле? – Натка вопроса не поняла. Для нее, девочки, воспитанной в традиционной семье советского общества, развод – это не просто плохо, это ужасно.
– Ну, ты радуешься по такому поводу или горюешь?
– Что за странный вопрос? Как можно радоваться, когда разводишься?
– Ты это серьезно? – Теперь голос Паолы изменился. В нем появились и тревога, и сочувствие.
– Конечно, серьезно. Развод – это трагедия.
– И ты с таким ощущением собираешься разводиться?! – Паола так разнервничалась, что на ее щеках проступили красные пятна. – Или это муж собрался от тебя уходить?
Натка же, напротив, сохраняла спокойствие. Пожала плечами, ответила:
– Понятия не имею, чего он хочет. Мы с ним этого пока не обсуждали. Просто, когда люди не общаются, зачем им жить вместе?
– Ты больше не хочешь жить с мужем, но при этом считаешь развод трагедией?
– Я не говорила, что не хочу с ним жить. Не могу просто. Понимаешь?
– Нет! – всегда веселая и дружелюбная Паола вдруг превратилась в ту фурию, какой предстала перед Наткой в первую встречу. Она повысила голос и начала говорить быстро-быстро, с каждым следующим словом приближая свое лицо к Наткиному, точно надеясь переложить мысли из собственной головы в ее: – Это ты ничего, ничего не понимаешь! Разводиться она собралась! Придумала себе развлечение! Мне так плохо, пусть будет еще хуже. Возможно, тогда меня кто-нибудь пожалеет. Да ты понятия не имеешь, о чем говоришь!
– Да откуда ты знаешь? – Натка тоже возмутилась и перешла на крик. Она тут о самом сокровенном, а ее мордой об стол.
– Знаю. – Паола сбавила обороты и сказала тихо, но очень серьезно и с какой-то потаенной и сильной болью: – Разводиться надо только тогда, когда после случившегося будешь испытывать лишь одно чувство.
– Какое?
– Облегчение.
Замолчали. Каждая думала о своем. Что за мысли терзали подругу, Натка не догадывалась, сама же она трепыхалась в пучине собственного сознания. Станет ли ей легче без Андрея? Возможно. Во всяком случае, исчезнет это состояние неопределенности и какой-то искусственной натянутости в отношениях. Она сможет без всяких угрызений совести вернуться и домой, и на работу, и… И что еще? Оказалось, больше, по всей видимости, ничего. Дети, конечно же, останутся здесь. С сестрой Натка не общается, с лучшей подругой тоже, а мама, скорее всего, после такого финта ушами объявит дочь дурой и оборвет отношения. Хорошенькое облегчение! И так от одиночества повеситься хочется, а, выходит, станет еще хуже.
– Поль, – Натка замялась, – научи меня быть собой.
– Это еще зачем?
– Если во мне будет столько жизни, сколько в тебе, муж снова мной заинтересуется.
– Он наверняка тобой интересуется, просто у него, похоже, сложный период.
– У него? Сложный? Да ты что?! У него работа, о которой он всю жизнь мечтал. Он оттуда не вылезает и…
– Потому и сложный. Думаешь, это легко, с работы не вылезать? Познакомь меня со своим Андреем. Наверняка окажется, что я права.
Натка просьбу проигнорировала. Во-первых, она даже представить себе боялась, каким образом Паола собирается проверять свою правоту, а во-вторых, слишком хорошо помнила, какое впечатление произвела подруга на ее сына. Хорошо бы мужа от этого впечатления уберечь. Натка понимала, что не права. Но комплексы делали свое дело. Она боялась сравнения, хотя на самом деле при наличии одной слишком сильной соперницы ни к чему бояться другой. А конкурировать с кульманом Андрея не под силу даже такой сногсшибательной красотке, как Паола.
В общем, Поля существовала в параллельной жизни, которая подчас казалась Натке более реальной, чем жизнь семейная. Во всяком случае, в ней случались какие-то происшествия. В ней были задушевные разговоры, смех, слезы, советы и даже, как вчера, обиды. Она бурлила быстрой, чистой рекой, в которой хотелось нырять и плескаться, а Наткин семейный быт походил на грязное, смрадное, топкое болото, которое грозит вот-вот сомкнуться над маковкой. И чем больше Натка общалась с Паолой, чем больше спорила и вслушивалась в то, что как бы вскользь, ни на чем не настаивая, говорила подруга, тем яснее понимала, чего именно хочет от жизни. И однажды она призналась:
– Поля, я, кажется, знаю, что мне нужно.
– Хочешь десерт? Возьми крем каталана. Тут он пальчики оближешь. – Подруги обедали в кафе возле офиса Паолы. Обычно они встречались после работы. Паола работала юристом в крупной компании и говорила, что даже во время перерыва не хочет ни на что отвлекаться, потому что потом «невозможно снова настроить себя на эту нудятину».
Натка улыбнулась:
– Я не о сладком. А о жизни. Я хочу выбраться из болота.
– А ты в нем? Тогда точно надо вылезать. Там лучше не искать серединки. Сгинешь.
– Вот и я так думаю. Лучше на поверхности ее поищу.
– Валяй. Если захочешь, я протяну тебе палку.
– Какую?
– Ну знаешь, когда из болота тащут, палку протягивают. Вот у меня для тебя прутик имеется.
– Какой?
– Хороший. Понадобится – скажешь.
– А почему ты раньше молчала?
– Ты не спрашивала. Сидела в своем болоте, как лягушка. Хватала комаров и упивалась жалостью к себе. От хандры, знаешь ли, как от алкоголизма, сама не захочешь – не вылечишься. Ну протянула бы я тебе палку, и что? Ты бы только взглянула на нее и продолжала бы булькать. Нет уж! Я подожду, когда сама попросишь. Только ты смотри, не усердствуй слишком.